– Позовите мне – дьявола! – Рявкнула Анна.

Тут же – задребезжали и заходили ходуном, вместе с полом, стены. Крыша – потеряла почти опору и все точки же соприкосновения, крепления, по всем и четырем сторонам: готовая, и вот-вот, слететь с… куполом – и улететь в… неведомые дали; к «крышам» и всех здесь-сейчас собравшихся, наверное, кроме тех, двоих, и Софии. Что еще боролись и… пытались, старались удержаться – в этом шатком положении… «нормальности» и на грани: буквально же еще – между жизнью и смертью, пусть и в который уже раз. Но и как бы – и ни самый трудный, ни самый-то и крайний, последний и… лишь только же все и, может быть, победный!

Ведь не прошло и минуты, как стена, с большим количеством икон и слегка окнами, за спинами же все парней и перед лицом Анны, разлетелась в щепки!.. Накрывая ребят, поверх же все и стекол, еще и ими. Погребая под себя и покрывая, укрывая собой…

–

– Артур!.. Артур, приподнимись хоть немного и ненадолго, пожалуйста! – Звала и, параллельно, толкала парня в его правое же плечо своей левой рукой девушка, сидевшая с ним рядом, за первой партой, первого же и из двух же все ряда в аудитории: в светло-голубой рубашке в вертикальную белую полоску и укороченных черных брюках с высокой талией, совсем немного не покрывающих черные лакированные ботинки со шнуровкой. Веки ее были слегка подкрашены светло-голубыми же тенями, а губы – так же покрывала такая нюдовая, что почти совсем же все и так же незаметная матовая помада. Скулы же – были «заострены и сужены» легким темно-бежевым контурингом.

За счет же, и в свою же уже очередь, бежевых стен, с обоями под покраску, «бежевой» же все краской, как и белого потолка с металлическими плафонами и белым же холодным светом, само помещение было чуть ли ни одним и тут же все одной из светлых же все и аудиторий, в принципе, в университете. Весь же сей «антураж» портил, разве что коричневый, почти и бордовый, ламинат и, в цвет же ему, вся мебель: деревянные парты и стулья. Что преподавательские, перед белой пластиковой доской для записей цветными маркерами, справа от которого висело, больших размеров, скручиваемое и сворачиваемое же с серого пластикового небольшого пульта белое полотно для такого же и проектора, висящего под потолком. Что и парты и стулья – самих студентов, уходящие «вверх», под и самый почти что потолок и вход; с входной-выходной же дверью – в цвет.

Брюнет же, коего еще и так звала его же все и «соседка-то по парте», почтит тут же среагировал, с пятой, а то и пятидесятой просьбы, и поднялся, сразу же и упав – попав таки не только в омут прямо-таки и крышесносящей головной боли, но и черных глаз преподавателя, оторвавшегося, как раз и в этот же все момент, от своих записей и доски:

