Глава 7. Разбойничье железо

Вскоре снова начались селения и небольшой город, который давал деревням жизнь. Дома в городе лепились друг к другу, как будто земля в государстве была в дефиците, и стояли так близко к воде, что по берегу не пройти. И Безымянная Река была здесь спокойная и широкая, как море. Жаль, что реку беззастенчиво отравляли отходами. Прямо в реку из заводских труб лилась черная жижа, плыли баржи с углем и рудой, сплавлялись бревна, и тут же рыбаки ловили сетями рыбу, купались у берега ребятишки и полоскали белье женщины.

На этот раз ее не пугались: зубы у нее были ровные и белые, кожа чистая и загорелая, шелковистые темные волосы падали на плечи локонами, глаза синие и сияющие, а тело, благодаря утренним зарядкам, на которых настоял Дьявол, потому как ему надоело, что она передвигается медленно и быстро устает, и поэтому ему приходится тащиться за нею медленнее черепахи, стало упругое и подтянутое – хоть от зеркала не отходи. Да, он приложил немало усилий, приучая к физической культура, чтобы сделать ее такой – и с криком выскакивали ревнивые бабы, заметив, что она о чем-то расспрашивает хозяина.

– Им не угодишь, теперь красота моя в тягость, – ворчала Манька, испытывая за себя гордость. – Откуда мысли такие непристойные? Неужто я прямо с ходу на улице начну соблазнять мужика? Я им что, девка гулящая?

Она хотела, чтобы Дьявол видел, как оборачиваются ей в след – и она была красавицей, какую еще поискать, но он все время где-то пропадал. В его представлении право считаться Идеальным Созданием имела только Помазанница, и слушать, как Манька себя нахваливает, хвастаясь, кто и какой комплимент ей сделал, было выше его божественных сил.

Обычно, он возвращался к вечеру, когда она оставалась одна.

Маньке было жаль, что он ее не понимает. Ей давно пора выйти замуж, деток нарожать. Часики тикали, еще лет пять – и, здравствуй, одинокая старость! Но что с него взять, если он считал людей кровососущими паразитами, мог ли он за нее порадоваться? Нет, конечно. У него только Идеальная Женщина право на счастье имела.

– Где ты был? Пока тебя не было, я чуть в замуж не вышла, —поинтересовалась она и хитро прищурилась, вспоминая, как один важный господин пригласил ее в дорогущий ресторан.

Она уже давно подозревала, что Дьявол в глубине себя добрый. Если он мог кого-то помазать на царство, то, наверное, при желании, мог и ей помочь. И помогал. Только благодаря ему у нее больше не было язв и железо не тяготило, как раньше, а еще в котомке лежали несколько золотых слитков, золотой песок и ценные камушки, найденные в горах перед перевалом и намытые в реке, когда он хвастался, сколько в земле у его любимой Помазанницы сокрыто богатств.

Жаль, государственным указом подбирать с земли что-то ценное было нельзя.

– Сама ты изменилась, или вода тебя изменила? – уязвил Дьявол. – И кто железом соблазнился? Неужто есть тот, у кого его больше? – и добавил, укладываясь спать: – Ох, Маня, Маня… Я не ищу любви, чтобы любить себя, и не думаю, что в глазах людей больше, чем ты, но я Бог, хотят они того, или нет.

– Неужели я тебе не нравлюсь, только потому, что на мне железо? – в голосе ее прозвучала горечь. – Я – вот она – сижу с тобой, иду с тобой. Ты же видишь железо. Отчего ты так несправедлив?

Дьявол пожал плечами.

– Я вижу Город Крови. Похвально, что жаждешь воскрешения, но я видел много воскресших людей, которые предпочли умереть в день воскрешения.

– Где ты видишь кровь? – Она думала иначе: вот придет во дворец, и увидит Благодетельница, что она ничем не хуже, и умная, и добрая, и терпеливая, и поймет, что была неправа. Что в этом плохого?

– Скольким умным и талантливым удается поднять свою мечту? – рассмеялся Дьявол. – Каждому дано, но, чтобы выйти в люди, должны быть у человека необыкновенные особенности. Царя надо так полюбить, чтобы не людям, а ему понравилось, – Царь выбирает. Так и должно быть, заслужили.

– Чем заслужили?

– Народ заслужил, когда Царя над собой поставил.

– Но ведь это не справедливо. В государстве пятьсот человек славят, а народу сто пятьдесят миллионов. Это что же, на триста тысяч только один с талантом, а остальные серая масса?

