© Дудина С. В., 2022

ISBN 978-5-00190-016-0

© Обложка. Дудина С. В., 2022

© Все права на эту книгу защищены. Никакая часть электронной или печатной версии не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

От автора

Большинство персонажей данной книги являются вымышленными, а значит, совпадение имен, упомянутых в ней, с именами реальных людей – всего лишь случайность или заблуждение, вызванное желанием читателя увидеть на ее страницах какие бы то ни было исторические личности. Все события, имеющие место в произведении, – также плод фантазии автора.

Характеры, поступки и действия реальных исторических персонажей, встречающихся на страницах романа, представляют собой воображаемое допущение и ни в коей мере не претендуют на правдивость, историческую достоверность и полноту сведений.

Глава 1

– Спасибо, Марсе́лла! Дальше я справлюсь сама, – спокойно, но довольно твердо произнесла Бьянка.

– Но синьорина! Это моя обязанность! – возразила камеристка.

– У тебя и без того обязанностей достаточно. Иди лучше к сестре. Ей ты точно можешь понадобиться.

– Синьора Анже́лика давно уже отдыхает. Мария сегодня помогает на кухне, поэтому ваш батюшка распорядился, чтобы вечером вам прислуживала именно я.

Бьянка решительно взяла из рук служанки стопку полотенец:

– Марселла, ты и в самом деле считаешь, что у каждой монахини в монастыре есть служанка?

Юная госпожа улыбнулась, вспомнив, как любимая ею аббатиса Селе́сте изо дня в день назидательно повторяла сестрам: «Господь без устали трудился, создавая мир наш и нас по образу и подобию своему. Мы должны неукоснительно следовать его примеру: трудиться не покладая рук! Труд, по замыслу Создателя нашего, – помощник добродетели. Праздность есть матерь всех пороков!»

– Иди спать, Марселла, уже слишком поздно. Я всё сделаю сама, – Бьянка еще настойчивее обратилась к камеристке своей старшей сестры.

Марселла, девица с глубоко посаженными маленькими черными глазками, которые на широком смуглом лице смотрелись, как два хитрых хорька, хищно выглядывающих из своих норок-глазниц, присела в легком поклоне и, поджав с недовольством губы, ответила: «С вашего позволения, синьорина Бьянка». Вслед за этим она выскользнула из комнаты, бесшумно прикрыв за собой дверь.

Оставшись в одиночестве, хозяйка комнаты вздохнула с облегчением: «Ну, вот и всё, этот бесконечный день закончился. Завтра утром я вернусь в монастырь. Завтра всё будет как прежде».

Бьянке было крайне некомфортно в отчем доме.

Отчий дом… Разве может она назвать это роскошное неаполитанское палаццо отчим домом? Да, здесь она родилась, но ведь это не достаточный повод, чтобы любить эти стены. Зато у нее есть масса причин если не бояться, то, по крайней мере, испытывать то, что испытывала она, всякий раз возвращаясь сюда. Тревога, беспокойство, неловкость, смущение – вот лишь некоторые краски из палитры чувств, переполнявших ее душу в палаццо, где она когда-то родилась.

Бьянка отчетливо помнила, как ее крохотное сердечко маленьким испуганным зайчонком затаилось в душе, когда она в пятилетнем возрасте первый раз переступила порог этого дома и лицом к лицу встретилась с графом Сарто́ри, ее отцом. Она до сих пор не могла забыть, как при первом взгляде на этого человека испытала необычайный прилив нежности и дочерней любви, попыталась обнять его, но он, сухо сжав длинными жесткими пальцами худенькие плечики, отстранил от себя малышку и сдавленным голосом холодно произнес: «Отправляйся в детскую, девочка, познакомься со своей старшей сестрой».

Всплеск светлой надежды и радости сменило внезапное оцепенение. Маленькая Бьянка в растерянности обернулась на падре Дона́то, который сопровождал ее тогда, и увидела на добром и таком родном лице слезу, беспомощно сползающую по морщинистой щеке. Перехватив растерянный взгляд девочки, падре быстрым жестом смахнул неуместную влагу и сдавленным голосом произнес: «Пойдем, ангел мой». Взял крохотную дрожащую ладошку и твердо сжал своей не по-стариковски крепкой рукой.

