Из кафе, отдуваясь, вразвалку трусил молодой, но очень полный мужчина в пестрых шортах, туго обтягивающей массивное тело футболке и серой джинсовой панаме, размахивая билетом и волоча за собой такую же бокастую сумку и рюкзак.

– Раньше на посадку приходить надо, – буркнул водитель, придержав дверь, – проходите, ваше место шестое.

– Сам знаю, чего мне надо, – пропыхтел толстяк, закинув багаж в отделение под салоном и взбираясь на подножку, – без училок обойдусь, подождете, если надо, умные все стали…

"Токсичный сосед", – подумала Ника и порадовалась, что толстяк сел довольно далеко от нее. Он сразу вытащил телефон и начал звучно "алёкать" еще до того, как автобус начал движение. Новый пассажир явно намеревался обзвонить всех в своем контактном листе, сообщая, что "он уже сел, все нормально, уже едет, погода четкая, реально".

Автобус плавно выехал на шоссе, ведущее в Приозёрск, где они должны были пересесть на туристический микроавтобус до Койонсаари. Ника смотрела в окно, ожидая, когда привычные виды Ленобласти сменятся карельскими скалами и валунами – переход был довольно резким, как смена кадра в кино, и Орлова очень любила за этим наблюдать.

*

Когда они пересаживались на микроавтобус, доставляющий туристические группы на остров Койонсаари, где Ника забронировала себе место в палаточном городке, на посадке обозначились две белые панамки; зелено-фиолетовые вихры суетливой девушки; синие глаза Мияко и красная физиономия толстяка, так и не выпустившего из рук телефон. "А этот жиробас зачем едет на остров? Он же ни на одну скалу не вскарабкается, сразу захрипит и потом обольется, – раздраженно подумала Ника, утомленная бесконечным "але-але" в автобусе. – Небось все две недели просидит в кафе, слопает всю выпечку, а потом будет ругать Карелию: ни фига ему не помогла поездка, только еще несколько килограммов набрал…"

Молодая парочка и парень с планшетом тоже сели в микроавтобус. "Знакомые все лица…"

Ехать пришлось больше часа. Ника снова успела задремать, несмотря на выпитые за завтраком и в дороге три порции крепкого кофе. Проснулась она дважды – когда их с ревом обогнал сверкающий черный мотоцикл с таким же сверкающим новым байкерским костюмом седоком и когда неумолчное "але-ле-ле, братан-зая-чувак" оборвалось на полуслове, и толстяк звучно завозмущался:

– Алеооооо! А-а-а-а-а-а-але-о-о-о-о-о-о! Толян, ты где? Да что за связь?!

– Скалистая местность, – флегматично пояснил водитель микроавтобуса, выруливая на переправу, соединяющую Койонсаари с материком, – сигнал тут не везде бывает.

Толстяк выругался и обескураженно спросил:

– И че мне делать?

– В кафе всегда есть сигнал, – ответил водитель, заезжая на автостоянку, – вон видите, домик такой белый, продолговатый.

– Че, нормально придумали, чтобы больше людей к ним ходили, – забубнил толстяк, – на всем острове связь блоканули, только в жральне оставили!

– Скалы глушат сигнал, – не выдержала Ника, – а в кафе вас никто силком не загоняет, не нравится – не ходите!

– Слышь, красава, – сощурил на нее и без того маленькие глазки толстяк, – мужа своего учи, если позволяет, а на других рот не разевай, пока не спросят, а я у тебя ничего не спрашивал, усекла?

– Был бы здесь мой муж, вы бы от него бежали без оглядки до самого Петербурга, – не осталась в долгу Вероника.

– Правда, мужик, хорош уже бухтеть, – сказал кто-то из молодежной компании, – всю дорогу только тебя и слушаем!

– Реально, братан, уймись уже, – попросил парень с планшетом, – и на девушку не наезжай, она не виновата, что в скалах телефоны глохнут!

– Затцем быро приедзять в Карерию, есри вам тут так не нравитця? – спросила Мияко. Едва взглянув на нее, толстяк проглотил очередную хамскую реплику и замолк.

Конечно, он не знал, кто такая на самом деле Мияко Мацуо. Но было в ней что-то такое, что заставляло опасливо замолкнуть и отступиться даже самых отчаянных людей.