– Не может быть!.. – Охнул тот, куда более наигранно, чем и того же все требовала ситуация: если и вообще – требовала. Затем закрыл свой синий маркер, которым и до этого же все писал-записывал, колпачком и развернулся всем корпусом к «парочке», точнее же все – и одному из них, все же, конкретно, выше закатав рукава черного пиджака; части черного костюма, в тон которому шли и классические брюки со стрелками, покрывавшие полноценно и черные же его лакированные туфли; оголяя белые рукава рубашки и тут же еще и демонстрируя сим такой же белый воротничок и саму же рубашку, ее же и нижнюю часть, показавшуюся меж полов пиджака, с черным галстуком, спрятанным не до конца, но и концом же все в него-них же. – Я увидел-таки – и ваше же все лицо, Артур! – И, отложив свой личный конспект, из которого и делал те записи, «копируя-перенося» их на доску, вместе с маркером, на свой стол, раскрыл руки, словно бы и для объятий, но и скорее, а там и точно уж – еще раз показать и доказать: широту своих плеч и груди и как их обтягивают вещи, надетые на них-нем же самом. Что, к слову, и для сорока-то его лет – было весьма самонадеянно!.. Думать, что и таким еще финтом – можно и еще хоть кого-то привлечь. И да. Пусть он и хорошо, достаточно, сохранился, как человек, но и совершенно не-достаточно, чтобы перестать быть, чуть ли и ни главной скотиной ака занозой в заднице самого университета же: что для девушек, что для парней. Не считающей нужным, не порой, скромничать в выражениях – кого бы это ни касалось, никого не обделяя и не выделяя иным. Как и «не валить» кого, и по чем же все зря, до хорошего и удобоваримого, удовлетворительного состояния: на зачетах и экзаменах – по ценным-кобелиным-бумагам. А что уж говорить – о курсовых и дипломах!.. Да-к и при условии же еще и того, что и «прекрасного расположения» от него, при посещении всего и вся, всех… его лекций и прочего, невозможно было добиться – никак. Совершенно! Ну а что, для весьма большого лба, с явным наличием, как он и сам, опять же все и не «про себя», считал, мозга, как и «мозговой активности», это были вещи – само собой разумеющиеся и не требующие особого акцента. Как и… дополнительного, дотошного и особенного внимания. Зато, и требующие прямо-таки акцента, иссиня-черные волосы… средней длины, широкие черные брови и мелкие таки же ресницы. Первые, из которых, он и уже точно – у висков подкрашивал: так и кремом же еще и для обуви, коль и не черными же уж и чернилами, маркерами, не иначе. Насчет остальных и щетины, как и небольших усов над верхнее губой, только – строились догадки. Но и хотелось же все иметь, хоть и какое-то, пусть, и по итогу-то все, чем и лучше-то, никакое, но и величество, возвышение – над и этим же все бесчинным величием. Как и пусть – в разрезе лишь и внешности. Куда уж и… хуже-то, в разрезе же все аргументации и альтернативы. Но – и хоть что-то! Не имея и всего же этого… в загашнике – можно было да-к еще и в пух и прах покромсаться о его: высокие и острые скулы, натягивающие до нельзя чуть смугловатую кожу… Как и об острые края и углы – его извечной ухмылки и оскала, всегда плотно сомкнутых и узких губ. «Ямочками» там, к слову, никогда и не пахло. Впрочем, как и «милыми детскими щечками»! Его лицо, казалось, было выточено и вырезано – изначально. Вместе и с длинным, острым носом… Как и небольшим, но и все так же острым, подбородком. Что, того же еще и гляди, раскрутив его голову рядом с собой – и умрешь от потери крови… Исполосует же – и вскроет! Что же и до всего его тела, может, оно и было сложено, а там и не хуже, но и так же все – угловато и натянуто. «Пила» и… спиннер же, в одном флаконе! С кондиционером… – Вашей макушке, и впрямь, прямо-таки и трудновато было бы ставить «зачет», действительно! – Поднял хохот студентов своим замечанием преподаватель.

– А вашей – прямо-таки и не дашь больше тридцати! Хотя лицо и виски – орут об обратном и в квадрате, если уж и не в кубе… – заступилась за парня девушка, перейдя в наступление – по своему же все щелчку и сигналу: как обычно, впрочем, с-нихера-надо.

– Да вы!.. – Бросил на нее взгляд мужчина, но и снова был осажен, ко всему же прочему, еще и перебит – той же все и «не по годам наглой девчонкой», коей он прозвал ее у себя же в голове, пока – в ней, пока она сама же ни нарвется и ни услышит это вдруг и вне: – А диктофон-то – пишет-пишет… Продолжайте. Го-во-ри-те! – Осклабилась она.

– Продолжаем – лекцию… – рыкнул он и отвернулся вновь к доске: с конспектом – в левой руке; и маркером – в правой.

