На пятилетний юбилей пролетарской революции в семье красного агитатора, как и положено, родилась дочь, и её, тоже как положено, назвали Октябриной. Эта бабка Вадима была достойной правнучкой легендарной Солохи с той лишь разницей, что её «гостями» были не дьяк да голова, а верные ленинцы – слуги народа. Коль скоро маленький с рожками да с копытцами наведывался и к ней, как к подруге детства, то и рассаживала она своих гостей не по мешкам да комодам, а по «местам, не столь отдалённым» и на долгие годы. И первым «посаженым» был сам родной дед Вадима Владимир Чудра, который осмелился вернуться целым и не

вредимым не только с Финской и Отечественной, но и из фашистского плена в самый канун создания новой семьи Октябрины.

Теперь избранником бесовой подружки оказался всеми любимый Василий Тёркин, с которым она познакомилась на банкете, устроенном властями в честь легендарного героя. То, как закончил жизнеописание этого персонажа Твардовский, является художественным вымыслом. На самом деле Василий вернулся с войны, получил звание Героя, стал почётным членом всех мыслимых и немыслимых советских обществ, депутатом Верховного Совета. Всё его время было заполнено общественной деятельностью: выступлениями, встречами, собраниями, пленумами, чествованиями.

Первые годы семья жила «жизнью страны и народа». Затем эйфория от победы улеглась. Тёркин заскучал. Жена, привыкшая к представительской светской жизни, стала критически посматривать на своего «бравого мужлана», а Тёркин решил продолжить героическую биографию. В один прекрасный вечер он сообщил жене, что, согласно сталинскому призыву, едет в Тамбовскую область поднимать отстающий колхоз. Пока Вася не обустроится на новом месте, Октябрина с сыном будут жить в его квартире на Кутузовском проспекте.

Судя по результатам, Тёркин и по сей день не обустроился. А в конце пятидесятых возвратился из Сибири реабилитированный Чудра. Ему вернули все ордена и назначили персональную пенсию. Теперь Октябрина стала женой правозащитника и выступала от его имени на конференциях и съездах жертв репрессий.

Их сын, отец нашего героя, Сергей Владимирович Чудра рос, как все столичные мальчики. Пяти-семи лет от роду, пока шла война, а мать вела жизнь молодой соломенной вдовы, он жил жизнью улиц, учился драться, воровать, курить, материться и верить в дружбу. Ни отец, ни отчим никак не влияли на жизнь Сергея. Он с младенчества усвоил для себя истину, что мужчины в их доме – это временные одомашненные животные, которым не стоит попадаться на глаза. Поэтому ни звание «сына врага народа», ни почести пасынка «легендарного героя» его никак не задевали. Он жил, как все дети войны, и идеалами его жизни были независимость, престиж, достаток. Во время «оттепели» он

фарцевал, пижонил и слыл самым заядлым стилягой Москвы. Между ним и вернувшимся отцом, ошарашенным его яркими галстуками на шее и «буги-вуги» в ногах, установились антагонистические отношения «классовой вражды».

Когда родился Вадим, его дед Владимир Чудра уехал в Читу к своей «ссыльной семье», а бабка Октя вдруг присмирела, стала тайком посещать церковь и занялась воспитанием внука.

Что получилось в результате усердных трудов набожной правнучки Солохи на ниве воспитания?

Вадим учился в Академии Народного Хозяйства имени Плеханова на факультете товароведения, чем и завоевал симпатию родителей Филькенштейночки. В прошлом году, не дожидаясь, пока Роза закончит школу, деток расписали. Спешили и Финкельштейны (как бы детка не дотёрлась об красавчика до позора), и Вадим (не упустить бы возможность эмиграции). Сейчас детки жили на Кутузовском проспекте и писали дипломный проект Вади.

Прозвучал звонок. Роза вышла в прихожую и открыла дверь.

–

Здравствуйте, папа! – пропуская Сергея Владимировича в прихожую, пропела Роза.

–

Здравствуй, Розочка! Здравствуй, Бутончик! – свёкор поцеловал невестку, снял плащ, привычно заглянул в зеркало, приглаживая чуть подёрнутую сединой шевелюру, и вошёл в гостиную.

По всей комнате были разложены книги, бумаги, чертёжные и пишущие принадлежности. Создание дипломного проекта подходило к концу.

–

Так! Вот как начинают самостоятельную жизнь советские интеллигенты, – выдал тираду Чудра-старший, одобрительно осмотрев комнату и усаживаясь в кресло, на котором вольготно развалился старый кот, оставленный сыну в наследство вместе с квартирой.

