Глава 2. Больница

В палате интенсивной терапии очень скучно. Как минимум потому, что я тут лежу без телефона – мой мобильник так и остался в квартире, когда я оттуда сбегала. Оказывается, у меня лопнуло легкое, такое иногда бывает – резкий удар, плюс какие-то врожденные предрасположенности, и готово. Операцию делали под общим наркозом, я ее не помню, зато теперь можно более-менее нормально дышать, хоть и бесят очень все эти трубочки, подключенные ко мне.

Очень жду, когда всю эту ерунду уберут, а меня переведут в общую палату, потому что там хотя бы ребята смогут меня навестить. А то в реанимацию и вот сюда пускают только родственников, а родственников у меня нет. Родителей я не знаю и понятия не имею, где они: мама родила меня с братом с разницей в десять лет от каких-то неизвестных мужиков, но дети ей были ни к чему, так что она отдала и меня, и его своей маме. Баба Маша нас воспитывала, как могла, и она точно была самым близким мне человеком, но последние годы у нее было очень плохо со здоровьем. Она все время лежала, узнавала меня через раз… В общем, кажется, я ее потеряла еще до того, как она умерла.

Есть еще Дима, но… Дима мне по документам никто, его врачи сюда не пропустят. И, если честно, меня это даже радует. Не представляю, как он будет на меня орать, просто не представляю.

А, может, не будет? Я ведь все-таки после операции как никак. Могу еще специально тяжело вздыхать, как будто мне сильно-сильно больно, и смотреть на него грустными глазами. Интересно, сработает такое? В детстве срабатывало…

Дверь палаты приоткрывается, но вместо медсестры, которую я ожидаю увидеть, внезапно заходит Мария. В белом халате и с мягкой озабоченностью на красивом лице.

– Как ты, Леночка?

– Хорошо, – я пытаюсь сесть, но понимаю, что не получится, и поэтому остаюсь лежать. – А как тебя пропустили?

– Бумага об опекунстве помогла, – объясняет она. – Тебе, конечно, по факту уже восемнадцать, но врачей это убедило, что я тебе, как минимум, не чужой человек.

Киваю. Бабушка умерла в том году, когда мне было семнадцать, и у всяких социальных служб возникли ко мне вопросы. Чтобы меня не отправили в детский дом, нужен был любой формально назначенный опекун, который будет за мной приглядывать. Дима им быть не захотел, а вот Мария согласилась. За что я ей ужасно благодарна.

Она вообще очень хорошая. В отличие от Димы никогда не пытается мне указывать, как жить, но при этом у нее всегда можно спросить совета. Я бы хотела когда-нибудь стать такой как она: взрослой уверенной женщиной, хорошо зарабатывающей, умной, с шикарной фигурой…

– Тебя тут кормят хоть? Ты еще сильнее похудела, совсем кости торчат, – озабоченно говорит она, проходясь по мне пытливым взглядом. – И щеки ввалились. Я, кстати, тебе телефон принесла. Брат твой передал.

Несмотря на то, что Мария в курсе, что Дима мне не брат, она всегда называет его именно так. Говорит, что просто привыкла и что сама меня воспринимает как свою младшую сестру.

– Как… что он сказал, когда узнал? – виновато пряча глаза, спрашиваю я.

– Если опустить неприличные слова, то ничего, – усмехается она, поднимая руку и заправляя за ухо прядь идеально гладких темных волос. Мария всегда выглядит как с обложки, и не скажешь, что ей уже тридцать два. – Но настроение у него такое, что я предусмотрительно держусь подальше. Утром кофе ему предложила, так думала, он в меня чашкой кинет.

– Понимаю, – бормочу я.

Утром… Ага, значит, Дима снова у нее живет. Впрочем, а где ему еще жить? Он же практически все время в Москве теперь тусуется из-за работы, поэтому квартиру тоже там снимает, а когда сюда прилетает, всегда у Марии останавливается. Раньше я думала, что они поженятся: Дима ведь с ней даже на свадьбу к Лексу и Ясе пришел, но как-то никаких движений в эту сторону у них не происходит. Может, им так просто удобнее? Или, может, Марии не нравится, что Дима живет не тут, а в Москву переезжать она не хочет? Или у Димы в Москве есть кто-то еще?