– Когда-нибудь он тебя все-таки схватит – за твой острый и длинный язык! – Усмехнулся Артур, потягиваясь и разминая затекшие, хоть и не от долгого, но и лежания на твердой парте мышцы. В то время, как и в свете все тех же ламп и лучей солнца, из белых деревянных окон слева, во всю стену и почти под самый пол, коль уж и не потолок, на теле его заиграли мускулы: дав повод некому шепоту и шелесту голосов – за их спинами. Девичьему, «конечно» же все, и исключительно! Которые, к слову, как и брюнетка – засмотрелись на это «произведение искусства»: в длинной и свободной черной майке; таких же джинсовых шортах до колен и слегка зашнурованных, а и скорее же и именно расшнурованных кедах на черной резиновой подошве и с такой же шнуровкой; открывающей все больше – с каждым новым его широким и не спешным движением. Но, и в этот уже раз, все и в отличие же от них, тех, девушка – вовремя среагировала, вспомнив, что и надо бы было хоть и что-то да уже и ответить, и стыдливо отвела взгляд. Когда, в свою очередь, и на задние же «девчачьи-оночьи парты» – полетел снисходительный и лишь чуть раздраженный взгляд карих глаз Артура: не липнут еще и напропалую – и ладно! Нда… Только в такие моменты она понимала и, главное, осознавала и всю же еще и именно «прелесть» – потоковости лекций. Как и что в их аудитории сейчас была – не только ее группа, но и параллельная: с не менее прекрасной сильной половиной населения. Что называется – совмещая полезное с приятным-крайнене-доступным-рабочим, м? Ага. Но и благо же все – где-то неподалеку, сзади них, сидели и Никита с Кариной, ее, считай же и еще что, личные «ангел и демон»: и остужали ее пыл, ну, время от времени. Когда: вновь и вспомнит. Первый – метал в нее злые и «ревностные» взгляды, буквально сжигая ее спину и выжигая голову, так еще и мешая их с клочками бумаги, листками в мелкую светло-голубую клетчатую разлиновку, вырванные и из его же все толстой бордовой тетради, так или иначе, руками или потоком воздуха, еще и изо рта, но и через пластиковый корпус синей ручки, прилетавшими в нее. Вторая же, чуть ли и ни присвистывая, и сама же – в лужицу почти растекалась. Ну а что? Картинка… в картинке, «в картинках»! Для залипания – было самое то и оно. Так и в эти ж еще моменты – терялся не только посыл и понимание любого к ней вопроса, но и даже тот факт, что она вновь и вновь влетала, да-к еще и на всех парах, на одни и те же грабли, нарисованные на стене… Артем и Артур! Артур и… Созвучие – было во всем: от именит до и, про́клятой-прокля́той-треклятой, внешности. Так и где-то даже – и в стиле одежды и обуви. Второй (первый), Артур, был – разве что и чуть постарше, ему было двадцать восемь лет. Но и трудно же было все так просто – взять и сказать… отказаться! Хотя бы: и просто вот – от взгляда в сторону. В его… сторону. Одним глазком. Быстро. Остро. О!..

– Близок локоток, да не укусит! – Фыркнула она, пододвигая конспект с записями, уже и в своей толстой синей тетради с белыми листами в мелкую голубую клетку, к нему, чтобы парень списал. – Реакция – хреновенькая. Я быстрее – ему руку острием же все вскрою и зубами раздроблю, чем и он-то его коснется. А вот, с его стороны, было весьма рискованно и недальновидно – еще ж пара таких резких словечек в сторону нас с тобой и иных намеков, в горизонтальной плоскости, других: и уже его схватят… Но – не за язык!

– Думаешь, есть за что.., помимо?.. – Скривился брюнет, принимая «помощь» и начиная переписывать записи в свою же, но и уже средней толщины черную тетрадь в мелкую голубую клетку, так же все отдав предпочтение не синей, а и именно черной ручке. – Хотя… Да. В смысле… На чем-то же все же и за что-то же – он держится. К чему-то же – и «привязан»… «Язык»!

