Не ожидавшая такой наглости ослепленная тварь громко и коротко взвыла, а потом резко бросилась на меня. Я только и успела, что сунуть ей локоть в пасть, а другой рукой воткнуть туда же фонарь. Этот нехитрый инструмент застрял у гиены в основании челюсти, и смыкательное движение, долженствующее распахать мне руку до кости, не получилось. А затем я сделала самую нелогичную глупость: ногой наступила твари на хвост, схватила обеими руками открытые челюсти и резко рванула в разные стороны, автоматически прошептав формулу распада нежити. И – получилось! Хрупнули кости, и тварь без единого вяка осела на землю. Потом разок дёрнулась, завалилась на бок и, приложившись башкой о булыжник, затихла. Я осторожно пнула ее ногой – тварь не дёрнулась. Наклонившись, я вынула из надорванной пасти фонарь – он ещё функционировал – и осветила морду гиены. Глаза были закрыты, но бока мелко подрагивали, быстро поднимаясь и опускаясь от еле уловимого дыхания. Блин, ни ножа, ни палки. Добить эту сволочь! Но чем?

Я осмотрелась и в свете фонаря обнаружила почти у моих ног тот самый булыжник, о который приложилась башкой экзотическая собачка. Ударить посильнее в висок и раздробить череп! Я подняла камень, разогнулась, отвела руку для удара, и тут обнаружилось, что у сцены «Ведьма убивает блудную псину» были зрители. Нет, не кошки, те смылись и больше не показывались. На дороге метрах в пяти от меня стояла дородная тётка, одетая в черную плюшевую, едва сходящуюся у нее на животе кофту, из-под которой спускалась вниз длинная тёмная юбка, прикрытая с фронтальной стороны некогда белым, а теперь довольно замызганным передником. На голове этой колоритной дамы был повязан красный платок, увенчанный спереди (нет, ну честное слово!) торчащими, будто маленькие ослиные ушки, кончиками того самого платка. Ни дать ни взять – самая настоящая гоголевская Солоха! Широкое, как блин, лицо этой колоритной особы удовлетворенно улыбалось, а маленькие поросячьи глазки поблёскивали злорадством и нескрываемым торжеством, будто она, а не я ухлопала эту тварь. Блеснул в свете фонаря небольшой белый кулончик из мышиного черепа, и я безошибочно опознала в тетке коллегу. За спиной деревенской ведьмы стоял мужик, голову и плечи которого покрывала серебрившаяся в лунном свете волчья шкура. Небритое лицо мужика, напротив, выражало какой-то дикий, животный страх. Он опирался на большую согнутую палку, переминался с ноги на ногу и мелко дрожал, так что это передавалось висевшему за спиной волчьему хвосту.

– Здрасьте! – вежливо сказала я. – Как хорошо, что вы тут мимо проходили! У вас в деревне по ночам собаки бешеные бегают. Я вот одной прочитала проповедь о ее плохом поведении, а она раскаялась и издохла. Ну, или почти издохла. Сударь! – обратилась я к мужику, – будьте так любезны, окажите хрупкой девушке помощь! Подержите эту скотину, пока не опомнилась, а я ей камушком по голове. А может, у Вас с собой топорик есть? Ну как ночью на улице без топорика! Так мы её, сердешную, быстрее и безболезненней прикончим!

Реакция мужика была неожиданной. Он бухнулся на колени, сложил руки в замок на груди и прошептал-прорычал:

– Пощади, ведьма!

– Ну ничего себе заявы! Эта тварь меня чуть не покусала, а Вы! Или это Ваша собачка? Так я на Вас заявление напишу! Как Ваша фамилия, гражданин?

Гражданин разомкнул пальцы, встал на четвереньки и, быстро перебирая коленями, уполз в кусты. Баба согнулась в приступе беззвучного смеха.

Пока у меня от всего увиденного тихо съезжала крыша, тварь у моих ног задышала чаще, кровь из ее носа и горла перестала идти, приоткрылись жёлтые прорези глаз, а челюсти начали быстро принимать прежнюю форму. Я покрепче перехватила булыжник и вновь занесла руку для удара.

– Стой! – тетка резко разогнулась и сделала пару негромких хлопков в ладоши. – Браво, но хватит! Пощади его, коллега! Тебе ли, древней жрице, марать руки о плешивых деревенских оборотней!

– Чего? – я так и застыла с камнем в отведенной руке. – Кого?