Микроавтобус остановился на широкой автостоянке, отгороженной от острова невысокой, но добротной оградой. За оградой тянулась туристическая тропа, выстроились высокие тонкие ели и березы, а за ними блестело синее озеро. День был солнечный и, несмотря на свежий озерный ветер, жаркий.

– Приехали, – сообщил водитель, открывая дверь, – лагерь вон там, прямо по тропе, метров пятьдесят.

– Спасибо хоть, не за километр остановил, – без прежнего энтузиазма пробубнил толстяк.

Пассажиры засуетились, выходя, и потянулись к багажному отделению. Толстяк ловко оттеснил девушку с разноцветными волосами, ввинтился между тетушками в панамках и оказался у багажного отделения первым. Но его сумка и рюкзак лежали в самом дальнем углу багажника – на пересадке в Приозерске он тоже постарался успеть к багажному отделению первым. Пытаясь раскопать свои вещи, он залез в багажник почти целиком, оставив снаружи только огромный, обтянутый пестрыми шортами зад.

Как ни странно, недовольных возгласов не последовало. Люди спокойно стояли вокруг и терпеливо ждали, пока толстяк пыхтел и ворочался, дергая свои вещи.

Вдруг он глухо вскрикнул и провалился внутрь багажника, будто его ужалил шмель или свела судорога. На землю упала одна его сандалета, и босая нога нелепо задергалась, зашарила по земле в тщетной попытке удержать обувь. Тут уже не удержался от усмешки даже невозмутимый водитель, белокурый великан-карел.

Увидев около багажника Мияко и встретившись взглядом с ее смеющимися синими глазами, Ника поняла, что случилось. Иногда госпожа Мацуо не могла отказать себе в удовольствии слегка проучить какого-нибудь наглеца. "Я ее понимаю. Этого придурка, наверное, многие уже хотели пнуть под зад!"

Толстяк кое-как вывалился из багажника, потный, красный, держась за ушибленный лоб. Наступил босой ногой на еловую шишку, ругнулся. Вид у него был, как у побитой собаки.

– Горова закрудзирась? – сочувственно посмотрела на него Мияко. – Бываеч, когдза приедзяесь из борьсего города на цистую пурироду. Футеки оу. Дез-адаптат-сия, – старательно выговорила она. – Модзет, вам рутсе посидечь на равке?

– Блин, классно поездка начинается, – буркнул толстяк, чуть не проломив скамейку массивным седалищем.

– А мы пока заберем свои вещи, чтобы вам легче было вытащить свои, – добавила Ника и шепнула Мияко:

– Классно вы его!

– Он дорго напрасиварся, – Мияко легко вытащила огромный рюкзак, едва ли не больше ее самой. – А кто напрасиваетися, тот поручит дзераемое!

– И как вы потащите такую громадину? – удивилась Ника.

– Отцень пуросто, – Мияко легким движением расположила лямки рюкзака на плечах, застегнула ремни на груди и животе и выпрямилась. – Пуривыкра.

*

Черный сверкающий мотоцикл "Ганбус 410", сверкая начищенными до блеска деталями, гордо возвышался на парковке неподалеку от автобуса, пристегнутый к столбику – на острове движение любого транспорта было запрещено. Мотоциклист, высокий парень спортивного вида, снимал с багажника такой же огромный рюкзак, как у Мияко, и сумку для палатки. Он по-прежнему был в шлеме с опущенным зеркальным забралом, но Вероника сразу узнала его осанку, разворот плеч и пружинистые пластичные движения.

– Привет, Женя, – окликнула она. – Вы мне не говорили, что тоже собираетесь на Койонсаари.

– Это не совсем отдых, Вероника Викторовна, – Евгений откинул забрало, открыв красивое лицо с цепкими темно-серыми глазами. – Я должен сделать позитивный рассказ с фотографиями о базе отдыха на острове, пропиарить ее. Так что можно сказать, это деловая командировка.