Я бы не удивилась. У него всегда было много девушек. Некоторые из них даже пытались со мной подружиться, чтобы через меня подкатить к моему «брату». Вот эти меня особенно бесили! Я одной даже в сумочку череп голубя подкинула, который Кастет нашел у нас за домом. Вот она орала…

– А если без шуток, Леночка, – Мария смотрит на меня своими глубокими, невозможно красивыми зелеными глазами. – Тебе стоит серьезно подумать над тем, что делать дальше. Ты же знаешь, твой брат помешан на контроле, он не даст тебе нормально жить. Чего стоит только то, что он разогнал всех гостей на твоем дне рождении. С другой стороны, ты и сама могла догадаться, что звать всех подряд домой перед его приездом – не лучшая идея.

– Ты же сказала, что он в начале сентября вернется.

– Я? – ее идеальная бровь взмывает вверх. – Нет. Я такого не могла сказать.

– Тогда это я, наверное, опять что-то перепутала, – соглашаюсь я, пытаясь устроиться поудобнее, и морщусь, потому что грудь пронизывает тупой болью. – Да, с гостями это было ужасно, конечно. Ненавижу его за это!

– И это только начало, – вздыхает она. – Дальше будет еще хуже! Я бы на твоем месте, Леночка, попросила брата отправить тебя учиться за границу. И он будет считать тебя пристроенной, и ты не будешь постоянно чувствовать, что тебя контролируют. Помнишь, я тебе показывала французский колледж?

– Где я, а где французский язык, – машу я рукой. – Я его в жизни не выучу, у меня и английский-то в голове не задерживается. И к тому же это какой-то экономический колледж, а я бы лучше на что-то дизайнерское пошла.

– Для этого нужны способности, – мягко замечает Мария. – Мы же показывали твои рисунки специалисту, помнишь, что он сказал?

– Помню, – угрюмо отвечаю я. Настроение сразу портится.

Не то чтобы я считала себя гением, но мне всегда казалось, что я придумываю красивую одежду. Во всяком случае, моя Барби выглядела круче, чем на показе мод, и на школьный спектакль в девятом классе я сама все костюмы придумала и практически сшила. В общем, мне казалось, что это мое будущее. Но когда профессор с кафедры дизайна, которого Мария нашла по знакомству, посмотрел на мои эскизы и сказал, что все это полная ерунда, у меня как будто руки опустились.

Что ж, буду хотя бы швеей. Тоже не самая плохая в мире профессия.

– Я тебе принесла твое любимое птичье молоко, – Мария достает из сумки коробку. – А еще крем, пенку для умывания и тоник. У тебя проблемная кожа, надо за ней ухаживать даже если в больнице лежишь.

– У меня, походу, все проблемное, – бурчу я. – И кожа, и легкие, и мозги. Но спасибо. А Дима… ничего не передавал?

– Нет, – качает она головой.

– Ясно.

Мы еще какое-то время болтаем, потом заходит медсестра и напоминает, что долго в палате интенсивной терапии находиться нельзя, и Мария уходит, обещая еще завтра зайти. Я думаю о том, что она сказала. Ну про колледж, про то, что мне надо уехать. Конечно, никакая Франция мне, тупенькой, не светит, но, может быть, имеет смысл попросить общежитие в училище и жить там? Может, так Дима начнет считать меня самостоятельной и перестанет относиться ко мне, как к неразумному ребенку?

Я тяжело вздыхаю и закрываю глаза. На следующий день меня переводят в обычную палату, а еще через день меня навещает делегация в лице Кастета, Лешего и Вита. Лица у всех троих такие, будто они несколько раз упали. На чей-то кулак.

– Это Дима вас так? – ахаю я.

– Нее, что ты, – уверяют меня они. – Мы просто… ну…споткнулись!

– Придурок он все-таки, – мрачно говорю я. – Вы-то здесь при чем?

Парни синхронно пожимают плечами, а я очень жду появления Димы в палате, чтобы высказать ему все, что я о нем думаю. Но за всю ту неделю, что я тут лежу, он ко мне так и не приходит.