Ведьма быстро подошла ко мне и перехватила булыжник, а затем швырнула его в ближайшие кусты, откуда раздался возмущённый кошачий вопль. Потом она быстро нагнулась, аккуратно отодвигая меня одной рукой, а другой коснулась гиеновой головы, погладила её и ласково прошептала:

– Доигрался, Гена? Живой? Ну, так скажи спасибо, что я мимо гуляла. Забирай своих придурков и брысь отсюда. Видишь, девочка обижена, в другой раз я её не удержу.

Тварь вскочила на тонкие ноги, тихо зарычала, потом повернулась и пошла было вдоль улицы, но Солоха резко схватила его за хвост.

– А ну стой! А извиняться кто будет?

Тварь прижала уши, нагнула голову и, глядя мне в глаза, резко пролаяла:

– Из-ви-ни-ведь-ма!

– Извиняю, – ошалело сказала я. Тварь кивнула.

– За-мной-дол-жок, – и, прихрамывая, медленно засеменила прочь.

– Совсем старый стал, слепой и не чует. Ну разве можно мага с обычной девкой перепутать? Да еще с древней жрицей!

– Ты ошиблась, ведьма, – я устало вытерла руки носовым платком. – Я не древняя жрица. Совсем нет. Просто ведьма, как и ты. Неужели ты не видишь?

– Это ты ничего не видишь, маленькая глупая девочка. Спасибо, что не стала добивать. Гена – он ничего, мирный. У него только в полнолуние осенью кукушка слетает. Прощай, – и она, резко повернувшись, сделала всего один шаг в сторону и растворилась во тьме.

Я шумно вдохнула ночной холодный воздух. И сразу же вернулись звуки: сверчки, чья-то пьяная ругань в доме, в соседнем дворе тявкнула собака, сначала робко, потом смелее. И ей тут же ответили несколько товарищей. И – резкая боль в укушенной руке. Я осмотрела рукав: хорошая кожа отчасти выдержала атаку твари. Дыра снаружи была небольшая. Крови тоже было немного. А что внутри – лучше разглядывать в спокойной обстановке. Придерживая больную руку здоровой, я быстро пошла к дому.

Наталья спала. В доме было тихо. Стараясь не разбудить подругу, я пробралась наверх, включила небольшую настольную лампу, осторожно сняла куртку и осмотрела руку Четкие синие вмятины от зубов. Кость, вроде, цела. В нескольких местах порвана кожа, несильно, но, чтобы не осталось шрамов, придется хорошо поработать. Прислушалась к ощущениям – рука понемногу цепенела, и это перекрывало боль. Я выключила свет, чтобы проверить свою догадку. Так и есть! В темноте края ран светились зеленоватым мерцающим светом. Блин! Это не банальный трупный яд с зубов «нехорошей собачки», а особый токсин, который вырабатывает нежить. Вопреки расхожему мнению, этот токсин, попадая в кровь, не превращает человека в оборотня, но провоцирует сильное отравление и паралич, часто с летальным исходом. Как ни странно, помогает от этого простая освященная вода, она может затормозить процесс. Чтобы вылечить, нужен специальный травяной сбор. Святой воды в комнате не было, но была бутыль с чистой родниковой водой. Я отлила немного в кружку, бросила туда серебряные кольца.

Эффект, конечно, будет не тот, что от святой воды из храма, но убрать первые симптомы сгодится. Потом, шипя от боли, я быстро промыла рану добавила антисептика, обмотала руку чистым платком и выпила противовоспалительное. После этого рухнула на кровать и закрыла глаза.

Уснуть до утра мне так и не удалось. Тот бред, в который меня периодически выносило, едва ли можно было назвать сном. Но я честно пролежала с закрытыми глазами до начальной масштабной петушиной побудки. Встав, я первым делом осмотрела укушенную руку Выглядела она вполне сносно, но в местах, где тварь впилась зубами, кожа опухла и посинела. Запекшиеся струпы ран на первый взгляд были обычными, тёмно-бурыми, без ожидаемого зеленоватого оттенка. Здорово! Неожиданно здорово, хотя и непонятно, где следы работы вредоносного токсина оборотня. Насколько я понимала, бесследно такие вещи не проходят. А как он точно действует, я, увы, не знала. Может, уже прошёл через кровь, впитался в ткани и потихоньку перестраивает мои клетки. Вот проснусь я однажды ночью, а у ног моих – растерзанный труп подруги… Или её любимой кошки… Или Васи, похабника и алкоголика… Морда моя в крови, с клыков слюна капает… Тьфу! Я так живо представила себе привкус Васиной крови с нотками лука и дешевого алкоголя, что вчерашний ужин начал проситься наружу. Всё! Хватит ныть! Пора искать травки противооборотневого сбора. И часть из них можно попросить у любимой и запасливой подруги.