– Справедливо. По закону нечисти справедливо, – с издевкой ответил Дьявол. – А ты думала легко быть Помазанником? Тут, милая моя, недюжие способности надобно проявить, чтобы удержаться на престоле славы. Чуть слабину дал – и конкурент на твое место залез.

– Получается, у народа выбора нет?

– Ну, выбор у каждого есть, но кто им пользуется? Только так знаю, что нужен человеку, когда просит: «мне не нужно ни богатства, ни славы, ни голову врага – сделай меня чистым от крови».

Дьявол опять говорил непонятно, но его часто заносило.

– Значит, выбора нет, это иллюзия, – сделала она вывод. – Зря люди учатся писать, рисовать, петь… В лучшем случае, их ждет переход в подземке, где будут показывать свои таланты, – обвинила она его и всю его нечисть. – Вам же, нечисти, овцы нужны, которые на вас молятся, а если все станут счастливыми и богатыми, то дела не будет людям до Благодетелей. С чем тогда твоя Помазанница останется? Забудут про нее.

Манька расстроилась, впервые усомнившись в своей затее: в государстве достойнее ее – пруд пруди.

Дьявол присел рядом, приобняв ее за плечо, глядя в костер.

– Ох, Маня, Маня… Однажды ты спросишь: войду ли я в царство мертвых или живых, и я отвечу: войди в любое, но пусть твое имя станет устрашением злой нечисти, которую я помазал на царство. И, если будет, ты войдешь только в одно. Ты счастливее, чем миллионы людей, которым нет до меня дела, а мне до них. Я знаю! – он похлопал ее по плечу. – Выбор есть у каждого, но, когда человек бежит вслед иллюзии, он не смотрит по сторонам, чтобы заметить другие пути. Но мы-то не за иллюзией бежим, мы как раз ищем и примеряем.

И порадоваться Манька не могла, и огорчиться. Из его слов она только поняла, что ее, наверное, он никогда не полюбит, но и нечисть у него как бы тоже не в чести, а то с чего бы ей становится устрашением?

Но окончательно Манька утвердилась в мысли, что Дьявол не умеет быть ни добрым, ни злым, но исключительно порядочным какой-то своей, особенной порядочностью, и за здорово живешь проедает плеши своим благословением не только людям, но и нечисти, на следующий день. По глупости своей, или по случайному стечению обстоятельств, попала она в вертеп разбойников, и Дьявол, на ее глазах, разочаровался в нечисти, о которой она думала, что, получив неопровержимые доказательства материального пришествия их Бога и его бесконечной любви, разбойники поладят с нею и полюбят Дьявола.

А ведь хотела порадовать людей, открывая глаза на истинного Покровителя…

На следующее утро Манька шла по улице, наслаждаясь мороженым, и рассуждала сама с собою. Пора – думала она – начать жить по-человечески. Золотой песок и слитки, намытые в реке, она обменяла на деньги у местного ростовщика, и сразу же накупила одежды, мыла, полотенец, вкусной еды. А когда проходила мимо трактира с вывеской о свободных комнатах, вспомнила, что когда-то и у нее были простыни и теплое одеяло. Наверное, в трактире и душевая с горячей водой была, а ей так хотелось помыться.

Она потом удивлялась, почему тогда этот старый и неухоженный трактир показался ей, будто дом родной, как будто лучше на свете не сыщешь. Где-то в глубине души она понимала, что не нужно ей это сейчас, но ноги сами ее несли, будто черт глаза застил.

Внутри трактир Маньке не понравился: грязный, бедный, вроде трактир, а еду не подают, кашу с маслом хвалят, а не хлебают. На скудный стол посетители трактира выкладывали свое и ели сообща, объяснив ей, что так выходит дешевле. Объяснили, это «общий стол». А после спросили, не принесла ли она чего с собой, а трактирщик ей за это скидку на комнату сделает.

Она всю свою еду и выложила, только бутыль с живой водой обратно в котомку сунула, промочив перед этим горло. Но несколько нагловатых парней выхватили бутыль из рук, пустили по кругу. Когда очередь дошла до нее, она отлила немного воды в котелок, чтобы развести ее после.

«Пусть пьют, – подумала она, – им тоже надо быть здоровыми!»

И опять себе удивилась. Вроде подозрительная компания, а так приятно с ними сидеть, будто сто лет их знает. И язык сам собой развязался, и еду руки сами выкладывают, и душа за каждого болит. Сознанием видит, понимает, а в сердце тепло и радостно. «Может, изменилась я, вот и людей начала по-другому видеть? – ловила она себя на мысли. – Ведь сколько времени я бродила по лесу одна…»

Один из мужчин, самый крайний за столом, которому вода на втором круге не досталась, увидев, что она воду не выпила, стал ее упрекать и показывать на нее пальцем, чтобы остальные уразумели, какая тварь подсела за стол: крысятничает, людей не уважает.