***

Выписать меня обещают в среду, то есть завтра. Это рабочий день, но я все же звоню Марии.

– Привет, ты сможешь меня забрать? – смущенно спрашиваю я.

Я ненавижу кого-то о чем-то просить, но врачи сказали мне поберечь себя, а поездка из больницы на трясущемся автобусе да еще со всеми вещами не очень укладывается в заботу о себе. Кастета просить неловко, он и так из-за меня огреб, а Дима… А Диме я звонить не хочу. Он ведь так и не появился в больнице ни разу со дня аварии. Может, решил поставить на мне крест и больше не общаться со мной?

Ничего. Переживу. Заберу все свои вещи из квартиры, которая по факту его, ведь это он ее нам купил с бабушкой, и попрошу общагу в училище. Или временно у Марии останусь. А нет, стоп, к Марии нельзя: у нее ведь уже Дима живет. Черт, какой-то замкнутый круг!

– Тебя выписывают? – озабоченно спрашивает она, и я слышу на фоне шум и громкие голоса. – Подожди, тут неудобно говорить, я сейчас в кабинет зайду.

Теперь мне вдвойне неловко, потому что я вдруг понимаю, что оторвала ее от работы. Мария – директор автосалона, который Дима открыл в нашем городе. Это по сути филиал, потому что основной салон у него в Москве, так же как и сеть автомастерских, но дела, кажется, здесь идут неплохо.

– Да, меня завтра выписывают, – бормочу я. – Я хотела попросить, чтобы ты меня забрала в одиннадцать. Но только если можешь! Если нет, я сама!

– У меня в это время встреча, – задумчиво тянет она. – Но я что-нибудь придумаю, Леночка. Не переживай: заберу тебя.

– Спасибо, – благодарно выдыхаю я. – Что бы я без тебя делала!

А ведь когда-то я терпеть ее не могла. Ну что с меня взять: я была глупым ребенком. К тому же, без памяти была влюблена в Диму. Понятно, что его девушка да еще и такая красивая, никаких хороших чувств у меня вызвать не могла. На свадьбе Лекса и Яси я даже специально ее вишневым соком облила. Сейчас стыдно об этом вспоминать, но тогда я чувствовала себя победительницей, хотя Мария даже в перепачканном платье все равно выглядела в сотни раз красивее, чем я.

Потом, когда Дима стал все больше времени проводить в Москве, мы постепенно подружились. Мария заходила к нам в гости и общалась с бабушкой, она нашла для нее сиделку, без которой я бы не справилась, она помогала мне с уроками, и именно она однажды мягко поговорила со мной, объяснив, что смешно такой юной девочке быть влюбленной во взрослого мужчину, который ей по сути заменил брата.

– Ему очень неловко из-за этого с тобой общаться, Леночка, – сказала тогда она. – И нам всем неловко, потому что мы это видим. Думаешь, почему Дима теперь так редко приезжает в город?

Я тогда думала, что умру от унижения. Мне-то казалось, у него в Москве важные дела, поэтому он там так много времени проводит, а он просто не хочет меня видеть, а еще мои тайные чувства, оказывается, всем заметны! Господи, я тогда готова была сквозь землю провалиться. Но Мария утешила меня, предложила обращать больше внимания на сверстников, и я, поплакав пару дней, согласилась пойти гулять с Максом из параллельного класса, который давно меня звал куда-нибудь. С ним я первый раз и поцеловалась, но потом об этом непонятным образом узнал вернувшийся из командировки Дима, наорал на меня, потом пошел разбираться с Максом, и это все было так ужасно, так мерзко…

Кажется, с тех пор мы и начали друг друга потихоньку ненавидеть. Уверена, если бы Дима не чувствовал себя обязанным помогать мне и бабушке, он бы вообще больше у нас не появлялся. Но он слишком ответственный, чтобы так сделать.

В среду я стою с вещами в приемном покое и выглядываю через стеклянные двери Марию. Уже двадцать минут двенадцатого, а ее все нет. Уже думаю позвонить ей, чтобы узнать, приедет ли она вообще, как вдруг дверь резко распахивается и в больницу, широко шагая, заходит Дима.