Наташкина любовь к порядку всегда восхищала меня, а временами вгоняла в уныние. Порядок у подруги действительно был во всем: в голове, в доме, во дворе, на грядках, в бане и… везде! На кухне всегда уютно и чисто. Баночки с вареньем и джемами аккуратно расставлены по полочкам, часто даже по росту или по сорту. Наливки призывно поблескивают пузатыми стеклянными брюшками. По шкафчикам – сушеные фрукты, ягодки, грибочки… На столе – пироги под пластиковым колпаком. И всё это, как в сказке Кэрролла, пахнет и зовёт: «Съешь меня!» «Выпей меня!» Когда мужчины попадают к подруге в дом, а особенно на кухню, рот их наполняется слюной, глаза – маслом, а сердце – желанием. (Пусть иногда это желание сытой и спокойной жизни.) У женщин – тоже все наполняется… Ядом и завистью.

Пучки сушеных трав у Натки также были аккуратно развешаны под потолком. Жаль, не хватало бирок с названиями. Иногда (чего греха таить) и меня подводила память, и приходилось копаться в справочнике, если не получалось по внешнему виду опознать какую-нибудь редкую травку. Подруга же помнила все и прекрасно знала арсенал своей домашней аптечки.

Сбор от нежити включал в себя: зверобой-иссоп (синий зверобой), лаванду, крапиву, полынь, чертополох, укроп, иван-да-марью и чабрец. Лаванда всегда была у Натки в небольших мешочках, хорошая, с терпким запахом. Она заказывала её в Крыму для своих нужд и просто как средство от моли. Крапиву, полынь и чертополох, конечно, можно найти в деревне за ближайшим забором, но лучше собирать их в нужном месте и в нужное время, как и иван-да-марью, которую мы вместе заготавливали в прошлом году. Найти все эти травки в сушеном виде не составляло труда, и я без зазрения совести отщипнула понемногу от каждого нужного пучка. От укропа были нужны только хорошо вызревшие семена. Я нашла их в банке со специями, предназначенными для засолки. Так, отлично! Чабрец у меня свой, всегда ношу с собой после поездки на Байкал. А вот где взять иссоп, синий зверобой? Травка не очень уж редкая, но не помню, растет ли в этих краях. Надо у Натки спросить, может, есть…

– Есть?! – возмущенный голос подруги зазвенел у меня прямо над ухом. – Есть у тебя совесть, некромант в драной куртке?! – Наташка грозно стояла в дверях кухни, уперев одну руку в бок, а другой помахивая большущим половником, которым я чуть было не получила по затылку. Хорошо, что реакция не подвела! Голову мне удалось сохранить, но следующий удар достал меня по спине, между лопаток. Больно, блин!

– Нат, ты чего?! – я втянула голову в плечи и покрепче прижала к груди мешочек с утыренными травками, в то же время пытаясь незаметно спихнуть рассыпанные семена ногой под шкаф. – Я тут укропчику немножко… для дела…

– Куда грязными лапами! – Наталья в два прыжка оказалась рядом со мной и отобрала банку со специями. – Насть, ты в своем уме? – сказала она уже спокойнее, любовно протирая бока укропной банки чистой тряпочкой. – Таскаешься ночью по кладбищам, я волнуюсь, переживаю. Хоть бы записку какую оставила…

– А я, может, к мужчине ходила!

– Ага… Земли кладбищенской вон на ботинках принесла, я полы вчера мыла… Псиной и мертвечиной от тебя разит, волосы дыбом… Ой-ё! – подруга заметила, что рукав моей куртки изрядно потерзан, а сквозь прореху проглядывает обмотанная салфеткой рука. – Он что, тебя кусал?!

– Кто?

– Мужчина твой! Или у вас брачные игры такие? А может, ты это… того… Не удовлетворилась местными васьками и искала любви на кладбище? Там, конечно, много мужиков красивых лежит, но раньше я не замечала за тобой особой страсти к зомби. Надеюсь, ты хоть домой его не привела?

– Не привела, – прошипела я. Недоверие подруги к моему вкусу было обидным. – Я ему пасть порвала, но перед этим он успел меня укусить. До крови, зараза!

– Ой! – Наташка, обняв половник, медленно осела на стул. Таких больших глаз я у нее еще не видела. – Настя, я ж пошутила! А ты что, правда на мертвяков переключилась? Наведи ты уже порядок в своей личной жизни! Я всё понимаю и не осуждаю: ты женщина свободная, нужна энергия… Но зомби – это уже перебор! Тем более энергии от него…

– Наташ, давай поговорим спокойно, – я тоже присела на стул и отложила пакетик с травками. Подруга покосилась на него, подозрительно принюхалась, но, видимо, не учуяв опасности, ничего не сказала. – Я вчера вышла прогуляться вечером, по твоему, кстати, совету. На меня напала какая-то тварь, гиена Гена. Как потом выяснилось – оборотень. Ты вообще в курсе, что у вас по деревне ночью оборотни гуляют?