– Без нее мне к Ее Величеству не дойти, – объяснила она. – Это живая вода.

– Что может быть ценнее нашей дружбы? Разве жизнь у тебя просим? У нас тут все общее! – обрушились на нее с упреками.

– Дружбой я, конечно, дорожу, но воды не дам. Заговоренная она, лечебные свойства имеет. А источник ее за перевалом. Мне нельзя назад, мне Посредницу надо найти, – решила она настоять на своем. И собралась уходить: подняла с полу железный скарб, шагнула на порог, а трактирщики и постояльцы следом:

– На что ты, Маня, обиделась, день худой выдался, не стоит так болезненно на слова реагировать, тем более, несешь поганым ртом такое, что нам не по себе становится. Уж не отравила ли ты нас? Что за вода такая? Впервые слышим.

– Это вода, обычная вода, – объяснила Манька. – Исцеляет она и врачует раны. Мы с Дьяволом, Богом вашим, нашли ее за перевалом, – попыталась она успокоить собравшихся. – Ее раньше драконы пили. Я, правда, не знаю, как она сейчас действует на нечисть, но Дьявол не отравился, значит, и вам можно.

– Да можно ли Дьявола всуе поминать? – в ужасе перекрестилось благочестивое собрание. – Разве ты Сатана, чтоб смущать наш неискушенный разум?

– Нечистый в тебе сидит, – наставил на нее крест один из посетителей. – И мы исторгаем него проклятие, как Госпожа Наша велит, помазанная на царство самим Господом Йесей, воссевшем на престоле отца Небесного!

Святой Отец…

И тут поклонники и фанаты Помазанницы…

Бежать бы прочь, но природное любопытство и желание заключить с нечистью мир, заставило ее вернуться. Это раньше она слушала батюшку и не приставала с вопросами, а теперь, возомнив себя подкованной, испытывала непреодолимое желание поделиться полученной от Дьявола мудростью. Ей казалось, что живым словом можно вылечить человека, убедить неопровержимыми доказательствами. Человек – не Дьявол, он умеет сомневаться, искать истину, менять мировоззрение, на то он и человек.

– Да как же можно накликать, если добрым словом помянуть Бога вашего? – опешила она. – Он же прямо перед вами стоит! День и ночь слышу, как любит вас, восхищается, заботится, дает вам пищу на каждый день!

Народ в трактире посмотрел на нее, как на умалишенную.

– Да ты, Маня, вместо того, чтобы Богу душу отдать, нам могилу копаешь? – опешив, пооткрывали рты слушатели во главе со Святым Отцом. – Ты кому, тварь подзаборная, служишь, уж не Дьяволу ли?

– Как я могу ему служить, если он себя моим Богом не считает? – она воззрилась на Дьявола в совершеннейшем потрясении. – Видишь! Знать тебя не желают! Как так-то? И ты за эту неблагодарную паству стоишь горой?

– Как, как… обыкновенно, – порадовался Дьявол. – У нас, Маня, у нечисти, через голову не прыгают. Ты, вон, прямо перед ними со словами, а кто тебя услышал? А Помазанница электромагнитной плеточкой да жезлом железным – и нет ее, а страшатся и уважают – голова! Думаешь, Йеся их спасал? Выкуси! Он меня спас от чудовищной упертости и приставучести неразумного стада! Я вот, Бог Нечисти, а где очереди в приемную? И фанаты толпами не таскаются. И вроде на виду, а подойти ко мне можно лишь через Посредника. Йеся – он ведь действительно, Маня, все грехи ваши на себя принял, никто их под нос мне не сует. Истинно говорю, я обрел столько свободного времени, что даже после смерти не приходится объяснять, чем вы мне не угодили. Поставил впереди Йесю – и бегут к Абсолютному Богу, Отцу моему Небесному, радостные и счастливые. Я, Маня, Узник, заключенный в Землю, как Свет, который Бездна родила, а тут еще вы со своей тьмой и мерзостями, да на что оно мне?!

– А за что тогда Помазанников любишь? – опешила Манька.

– А ты думаешь, легко каждый день на виду? То проповеди читать, то на ослах разъезжать, то на каверзные вопросы отвечать… Сегодня пальмовые ветви постилают, а завтра спрашивать начнут: а тому ли мы махали, а тому ли ветви постилали, и уже другое кричат: «смерть ему! смерть!» Быть Пастырем – тяжелое бремя! Ты спрашивала, как удержаться? Армией, драконами, игом железным, а еще надобно накормить того, кто престол снизу держит, чтоб не изнемог, не упал, а то ведь самому недолго свалиться. А какую силу надо иметь, какую особенную стать, чтобы глупости твои за мудрость сошли. Ты вон, перед ними стоишь, а кто тебя услышал? А Помазанников и слышат, и разумеют, и слово – закон! Как после этого не любить и не восхищаться ими?