Это рукопожатие вырвало малышку из оцепенения. Высвободив на мгновение руку, она обернулась к графу и, слегка склонив голову, произнесла: «С вашего позволения, ваше сиятельство». Отвернулась, протянула ручонку падре и, гордо подняв голову, вышла с ним из гостиной. И лишь по пути к детской, в маленькой проходной комнате, где не было посторонних, обвила падре руками и, уткнувшись лицом в сутану, дала волю слезам. Эта предательская сырость волной нахлынула еще в гостиной, но крохе большим усилием воли удалось ее сдержать.

Все последующие события девочка помнила смутно, как во сне. Знакомство со старшей сестрой Анжеликой, красивой брюнеткой в нарядном розовом платье. Первая встреча с сухопарой, неприветливой, старой графиней Сартори, их с Анжеликой бабушкой. Какие-то дальние родственники, с интересом разглядывавшие монастырскую малышку, как диковинного заморского зверька. Скорбная поминальная месса в семейной капелле по ее безвременно скончавшейся матушке.

Саму мессу Бьянка воспринимала, как в тумане. Не вслушиваясь особо в речитатив священника, она скользила глазами по надгробиям. Вдруг взгляд остановился на одном из самых выразительных.

Печально склонившаяся над саркофагом из белого мрамора фигура молодой женщины с крыльями за спиной держала младенца на вытянутых руках. В опущенном на ребенка взгляде было столько страдания, столько скорби, что Бьянку буквально переполнили безмерное сочувствие и нескончаемая жалость и к этому безутешному ангелу, отдающему людям невинное дитя, и к себе самой, такой одинокой, сиротливой, не познавшей материнской любви. От всех этих переживаний ей стало трудно дышать. Из глаз сами собой беззвучно посыпались горошины слез.

Сквозь пелену, застилавшую глаза, Бьянка прочитала надпись на надгробии: «Дже́мма Бетти́на Сартори, урожденная графиня Ру́ффо. 1722–1742» и ниже – «Ангел, дарящий свет». Бьянку накрыло волной нежности: этот печальный и такой красивый ангел – ее мама. Мама, которую крошка не знала. Мама, о которой так часто пыталась расспрашивать и падре Донато, и крестную аббатису. Получая раз за разом уклончивые ответы, она принималась фантазировать, рисовать в детском воображении милый сердцу образ. Этот образ неизменно походил на бесчисленные изображения Мадонны, которые Бьянка видела в монастырской базилике Санта-Мария ди Градо.

Вот матушка, сложив ладони в молитвенном жесте, с надеждой взирает на небеса. Вот, склонив печально голову, с болью и надеждой смотрит на младенца у своей груди. Вот с ликом, выражающим кротость и смирение, парит в облаках. Она окружена многочисленными ангелами и озарена божественным сиянием.

Внезапное осознание, что умершая мама – ангел, который дарит людям любовь и свет, потрясло детский ум. Слезы любви и нежности переполнили девочку. Вздрагивая хрупкими плечиками, Бьянка беззвучно зарыдала, не замечая устремленных на нее осуждающих взглядов собравшихся в капелле взрослых.

Поздним вечером дородная женщина с добрыми глазами по имени Мария уложила утомленную всеми этими переживаниями малышку в постель. Перекрестив ее с нежностью во взгляде, служанка молча вышла из комнаты. А в сердце маленькой девочки черной кошкой пробралась тоска. Бьянке до отчаяния захотелось домой, в монастырь, в маленькую уютную келью, в которую к ней перед сном приходила крестная аббатиса.

Малышка делилась с ней дневными впечатлениями. Матушка Селесте ласково улыбалась и любовно гладила ее по головке. Вместе они произносили вечерние молитвы, после чего аббатиса благословляла крестницу на сон грядущий и удалялась. А Бьянка, бросив обязательный взгляд на статуэтку святой покровительницы Маргариты Антиохийской и мысленно попросив у нее прощения и защиты, быстро тонула в сладком и благостном забытьи.