– Нет, – Наташка застыла, прижав половник к груди.

– Ну я порвала ему пасть, но не до смерти. Там потом появилась какая-то ведьма и мужик в волчьей шкуре, странный такой. На колени падал. Пьяный, наверное.

– У нас в деревне не все пьют, – обиженно засопела Натка.

– Возможно, не перебивай. Тётка эта просила Гену не добивать. А потом исчезла. И мужик исчез. Все исчезли.

– А с рукой что?

– Говорю же, Гена меня укусил. Который оборотень.

– Гена… – подруга задумалась. – Есть тут один такой. Нормальный, вроде, мужик. Без придури. Живёт в двух домах от цыган, плотник. Не пьет почти. Но для тебя однозначно староват, – она скривилась, но, заметив мой грозный взгляд, продолжила:

– Собак он не держит, точно. И вообще, дорогая подруга… Извини, но всё, что ты говоришь, похоже на бред. Или сон. Я понимаю, ты некромант. Я – ну просто ведьма. Но мы, если посмотреть правде в глаза, живем в обычном мире. И немного… играем, что ли. Ты можешь ходить на кладбище, там хорошо, особенно весной. Делать обряды, верить во все это. Но… – она задумалась, подбирая слова. – Мы ходим по земле. Не летаем на метлах. Не проходим сквозь стены. Травяные чаи помогают лечить, но ни один сбор не сделает тебя невидимым. Это наш мир, но это просто игра. Только ты, кажется, заигралась.

От Наташкиной логики сердце тоскливо заныло. Заигрались – возможно. Я же учёный. Есть наука, но есть и сказки, фольклор, воображение. Я попробовала пригладить пальцами растрёпанные волосы, но укушенная рука тут же отозвалась резкой болью чуть ниже локтя.

– А кто меня укусил тогда?

– Собака, надеюсь, не бешеная, а то тебе реальных сорок уколов светит. Мало ли таких по деревне бегает! Покажи, кстати.

Я сняла куртку и осторожно представила подруге пострадавшую руку Натка медленно развернула салфетку и в недоумении уставилась на рану.

– Ну ни фига себе собачка!

Судя по следам, челюсть была однозначно больше собачьей, а на струпах запекшихся ран теперь уже явно проступали зеленоватые пятна, которых не было или я не смогла разглядеть утром. Зелень подругу смутила. Она осторожно потрогала рану.

– В первый раз такое вижу.

– Я тоже, Наташ. Точнее нет, во второй. Я видела это в одном трактате по некромантии, на латыни. Залезла из любопытства, почитала. Именно оттуда я узнала формулу разрушения нежити. Небольшое заклинание, и по грамматике довольно простое. Я их переписываю для научный статей. Некоторые короткие, запоминаются легко. И… они работают! Это не игра, Нат! Едва ли я смогла бы порвать пасть этой твари голыми руками без нужных слов!

Наталья вздохнула и полезла в аптечку.

– Выпей противовоспалительное для начала.

– Уже. Ночью выпила. А теперь мне нужен травяной отвар, блокирующий нейротоксин. Я уже почти всё собрала.

– Не мухоморы, надеюсь?

– Нет, собирала на твоей кухне. У тебя нет мухоморов. Не хватает только иссопа, синего зверобоя. У тебя нигде не завалялся?

– Нет, и не растет поблизости. – Наташка задумалась. – У нас в деревне тётка есть, Алевтина, травница. Сходи к ней, у неё точно есть. Как добраться, я покажу.

Дом Алевтины, небольшой, но очень ладный, стоял на окраине деревни. За изгородью ухоженного палисадника колыхались на ветру головки золотых шаров, перемежаясь с зеленью давно отцветшей сирени. И как только я подошла к ограде, память прорезал знакомый терпкий запах, запах флоксов. Я легонько толкнула незапертую калитку и сделала шаг во двор. Встречать меня никто не вышел, только за стеной сарая раздалось громкое мекекеканье, сопровождаемое серией приглушенных матюков. Пришлось без приглашения идти к сараю на звуки.

Алевтина доила козу. Она сидела спиной ко мне, но как только я увидела ее мощную кормовую часть, увенчанную красным платком, сразу вспомнила Солоху из моего ночного бреда.