– Даже – и не думала об этом… так! – Тихо хихикнула брюнетка, поддерживаемая в этом несдержанном, но и не запаленном веселом порыве, парнем. – Тем более: о проверке… Но – и мы отошли от темы. Что – на этот раз?! «Клуб»? Бар?..

– Стриптиз!

– Стебешься? – Раскрыла глаза София, устанавливая затем свою правую руку, локтем на парту, так, чтобы и кулаком прикрыть и прикрывать рот, не привлекая к себе и ним – из-лишнего внимания: как к разговору, в частности, так и им самим, в целом; их телодвижениям и «отвлеченности от учебного процесса», отвлекая от него же – и других.

– Нет! – Усмехнулся Артур и отрицательно покачал головой, не отвлекаясь, тем временем, от записей. – Бармен… в стриптизе.

– Класс! – Закатила глаза брюнетка и левой же рукой продемонстрировала в воздухе – тот же знак, только и опустив его сразу вниз. – А пожарники у них – кончились?

– Нет, я… Со-фа! – Раскрыл глаза, следом же и за ней, Артур, встретившись, неожиданно для себя и… друг друга, в едином порыве: оба – от шока; и так же – друг от друга. – Какие у вас мысли, однако! Побойтесь д… Нет, «бога»! – Но и после, почти и сразу же что-то и смекнув про себя, осклабился, подвинувшись. – Или это – комплимент?

– Я никогда не считала тебя – стремным, это во-первых! – Выставила она перед собой и ним свою левую руку, раскрытой же ладонью к его лицу и тыльной стороной к себе, в «защитном жесте» и во всех смыслах: в смысле, решили работать, дружить, так и… хрен ли дистанцию сокращать? – А во-вторых, ты так стремительно и скоростно «падаешь», последнее время, что и я… не успеваю за тобой. Предположила просто – самое худшее! Типа, и «подготовившись». Не сбылось! Хорошо… Фух! – И наигранно выдохнула, стерев левой рукой и невидимый же все пот со лба, разметав по «бокам» его и отросшую темную челку: отправляя ее – и ко всем распущенным, в сторону плеч и вниз.

– А я думал, ты скажешь: не успеваю – ловить… – поиграл своими темными бровями парень, не двусмысленно теперь уже и не намекая на ее, в частности, и их, в общем, положение «дел», а не и тел. – Хотя… Кто кого и должен, по сути-то? Да, я – человек. Но… И демон! И по более твоего, между прочим… Хоть, ты – и не человек.

– И это – тоже… – выдохнула девушка, водружая свою голову уже и на обе-то руки, сложенные теперь крест-накрест поверх парты. – Я же, прежде всего, ангел! Твой… ангел. А не «ты» – и мой! Ну а и после уже – и демон. Ангел-демон!.. И уж, тем более, в разговорах – на тему: на какую часть – больше… или меньше? Кто и больше – кого? И кто перевешивает, если уж, когда и.., ангел-а или… демон-а?.. Но и так ли – это важно?

– Спасибо – тебе! – Искренне поблагодарил Артур.

– Было бы и за что… – отмахнулась тут же она. – Ты бы поступил – так же, по отношению ко мне. Будь и ты – на моем месте!.. Что в том, что и в ином… Разве нет?

– Нет. – Поставил точку, одновременно и везде, Артур – и отложил записи Софии, возвращая их поднявшейся с парты девушке, подбирающей их следом под себя: все – в дом, все – в дом; а и в подушку-то – еще и тем более. – Если бы ты была… на моем месте – ты бы не была «на моем месте». Я бы дернул тебя «оттуда» – еще ведь и до баров: и это не «камень» и не «шпилька», факт! Не знаю, правда, как.., но и узнал бы обо всем – еще же и до того, как тебя бы мне дали. Ну и все бы исправил – заранее! Вот…