Но впервые оставшись одна-одинешенька в таком чужом для нее отчем доме, девочка испытала неистовую потребность найти хотя бы одного по-настоящему близкого человека. Однако среди всех этих родных по крови незнакомцев не было ни единой души, которая могла бы согреть крошку своим теплом и успокоить ее трепетное, ранимое сердечко.

Бьянка вспомнила, что где-то внизу, в маленькой каморке, спит кучер, который привез их с падре Донато из монастыря. Девочка решила, что сейчас же пойдет к нему и попросит отвезти ее обратно. Малышка вылезла из кровати и босиком в одной сорочке тихонько пошла по пустынным коридорам незнакомого дома. Отыскав нужную комнату, она с удивлением обнаружила, что дверь каморки заперта. Где-то в отдалении послышались женские голоса. Девочка пошла в направлении этих звуков и увидела в конце коридора приоткрытую дверь, из-за которой сочился тусклый свет свечи. Подойдя на цыпочках ближе и робко взявшись за холодную бронзовую ручку двери, Бьянка услышала негромкий разговор.

– Бедная крошка! Это же надо: совершенно не нужна родному отцу! – возмущалась одна из женщин. – Как это так – за пять лет ни разу не взглянуть на родную дочь! Никогда не встречала такого бессердечного человека, как его сиятельство.

– Успокойся, Мария! – ответил ей второй женский голос. – Графа понять можно. Мне кажется, он не может без стыда и раскаяния смотреть на эту девочку. Вспомни тот день, когда она родилась. Граф тогда бушевал, как Везувий! За пятнадцать лет службы в этом доме я ни разу не видела его в такой ярости. До сих пор перед глазами полный отчаяния взгляд молоденькой графини, когда она на сносях в ужасе убегала от него по коридору, а потом споткнулась и кубарем полетела с лестницы.

На какое-то время женщины замолчали, а потом первая из них со вздохом произнесла:

– Да, если бы не то падение, бедняжка, может быть, и не померла бы в родовой горячке. Слава Деве Марии, что хотя бы эта малютка живой родилась! Правда, как по мне, так уж лучше бы Господь прибрал крошку к себе на небеса, чем при живом и богатом отце коротать век в монастыре! Вот уж воистину: не о чем горевать, коль у тебя есть мать!

– Ладно, Мария, хватит болтать! – вновь вступила в разговор ее соседка по комнате. – Туши свечу. Завтра вставать ни свет ни заря.

Свет погас, и Бьянка, всё это время стоявшая за дверью и с замиранием сердца слушавшая тихие голоса, ощутила, как в горле нарастает ком, а в сознании всплывает цифра, увиденная днем на материнском надгробии. 1742 год. Это же год ее рождения! Это о ней только что шептались женщины за дверью. И вдруг, как вспышка молнии, детское сознание раскроила догадка: это из-за нее умерла мамочка. Ее рождение – причина гибели этого светлого ангела, дарящего свет! Именно поэтому отец злится на нее и не хочет видеть! Липкая испарина покрыла лоб. Руки онемели. Ноги обессилели. Девочка покачнулась и, теряя сознание, ударилась о дверь, после чего сползла на пол.

Очнулась она на чьей-то не очень свежей кровати. Мягкие женские руки интенсивно растирали ее виски, а заботливый голос нежно приговаривал: «Давай же, детка, открой глазки! Ну, дыши глубже, сейчас станет легче». Медленно открыв глаза, девочка увидела в тусклом свете свечи испуганное лицо той самой доброй женщины Марии.

* * *

Сейчас, спустя 13 лет, Бьянка невольно поежилась, припоминая события того дня. Желая выкинуть из памяти гнетущие осколки воспоминаний, девушка окинула взглядом скромную обстановку комнаты. В ней Бьянка останавливалась, когда в годовщину смерти матери, совпадающую с днем ее рождения, приезжала из монастыря в дом отца. Девушка положила на кровать стопку полотенец, которую всё это время держала в руках, и вышла на балкон.