– А как же я? Почему я тебя вижу? – растерялась она.

– А ты, Маня, через черный ход в мою приемную протиснулась, пространными путями, – развел Дьявол руками. – Сие необъяснимо для неискушенных. И удивительно мне стало: ты или самая страшная и хитрая нечисть, или закона не ведаешь. Оттого и веду темным лесом, чтобы уразумела, кому больничные листы собралась оформить! Кого лечить собралась, не зная монастырского устава? Ты так же далека от нас, как Луна от Земли.

– Ну! – задумалась Манька, – Так это не я, это ты ко мне приблудился!

– Хорошо, не вошла, снизошел, – не стал он спорить и ерничать. – Но не Богом же, а Духом-невидимкой!

– И за что мне такая честь? – помрачнела она, подозревая подвох.

– Здрасте! – в свою очередь изумился Дьявол. – Я ж специалист по железу! У меня в каждой звезде металлический водород… Где ты еще увидишь газ, который бы считал себя железом? А галактики на чем держатся? У меня там железо такое железное, что Абсолютному Папаше не по зубам! Где гарантия, что сносишь железо и на меня войной не поднимешься? Я потом не обольюсь слезой?

Манька совсем запуталась: отношения у нечисти с Богом были такие непредсказуемо сложные, что сам черт мозги сломает. То Дьявол любил нечисть, то не любил, то вынашивал планы, как ее использовать, то нахваливал, будто только у нечисти есть право на всю вселенную. Нечисть она еще могла как-то понять, кто от хорошей жизни откажется, но Дьявола перестала понимать совсем.

Из дьявольского бытия, как из катакомб, ее вырвал голос и вернул в трактир, отодвинув Дьявола на второй план. Пока она напряженно вникала в сложные отношения нечисти, трактирщики распалились, споря между собой и призывая ее к ответу за сношение с их Богом.

– А если слова наши ложь, пусть поминутно будем выплевывать жабу из уст наших, – возвышено поклялся Святой Отец, не обращая внимания на Дьявола. – Господь Наш Йеся сказал: «Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие собирают и бросают в огонь, и они сгорают.» Накажем грешницу, которая не Имени Его, ни звания не почитает!

– Крепко слово наше, ибо воскрес Йеся, и мы воскреснем в один день, украсив Царствие Божье, которое отдал Отец Сыну своему Единородному, – перекрестившись, заучено, хором ответили ему трактирщики и посетители, надвинувшись на нее.

– Если воскрес, где же он? – упорствовала Манька, еще не теряя надежды просветить непосвященных. – А Дьявол – вот он, и Йеси возле него нет, – она отодвинулась, испуганно попятившись к двери, никак не ожидая, что помазанники так воинственно воспримут весть о своем Боге. Получалось, что он как бы и не Бог для них, раз даже слышать не хотят. Что же, Дьявол сам себя обманывает? Ведь столько доброго для них делал, другого такого Бога еще поискать. А Дьявол-то, как он мог полюбить проклинающих?

– И будет душа твоя прислуживать нам, а мы будем в чести! – отрезали ей путь к отступлению. – А ты исторгнешься с земли и уйдешь к своему Дьяволу в геенну огненную! – пригрозил верзила, загородивший проход, подержав огромный кулачище с волосатыми пальцами и татуировками у носа.

– Ведь не имеешь, к чему нам твой Бог? – голос самого тихого и спокойного господина, тихо наблюдавшего до этого за происходящим из затемненного угла, прозвучал мягко, примирительно. – Беднее разве мы тебя? Что он может нам дать? Тебе ж не дает.

– Ну, мне он золотой песок дал… И воду живую, – купилась Манька на мягкость в голосе, попробовав заступиться за Дьявола: бедным Бог Нечисти не выглядел и таковым себя не считал. – А как вы исторгать его собираетесь, если в землю заключен, и сам он геенна? Он в огне не горит и в воде не тонет, но добрый и любит вас. Он даже сейчас утверждал, что истинны вы в вере своей… думаете и поступаете так, как Помазанники обязывают.

При словах «золотой песок», все общество трактира как-то враз утихомирилось, проявив заинтересованность.

– Проклят он Отцом и Спасителем нашим, и ты проклята, и золото его проклято, – пискнул Святой Отец, но на него шикнули.