Он осмотрелся, явно кого-то высматривая на тропе. Вероника поняла, кого ищет блогер. Взаимная симпатия между Вейдером и Мияко зародилась еще в Ялте. Один раз синеглазая итиноку даже спасла Евгения во время одной из его рискованных акций. Но их отношения не имели будущего; блогер и синоби не могут быть вместе. Поэтому Мияко оборвала их общение в зародыше и уехала из Ялты, едва завершив задание. А теперь они оказались в одном палаточном лагере, и вряд ли это было случайно. Женя-Вейдер, такой прагматичный и рассудительный парень, скорее физик, чем лирик… Но когда таких людей обуревают сильные чувства, случающиеся пару раз в жизни, они идут напролом. "Знал бы он, кто такая Мияко!.. Навязывать женщине-ниндзя свое общество может быть рискованно… Если только она сама не захочет сократить дистанцию!"

– К теме о самокатах… – начала она.

– Почитайте ленту комментариев под статьей госпожи Голубевой, – Женя развернул к ней планшет. – Как говорится, комментарии излишни, извините за каламбур. Согласны с ней от силы человек десять, зато дизлайков – больше тысячи! Самокатчики и обслуживающие их компании за четыре года зарекомендовали себя так, что любая популяризация СИМ в прессе или интернете в подавляющем большинстве случаев вызывает отторжение.

– Да… Пролетела Голубева, – хмыкнула Ника, выборочно прочитав несколько отзывов. Автору предлагали сходить в травматологию, посмотреть на сбитых самокатчиками пешеходов; поговорить с родителями, у которых "отбитый урод на самокате" сшиб коляску с ребенком и скрылся; почитать свою статью искалеченным…

– Ей идет эта фамилия.

– Это точно.

– Мы еще вернемся к этой теме, – заверил ее Женя, когда они шли по тропе к пестреющим за деревьями палаткам и кемпингу у берега Ладожского озера.

– "Я еще вернусь" – это Терминатор говорил, а не Дарт Вейдер, – заметила Вероника. – Уместнее было бы сказать: «Don’t fail me again, Admiral (Не подведите меня снова, адмирал! – пер. с англ. – /прим. автора/»!

– А я сейчас не в форме, так что могу себе позволить отступления от текста!

Смеясь, они вошли в палаточный городок.

Ставя палатку на указанном месте, Вероника осмотрелась вокруг. Ей досталось место на небольшой площадке, отделенной от основной части лагеря небольшой каменной грядой. И к "инфраструктуре" было ближе – душевые, санузел, пункт проката.

Мияко рядом с ней уже успела гораздо быстрее поставить палатку и разобрать рюкзак и теперь сидела на валуне у воды, глядя вдаль.

– Курасивое одзеро, – сказала она, когда Ника закончила закреплять палатку. – Хоротсий дзадзэн.

Дзадзэн, или созерцание, было неотъемлемой частью японской культуры и часто помогало найти ответ на сложный вопрос, решение проблемы, привести мысли в порядок… "А мы вечно куда-то спешим, бежим, толкаемся, и, может, поэтому у нас часто все получается через задницу…"

– Это верно… Дзадзэна тут хватает. Советую, кстати, прокатиться по озеру. Виды тут необыкновенные. Можно взять лодку или катамаран, или поехать с группой на катере с гидом.

Мияко только улыбнулась. "Им еще и гид нужен! У нас, в селении Акайо-сэнсэя с таким транспортом справился бы даже пятилетний ребенок. И жилеты со шлемами нам тоже не нужны… До чего же гайдзины трясутся над своей безопасностью! Если вести себя с умом и чувствовать окружающее пространство, как часть себя самого, то с тобой ничего не случится без всякого снаряжения и страховочных ремней!"

– Аригато, – вслух ответила она. – Обязатерьно водзьму катамаран.

Чуть поодаль расставлял палатку Вейдер. За валунами шумела молодежная компания. Парень с планшетом еще даже не раскрыл сумку для палатки – сидел на ней и азартно молотил пальцами по экрану – наверное, выкладывал первые впечатления от поездки. У шеренги синих кабинок виднелись две белые панамки говорливых тетушек в тесных бриджах.

– Але-ле-ле-ле-ле! – прогудело за спиной, и Ника чуть не застонала вслух: "Бли-иии-иннн!!!"