– Коне-е-ечно, умный самый! – Всплеснула руками брюнетка, все же сдерживая широту жеста – насколько могла и позволяла «партово-рядная» ситуация. – Думаешь, я бы так же – не сделала, если бы могла? Не могла! Вот, в том-то – и дело! А вообще… – и она скривилась, сощурив взгляд. – Знаешь… У тебя всегда и все – так просто. Не… У вас! Как вы же – так бухать… А как мы – так дома убирать и готовить. Как минимум же все! И как тебя самого-то еще – и Даша-то терпит?! – И сразу же прикусила нижнюю губу – от своей же еще тирады; и не только. Как и «сдержавшись», до конца, чтобы не дать и себе же еще самой – грубую затрещину. «Как минимум»! И гневно прошептала себе под нос: – У него – девушка… Девушка – у него! Но и хоть расставайся с «ангельством» – и бей это на лбу, зеркально, ей… богу! Чтобы утром, умываясь, в зеркале читать – и не лезть в это, чужие дела и отношения. Снова и снова. Не психолог! Ан-гел! Спасаю – внешне, а не внутренне.

Все же и сморщившись, Артур промолчал, уткнувшись взглядом в тетрадь.

– Прости!.. – Взяла она его за правую руку, еле-еле обхватив и своими-то двумя, чуть сжав. – Снова-здорово, да?.. Забываю иногда расположение – твоих мозолей-болей и… хожу по ним, как слон по граблям… в посудной же все и лавке. Больше – не буду! – Погладила она его грубую, но и в то же время теплую, почти и плавящую, но и размягчающуюся, от этого, кожу. – Не обещаю. Но… Постараюсь! Попытаюсь, правда!

– Не парься… – сжал он ее руки своей в ответ и вытянул губы в одну линию, но и дотянул их все же затем – до и в какое-то, пусть еще и подобие, но и улыбки. – Мои – «тараканы»! Да и… не меняются они, собственно: что те, что и… другие.

– Может, стоит уж поменять? – Но и поймав на себе, хоть и в меру, но и строгий взгляд, выдернула свои руки и подняла уже обе ладони «в защитном жесте» вверх: перед собой и ним. – Я не начала – свою пластинку. Даже и не думала! Просто… Предложила. Ты – можешь: отказаться! Да и не говорю же – прям все, а… хоть и что-то! – «Если уж и не кого-то»: поджала губы София, аккуратно ощупывая и прощупывая почву, нащупывая и мины в ней: перед тем, как и на них уж подорваться; зато – и без «сюрпризов». – Какой-то… из элементов. Ржавчина же пожирает – с одного из колес, как и гниль… в корзине с яблоками. С одного – яблока! Если его удалить и смазать остальные, то еще можно будет что-то да и спасти… А и в случае с «яблоками» – выкинуть его; и оставить – остальные!

– Как тебе – пары «Психологии»? – Усмехнулся Артур, переводя и сменяя пока тему: на более спокойную и удобоваримую, менее и болезненную сейчас… для него.

Девушка, впрочем, это тоже и тут же смекнула, но и опустила, отпустив. Главное же тут было, как по ней и для нее же, не лезть – самой: и не заставлять – его. А и тем более: не принуждать! Он сам – все расскажет, когда придет время. Как и она бы еще-уже рассказала кому-то, в подобной же все и ситуации, будучи в ней и… на его же месте.

– Проще-простого! – Отмахнулась брюнетка. – За две лекции – я поняла, что и как там устроено.

– Это – видно! «Ладно»… – Сдался, в итоге, он, «продолжая еще вспоминать забытое слово-факт-имя-фамилию-дату.., в процессе, какое-то еще время и уже другой темы», выставляя перед ней и собой уже и свои руки… в «открытом» жесте. – Я подумаю!

– Окей!.. Только – и хорошо подумай. – Наставила она на него, еще и тыкнув затем в него и его же грудь им же, свой белый ноготь средней длины указательного же левого пальца руки, с хитрым прищуром. – Чтобы не было, в противовес, и такого, как и с больными зубами: где бы мы выдирали их, не зная какой, действительно, больной.., но и до последнего-победного, ага?.. – И подала, по окончании, свой же и левый кулак ему.

– Ага