Ночь плотным черным велоном^[1] окутала город. Звезд на небе не видно. Должно быть, их проглотили тяжелые предгрозовые тучи, которые бесформенными чудовищами наползали на город с моря. Нагретый за день солнечными лучами камень городских построек остывал, разливая в воздухе жаркую истому. Ветер стих. Над садом повисла какая-то звенящая тишина. Не слышно ни шороха листвы, ни пения птиц, ни стрекота цикад. Природа застыла, замерла в ожидании освежающего дождя.

Бьянка глубоко вдохнула душный влажный воздух неаполитанской ночи в надежде хотя бы немного освежить голову и избавиться от дурных воспоминаний. Но, кроме пьянящего, дурманящего аромата, источаемого ангельскими трубами растущей под балконом белоснежной бругмансии^[2], ничего не почувствовала.

Конец мощной ветки разросшегося старого платана лежал, как мохнатая лапа, на перилах балкона. Бьянка подошла к ней, погладила, словно приветствуя, красивые резные листья:

– Ну, здравствуй, дружок! Надо же, как ты вымахал за этот год! Настоящий исполин, но всё такой же бесстыдник: так и норовишь сбросить свои одежды. Ты смотри, не шали! Иначе садовник накажет тебя и обрубит твои роскошные руки-ветви!

Комната Бьянки располагалась в дальнем крыле палаццо. Обычно здесь никто из домочадцев, кроме слуг, не обитал. Поэтому платан никому особо не мешал, и его никто не трогал.

Постояв еще немного на балконе, Бьянка вернулась в комнату. Она не спеша разделась, аккуратно разложила на табурете из красного дерева белый хабит^[3] и черный велон. Заколола волосы гребнем и накрутила на голове тюрбан из тонкой холстины.

В одной батистовой камизе^[4] девушка на цыпочках проскользнула в смежную каморку, служившую ей туалетной комнатой. Там остывала ванна, которую приготовила для нее Марселла. Погрузившись по самую шею в теплую воду, Бьянка наконец расслабилась, откинула голову на бортик и, нежась в освежающей влаге, прикрыла глаза.

Сегодня Господь немало поспособствовал претворению в жизнь ее самой заветной мечты. Этот день можно по праву назвать чудесным подарком судьбы, за что она обязательно возблагодарит Создателя в вечерней молитве. Еще утром, покидая монастырь и направляясь в дом отца на ежегодную поминальную мессу по матери, она и представить себе не могла, какой сюрприз ее там ожидает.

После службы в семейной капелле отец бесстрастным голосом сообщил, что в кабинете Бьянку дожидается поверенный ее родни по материнской линии. За восемнадцать лет жизни девушка не только не видела родственников по матери, но даже ничего не слышала о них. И вот, переступив порог отцовского кабинета, увидела у окна высокого синьора в строгом однобортном кафтане и черных кюлотах. На голове у него красовался седой парик. Всем своим видом мужчина выражал слегка надменную деловитую сдержанность.

Представившись синьором Пулетти, этот человек сообщил Бьянке, что скончавшаяся две недели назад графиня Элеонора Бенедетта Руффо, ее бабушка по материнской линии, оставила своей единственной внучке небольшое наследство. А он, согласно завещанию, назначен его распорядителем до момента вступления Бьянки в брак.

Весть о кончине родственницы, которую девушка никогда не видела, очень опечалила ее. Она подумала, что вечером нужно будет обязательно помолиться об упокоении души графини.

Материальная сторона дела не слишком волновала девушку: ее потребности в монастыре были скромны. Отец полностью обеспечивал ее содержание. В обители она никогда ни в чем не нуждалась. О замужестве Бьянка не помышляла, поэтому сразу решила, что это наследство поможет оплатить обучение живописи, не обращаясь за помощью к отцу, которого она по-прежнему побаивалась.

Конечно, крестная аббатиса и падре Донато обещали ей помочь. Но теперь к тем двадцати золотым скудо, которые ей ежемесячно выдают на личные нужды и которые Бьянка практически не тратит, оставляя на хранение матушке Селесте, она сможет добавить деньги из наследства. Поверенный обещал перечислить его часть в монастырь. В этом случае у нее появится шанс самостоятельно профинансировать из собственных средств столь вожделенное предприятие.