– Проходи, проходи. Сейчас закончу.

(Задом она меня чует, что ли?) Я осторожно, стараясь не наступать в пятна навоза, обошла флегматично жующую козу и невольно засмотрелась на ровные белые струйки молока, звонко разбивающиеся об эмаль зелёного ведёрка.

– Чего пришла-то? Ночью не нагулялась? – Солоха разогнулась и вытерла руки о передник. Коза, всё так же флегматично жуя, уставилась на меня стеклянными глазами.

– Здравствуйте, Алевтина! – тихо ответила я, почему-то продолжая смотреть на козу и ища в стекляшках ее глаз два своих отражения. Коза перестала жевать, нервно мекнула мне в лицо, одновременно выстреливая из-под хвоста гроздью черного гороха. Я перевела взгляд на тетку.

– Нагулялась я!

– Поздравляю! – Тетка смотрела мне в глаза и нагло улыбалась. – Иди поспи.

– Не могу, рука болит, – я выставила вперед пострадавшую и хорошо перебинтованную Наташкой руку но жест почему-то получился весьма неприличным. Ведьма заржала уже в полный голос.

– Так прими таблеточку!

Мне очень хотелось сказать что-нибудь резкое, но я спокойно продолжила:

– Мне нужен иссоп, бабушка, он же зверобой синий. Не хватает для противооборотнего сбора. Hissopus of cinalis. У Вас наверняка есть, поделитесь, пожалуйста!

Алевтина перестала ржать и внимательно посмотрела на меня.

– Всё помнишь?

– Всё, – я тоже не отводила глаза. Взгляд у ведьмы был чёрный, тяжелый. Где-то внутри становилось колко и холодно, но я понимала, что смогу это выдержать. Так и случилось: первой сдалась ведьма. Она отвела глаза, поднялась и, подхватив ведерко, сказала:

– Пойдём. Добро пожаловать в Навь.

На кухне у ведьмы было тепло. По стенам везде висели травы, большие пучки которых перемежались с гроздьями сушеных ягод, гирляндами шишек и вязанками сушёных грибов, среди коих угадывались и боровики, и условно съедобные мухоморы, и иные, совсем уж поганистого вида. Горьковато-медвяный дух всего этого лесного богатства лавиной врывался в голову и в нос, так что дышать приходилось едва-едва и казалось, будто стоит вдохнуть чуть поглубже, как взрывная волна мгновенно вынесет душу из тела, а тело из дома.

Я пила чай с тягучим цветочным медом, и легкий привкус малинового листа, входивший в меня с каждым новым глотком, расслаблял и успокаивал. Рука уже не болела. Ведьма промыла ее каким-то особым настоем и теперь степенно помешивала в кастрюльке тот самый противооборотневый отвар, который был мне так нужен. Травы для состава она взяла свои, брезгливо отложив мой мешочек под предлогом «бог вас знает, на каком гумне вы это все собирали». А вот чабрец попросила мой. Растёрла щепоть между ладонями, понюхала, восхищенно поцокала языком и поинтересовалась, где я взяла эту прелесть.

– На Ольхоне. Шаман дал. Тоже Геннадий, кстати… Алевтина вздохнула, выключила плиту, накрыла кастрюльку крышкой и грузно присела рядом со мной, подперев ладонью щеку…

– Немного настоится, потом тебе с собой налью. Вечером и потом ещё пять дней будешь компрессы делать. И полстакана выпить на ночь. Чего косоротишься? Да, невкусно, потерпишь. Можно как чай, с мёдом. Рука через неделю заживет. Если будет тошнить, смело беги в сортир, это нормально.

Я продолжала вопросительно смотреть ей в глаза. Ведьма вздохнула.

– На Гену ты не сердись. Говорила же, он смирный, только башку в полнолуние сносит. Нельзя им долго без свежей крови. А тут ночь, девка красивая, пахнет вкусно…

– Я не девка! – возмутилась я, – я взрослая умная женщина!

Алевтина широко улыбнулась:

– Согласна только с последним пунктом. Сколько тебе лет, девочка?

– Сорок шесть, – я едва не поперхнулась чаем, проглатывая «девочку».

– Всего 46 живых лет, – засмеялась ведьма. – Мне 174, Гене – 211, Арсению моему – 110, тоже молодой ещё, для оборотня. Ты ещё живешь свою человеческую жизнь. Но если ты маг, и, если хоть раз перешел Порог, Навь принимает тебя. И ты живешь дальше столько, сколько тебе отпущено в Нави.

– Навь – это нижний мир по верованиям славян, я знаю, – хмуро вставила я.