Дима!

Сердце пускается вскачь и дышать становится так трудно, как будто у меня все еще работает только одно легкое вместо двух. Я с силой сжимаю ручку пакета с вещами, чувствуя, как ладонь от волнения становится мокрой.

– Привет, – он хмурится, оглядывая меня так, будто выискивает на мне какие-то повреждения. – Что сказали врачи?

– Что я буду жить, – угрюмо говорю я. – Иначе бы меня, наверное, не выписали, правда? Где Мария? Она обещала меня забрать?

– Мара работает, – отрезает Дима и забирает у меня пакет с вещами. – И хватит уже ее постоянно дергать, она вообще-то не обязана к тебе бегать по каждому чиху. Почему ты мне не позвонила?

Я закусываю губу, стараясь не заплакать. Не хочу выглядеть еще более жалкой.

– А почему я должна была тебе звонить? – резко отвечаю я, маскируя за грубостью свою растерянность. – Ты даже ни разу не пришел меня навестить, ясно, что тебе на меня пофиг.

– Пофиг?! – у Димы зло вспыхивают глаза, и его красивое лицо внезапно становится жестким и опасным. – Пофиг, блядь? Я, сука, ночевал вот на этих креслах, потому что меня не пускали к тебе в реанимацию. И в пит палату тоже не пускали. Я, блядь, чуть не поседел. У меня твой брат умер на руках, и я хрен знал, что с тобой, вдруг ты тоже…

– Молодой человек, – опасливо окликает его медсестра. – Тут вообще-то больница, не могли бы вы…

Дима бросает на нее разъяренный взгляд, но быстро берет себя в руки и кивает.

– На выход, – бросает он мне таким повелительным тоном, что я сразу же послушно выметаюсь на улицу.

Надо же, я даже не думала, что он так сильно будет переживать. Угрозы жизни ведь фактически не было, скорая успела вовремя. Но, может, ему об этом не сказали?

Так, стоп, что-то не сходится. Если он так волновался, почему не пришел потом? Почему даже не позвонил и не написал?

– Я вообще-то неделю лежала в обычной палате, – с вызовом говорю я. – Туда мог прийти кто угодно, но тебя я там что-то не видела!

– Точно, – цедит Дима и подходит ко мне ближе. Так близко, что я чувствую его запах – он всегда пахнет железом, теплым металлом, как раскаленные на солнце рельсы. Железом, немного сигаретным дымом и совсем чуть-чуть арбузной жвачкой, которую предпочитает всем остальным.

Его близость странно волнует и пугает.

– Отойди, – прошу я, но Дима не слушается.

– Знаешь, почему я не приходил? – опасным низким голосом спрашивает он.

– П-почему? – еле слышно спрашиваю я.

– Потому что ты даже не представляешь, насколько я был злой. Если бы пришел, придушил бы тебя, идиотку, голыми руками. Прямо в этой палате, – цедит Дима. – Я и сейчас, сука, еле держусь.

– Смешно!

– Нихера.

И что-то в его тоне заставляет меня умолкнуть и испуганно вжаться спиной в стену больницы. Дима смотрит на меня… нехорошо.

Я знаю, что он бизнесмен, что он уже очень давно не имеет никаких проблем с законом, что в бардачке его машины уже не валяется пистолет, но достаточно одного этого волчьего взгляда, безжалостного и холодного, чтобы мгновенно напомнить мне о том, что его прошлое, уличное, бандитское, никуда не ушло. Дима вырос на улице, был частью банды, как и мой брат, и, в общем, не случайно я в тринадцать лет умела отстирывать с одежды кровь и оружейную смазку и могла отличить травмат от «макарова».

– Э, ну, – я машинально облизываю пересохшие губы. – Вообще-то я не виновата.

– В смысле не виновата?! – рычит Дима.

– Врачи сказали, что дело не в аварии, легкое могло лопнуть от чего угодно, – защищаюсь я. – Хоть в бассейне, хоть на улице, если бы я упала.

– Да мне похуй на врачей, – бросает он. – Ты была в тачке с тремя бухими мужиками, вы перевернулись на трассе…

– Не перевернулись, – встреваю я. – Просто съехали на обочину.