Теперь Бьянка сможет не только брать уроки живописи, но и уговорить матушку Селесте посетить галерею во Флоренции, о которой писал в своем путеводителе Франческо Бокки. Он утверждал, что эта галерея превосходит все другие по красоте, полна античных статуй и благородной живописи и что там собраны для изучения многие шедевры Леонардо да Винчи и Микеланджело.

За восемнадцать лет жизни Бьянка не бывала нигде, кроме монастыря Санта-Роза да Лима, в котором находилась с рождения, и неаполитанского дома графа Сартори, который она посещала один раз в году.

Монастырские фрески она знала наперечет и могла с закрытыми глазами по памяти воспроизвести малейшие детали, изображенные на них. Назвать каждую краску, которую использовал живописец.

Богатое убранство палаццо Сартори было знакомо ей значительно хуже. Бьянка могла бы сказать, что за тринадцать визитов в отчий дом она увидела лишь незначительную часть этого дворца. Навещая родственников, она старалась избегать лишних встреч с ними. Как правило, она уединялась в этой скромной комнатке, похожей по своему убранству скорее на монастырскую келью, и посвящала досуг чтению Библии либо другой книги на латыни и древнегреческом, взятой с собой в дорогу из монастырской библиотеки.

Те интерьеры палаццо, которые ей удалось за это время увидеть, были украшены чересчур яркой, мажорной живописью, что должно было в большей степени подчеркнуть богатство и статус хозяев, нежели свидетельствовать об их утонченном и изысканном вкусе.

А потому Бьянка, с малых лет увлекшаяся рисованием, мечтала воочию увидеть работы великих мастеров, о которых либо читала в книгах, либо слышала от падре Донато. Тому по церковным надобностям частенько доводилось бывать и в Папской области^[5], и в Венецианской республике^[6], и в различных уголках Неаполитанского королевства^[7]. Приходилось посещать ему и известные на весь мир культовые сооружения, расписанные руками настоящих титанов живописи. Теперь, обладая собственными средствами, Бьянка и сама сможет познакомиться с этими шедеврами.

Благостно улыбаясь, девушка буквально зажмурилась от удовольствия. Она представила, как завтра поделится радостью с падре, как тот обнимет ее, поцелует ласково в лоб. Как в помутневших стариковских глазах запрыгают знакомые добрые лучики…

Растворившись в мечтах, Бьянка внезапно ощутила бесцеремонное прикосновение чужой руки к своей шее, отчего по позвоночнику мгновенно пополз холодок. В ту же секунду мужской голос за спиной фривольным тоном прошептал в ухо:

– Радость моя! А я уж было отчаялся вновь насладиться вашими прелестями!

От испуга Бьянка чуть ли не с головой ушла под воду. Но в то же мгновение, судорожно схватившись за бортики, с быстротой застигнутой охотником лани выпрыгнула из ванны.

Протерев залитые пеленой воды глаза, она с ужасом увидела перед собой живого дьявола в мужском обличии. Его хищная непристойная ухмылка при взгляде на лицо девушки сменилась гримасой изумления.

Бьянка, оцепенев от страха, не могла сдвинуться с места. Ноги как будто вросли в пол. Она попыталась что-то сказать, но лишь сдавленно сглотнула воздух и беззвучно пошевелила губами, словно рыба, выброшенная волной на раскаленный песок.

В глазах этого дьявола заплясали языки адского пламени, губы скривились в ироничной ухмылке. Вкрадчивый мужской голос с бархатистой хрипотцой произнес:

– Похоже, я ошибся адресом и вместо ада попал в рай. Синьорина, у вас на спине в области лопаток определенно должны расти крылья!

В этот миг за окном, расчертив яростным всполохом черное, как душа Люцифера, небо, сверкнула молния. Вслед за этим раздался оглушительный громовой раскат. В глазах потрясенной Бьянки всё смешалось, всё закружилось в какой-то чудовищной сатанинской пляске. Теряя ощущение реальности, девушка почувствовала, как дьявол во плоти подхватил ее на руки и, прижав к груди, понес прямиком в преисподнюю.