Толстяк ходил по берегу, ища место, где есть сигнал. "Только не говорите, что этот душнила тоже расположился на этой площадке… Если мне все две недели придется слушать его речевое недержание, я взреву, как бык, и, чего доброго, утоплю его в озере почище ниндзя!"

Ника достала телефон. Возле ее палатки сигнала не было. Краем глаза она увидела, как толстяк остановился на дощатой дорожке у начала второго валуна и обрадованно заорал в телефон. "Понятно, сигнал ловится там, ближе к душевым… И что – он теперь отсюда не уйдет? Вечно будет бегать потрепаться? Только не это… Лучше бы в кафе сидел!"

– Про все его дела поневоле узнаем, – проследил за ее взглядом Вейдер. – Он теперь здесь и поселится.

– Если его кто-то пристукнет, под подозрение, наверное, попадут многие, – хмыкнула Ника.

– Я и сам уже добрых четверть часа лелею мысль о том, как хорошо было бы надеть сапоги лорда Вейдера и засадить нашему горластому соседу хорошего пинка, чтобы он телефон в озере утопил!

– Вы гуманист, Женя, хотите утопить только телефон… А я сладострастно думаю, как было бы здорово притопить его самого.

– Ну, да. Вы же с ним в одном автобусе ехали, и вас он замучил сильнее.

Разобрав свои вещи и уютно обустроившись в палатке, огромной, как комната, Ника переоделась в купальник, натянула пляжные шорты и майку и сунула ноги в сланцы. Можно и освежиться с дороги.

Когда она проходила по тропе мимо массивного недостроенного дома (как она слышала в прошлый раз от экскурсовода, у владельца здания возникли затруднения с разрешением на строительство в береговой зоне острова, и стройку просто "заморозили". Демонтировать дом до сих пор ни у кого не доходят руки. И там сейчас прячутся от дождя; останавливаются те, кто не хочет платить за место в палаточном лагере и предпочитает отдых "дикарем", или устраивают пикники в ненастную погоду), оттуда донеслись приглушенные голоса, мужской и женский. Ника деликатно ускорила шаг, но все же успела уловить обрывок разговора.

– Меня смущает, что тут столько людей.

– Все будет хорошо. Никто ничего не поймет.

– Ты уверен в этом?

– Абсолютно. Все хорошо продумано.

"И о чем это они?.." – подумала Ника.

*

Пляж оказался еще лучше, чем она думала. Широкая полоса светлого песка, отделенная от туристической тропы и палаточного лагеря валунами и деревьями. Высокие тонкие ели в самом деле напоминали ресницы, как в известной песне о голубых глазах озер. Ника разделась и вошла в воду. Ее сразу обожгло холодом. Вода в Ладожском озере даже в самую жаркую погоду оставалась ледяной из-за подземных течений. Вероника старалась не заплывать далеко от берега в первый день – она за год отвыкла от особенностей Ладоги, и до сих пор купалась только в Выборге и на пляже Парка 300-летия Санкт-Петербурга. Там, на мелководье, вода согревалась значительно быстрее.

Ритмично загребая руками, Орлова видела каждый камешек, каждую полоску на песке под водой, настолько чистой была озерная вода.

Холод стал пронизывающим, и Ника повернула к берегу. Растеревшись полотенцем, она взяла лосьон для загара и, нанося его на кожу, снова задумалась о разговоре в "недостройке". Голоса показались ей смутно знакомыми; она уже слышала их, и совсем недавно. Кажется, в автобусе по дороге из Мурина… "О чем же они говорили? Первое впечатление – пара, по каким-то причинам скрывающая свои отношения и смущенная многолюдьем на острове. Ладно, если так – осуждать не буду. Не судите, да не судимы будете…"

Лежа на пляжном покрывале, Вероника достала телефон, увидела, что сигнал есть, и неплохой, и позвонила мужу.

– Уже соскучилась по мне? – при этих словах на щеках Морского почти наверняка появились те самые улыбчивые ямочки, за которые Вероника его и полюбила.

– Еще не успела, – ответила она, – палатку ставила, располагалась, сейчас загораю… Некогда еще и по тебе скучать!