– Лена! – рявкает он.

– Все, молчу-молчу, я просто уточнила.

– Сука! – Дима впечатывает кулак в стену в полуметре от меня, а потом молча смотрит на ссаженные костяшки, на которых выступает кровь. Смотрит, тяжело дышит и явно пытается взять себя в руки. – Так. В машину. Быстро.

Он подбирает мой пакет с вещами и идет к синему бмв. Новая машина, ей не больше года. Раньше, когда Дима только начинал свой бизнес и наши отношения еще не так сильно испортились, я часто над ним подшучивала, что продает он в основном корейские машины, а ездит на немецких. Почему такая нестыковка? А Дима ржал и говорил, что может себе позволить.

Блин, кажется, это было лет сто назад, в какой-то прошлой жизни. Мы давно вместе не смеялись, ужасно давно. И я бы соврала, если бы сказала, что мне от этого не грустно.

Я сажусь на переднее сиденье и пристегиваюсь ремнем.

– Что? – раздраженно спрашиваю я, заметив на себе пристальный взгляд Димы.

– Не больно?

– Что не больно?

– Ремень не больно давит? Тебе же там резали.

– А, – я растерянно касаюсь того места на груди, где были трубки. – Нет, вообще не давит.

– Ладно, – Дима заводит машину, но с парковки не выезжает. Молчит, тарабанит пальцами по рулю, а потом вдруг сообщает мне жестким равнодушным голосом: – Теперь у тебя будут новые правила, Лена.

– Чего? Какие еще правила? – вспыхиваю я. – Мне восемнадцать, Дим. Все правила кончились, я взрослая.

– Нихера. Пока я за тебя отвечаю и обеспечиваю тебя, ты не взрослая.

– А не надо меня обеспечивать! – выпаливаю я. – Я буду жить в общаге, у меня будет стипендия и еще я буду подрабатывать, так что справлюсь и без тебя, понятно?

– Думаешь, тебе кто-то это разрешит? – с ядовитой ухмылкой интересуется Дима.

– Думаешь, я буду тебя спрашивать?

– Будешь, – без тени сомнения кивает он. – Теперь ты меня обо всем будешь спрашивать. Я проебался, когда решил, что у тебя достаточно мозгов, чтобы не делать глупостей. И проебался второй раз, когда решил, что ты будешь слушаться Мару. У нее слишком мягкий характер, она с тобой нихрена не справляется, да и не должна. Теперь у тебя будут правила, Лен, и контролировать их выполнение буду лично я.

У меня по спине пробегает неприятный холодок.

– И что это за правила?

– Каждый день занятия с репетиторами, чтобы ты сдала экзамены и поступила в следующем году. А еще никаких пьянок и никаких блядок. Выпивка и сигареты тоже идут лесом.

– Я вообще-то не курю! – повышаю я голос. – И не пью! И ни с кем…

– Ну да, ну да, – язвительно перебивает меня Дима. – Ты белая и пушистая, вышиваешь крестиком, а в свободное время учишь английский. А бутылки и мужиков тебе подбросили.

– Неправда, – бормочу я и вдруг до меня доходят сказанные им слова. – Стой! Какие репетиторы? Я уже поступила! Я зачислена в училище, у меня там уже занятия идут вообще-то. Я там буду учиться.

– Не будешь. Завтра заберешь документы.

– Нет!

– Да, Лена. Это одно из новых правил.

С моих губ срывается нервный смешок.

– Что смешного? – холодно интересуется он.

– И как, интересно, ты собрался следить за выполнением своих тупых правил? – фыркаю я пренебрежительно. – Удаленно? Из Москвы? Или из Кореи? У тебя же в середине сентября опять командировка.

– Кто тебе сказал, что туда поеду именно я? – прищуривается Дима.

– А кто еще?

– В этот раз поедет Мара, тем более дела касаются ее салона. Я останусь.

– Останешься…тут? – с ужасом переспрашиваю я. – В городе?

– В городе, – кивает Дима. – И в квартире.

– В какой квартире?

– В своей. Будем там жить вместе, Лена. Других вариантов, как тебя круглосуточно контролировать, я не вижу.