– А я, не поверишь, скучаю по тебе в "Ле Меридиан", – признался муж, – только что сидел на встрече и думал: тебя бы сюда, на Променад дю Англе… И такая тоска от того, что я здесь один, как дурак…

– Все элементарно, – ответила Ника, – ты, наверное, прямо с самолета побежал на встречу. Это банальный джетлаг. К дальним перелетам и сменам поясов ты привычен, поэтому физически тебя не "колбасит", а вот угнетенное душевное состояние ты все же ощущаешь…

– Фу, какая проза, – обиделся муж, – нельзя же быть таким прагматиком и все объяснять законами физики, математики и физиологии!

– Ты ведь тоже не лирик-романтик, иначе не сидел бы в "Меридиан Найс", – парировала Ника, – а в лучшем случае остановился в каком-нибудь хостеле или вообще только вздыхал бы у телевизора.

– Резонно. Как доехала? Как остров? Соседи нормальные?

– Все нормально. Тут сейчас пик сезона, городок заполнен почти под завязку. Виды – фантастические! Не хуже твоей дю Англе!

– Эх, приехать, что ли? – мечтательно протянул Виктор.

– И испортишь мне всю каторгу?

– Точно! Отомщу женщинам в твоем лице за декабристов!

Они рассмеялись.

В магазине (товары первой необходимости, продукты, копченая рыба, выпечка и сувениры) Ника встретила двух своих соседок из автобуса, словоохотливых женщин в белых панамках. Они засыпали вопросами флегматичную продавщицу, обсуждали, когда и сколько взять копченой рыбы перед отъездом для родственников, оставшихся дома и спорили, какая начинка лучше для калиток и можно ли печь их из пшеничной муки. Одна из женщин бесхитростно поведала, что бывает с ее желудком от ржаного теста, и Ника чуть не прыснула вслух, и тут же сделала вид, что внимательно изучает стенд с магнитами на плашках из карельской березы.

Продавщица, крупная белокурая карелка, не повела бровью.

– Пшеница у нас не растет, – сказала она, – ей тут не климат, да и почва каменистая. Рожь более неприхотливая, вот мы и сажаем ее.

Купив наконец-то по бутылочке "Активии" и по литровой бутылке "Сила воды", дамы удалились.

Покупая на ужин пару калиток с картофелем и брусникой и пакетик копченых колбасок, Ника улыбнулась продавщице, указав взглядом вслед соседкам. Девушка с ответной улыбкой сказала:

– В сезон много таких. День за прилавком постоишь, про все их дела узнаешь.

Тренькнул дверной колокольчик, и в магазин вошли Мияко и Вейдер. Девушка тут же устремилась к витрине с рыбой, а Вейдер с интересом изучал выпечку.

– Раз мы сюда приехали, – сказал он девушке, – то надо отведать настоящих карельских калиток… Ого, смотри, Мия, впервые вижу чебуреки с картофелем!

– Каритки? – смешливо блеснули глаза Мияко. – Это зе дувери в заборе мураноие… деревенского дома! Ты хотесь есть деревянные дувери?

– А здесь это ржаные пирожки, очень, кстати, вкусные, – Женя указал спутнице на ровные ряды румяных калиток.

"Это не они разговаривали в недострое, – подумала Ника, – да и какой смысл им шифроваться?"

Если судить на первый взгляд, то блогеру и владелице "Карюкай" нужно соблюдать осторожность и не "светиться" вдвоем. Особенно – если кто-то знает, что Мацуо – еще и синоби. Но сейчас они мирно вошли в магазин, выбирают рыбу и выпечку, болтают и смеются. Да и о существовании ниндзя, продолжающих жить по древним традициям и заниматься своим ремеслом знает ОЧЕНЬ ограниченный круг людей, не склонных к говорливости. Скрываться от дзенина бесполезно, и Мияко это знает – Ника была наслышана о главе клана "Миеннай Иназуми", Акайо Ямаути хорошо умел держать руку на пульсе, и что-либо скрыть от него невозможно. И если он не воспрепятствовал общению Мияко с петербургским блогером, значит, не видел в них ничего запретного. А больше молодым людям не от кого прятаться. Малышев холост. Мияко не замужем. Да и, насколько знала Ника, у итиноку, женщин-синоби, другие взгляды на отношения с мужчинами, иной менталитет. Значит, в "недострое" разговаривали не они.