–

Будете есть? – спросила Роза. – Вы, наверное, прямо с работы?

–

Не, не совсем, – довольно чмокнув губами «по-брежневски» и подумав о чём-то приятном, ответил свекор, – но хорошим чайком с пряником ты можешь меня побаловать. – Когда невестка вышла на кухню, он обратился к сыну: Чего молчишь?

-

От тебя Кларой за версту несёт.

–

А ты носом не шмыгай и от отца его не вороти. А я от неё не только запах принёс.

–

Неужто подхватил?

–

Пошляк же ты! Лучше закругляйся. Поедешь сейчас со мной. Кларка сети забросила. А водичка, по нонешним временам, мутная. Авось, и рыбку словим.

–

Что за рыбка?

–

По дороге поговорим. – В коридоре послышались шаги невестки. – Ох, и шустрая ж ты стряпуха! Когда заварить-то успела?

–

Как раз перед Вашим приходом мы решили, что пора перекусить. Я заварила чай и стала накрывать, – ответила Роза, толкая перед собой столик на колёсиках.

–

Я вот смотрю на этот маленький столик и ду маю: а чем всё-таки недоволен наш народ? Чего ему не хватает? Зачем нужны эти перестройки и ускорения, если студенты могут накрыть такой стол для лёгкого закуса? Сервелат, балык, су– лугуни, «Наполеон». О конфетах и пряниках говорить уже не приходится! Как думаете? Будете вы так питаться в Израиле?

–

Думаю, что будем. Там хорошие менеджеры свои фирмы открывают. Вадя станет капиталистом, а я буду ему подавать кофе с бананами в постельку и буржуинчиков растить.

–

В кипе и с пейсами, – уточнил Вадим, укладывая на кусок хлеба с сулугуни кружочки сервелата.

–

Боюсь, что при такой кошерности отца семейства мои дети останутся материалистами даже на Святой земле. – Роза парировала остроту мужа весело и с доброй интонацией в голосе, однако глаза отвела.

–

Не переживай, Бутончик, – отхлёбывая чай, произнёс ещё несостоявшийся дед. – Если будет выгодно, этот кандидат в капиталисты не только своему сыну, но и мне обрежет всё необходимое.

Роза дрожащей рукой поставила чашку на стол и залилась неудержимым смехом, поперхнулась, откашлялась, вытерла слёзы и замахала руками на свёкра:

–

Я представила, как Вас перед обрезанием спросят: «Веришь в Бога единого, в Создателя?» А вы ответите: «С детства в юных ленинцах хожу!» – и представите раввину свой партбилет.

–

Точно! – поддержал жену Вадим. – Раввин посмотрит,

сколько ты платил членских взносов и скажет: «За такие членские пожертвования, (Роза, свернувшись в клубок, каталась по дивану) этот достойный член надо обрезать на всю сумму».

–

И я стану самым обрезанным евреем в мире и попаду в «Книгу Гиннеса», – невозмутимо продолжил «верный ленинец».

Роза скатилась с дивана и выбежала из комнаты.

Мужчины спокойно допивали чай.

–

Завтра поедешь в распределитель, – Сергей Владимирович протянул сыну талон, – отоваришься. Нам, я думаю, ничего не надо, но ты у матери спроси.

–

Ладно, – талон исчез в кармане Вадима. – Отец заехал за мной, – обратился он к вошедшей жене. – Я думаю, мы ненадолго.

Отец водил машину хуже. Он научился вождению и сдал на права уже после тридцати, а Вадим сидел за рулём с десяти лет. Поэтому, когда едут вместе, водит сын.

–

Вот так, так!.. Мы ехали, ехали и, наконец,.. поняли, что надо спрыгивать с паровоза, – обдумывал отцовские новости, сидя в машине возле Клариного подъезда, Вадим, – а он пусть кубарем летит к своей последней остановке,.. но без нас. А жаль! Хороший был паровозик. Может, тот, встречный, на который надо перескочить, комфортабельней и идти будет по расписанию, а не с опережением – «пятилетку за четыре года», а потом – назад, «не по той колее пёрли!»

Тут Вадим зримо представил себе прыжок на встречный:

–

Как говорил Жванецкий, «многие не долетали и до середины, пропадали к чёртовой матери!» В капитализме – нет, лучше в железнодорожных терминах, образней, – в том паровозе, конечно, комфортней. Но нам придётся не ехать на нём, а перепрыгивать в него на полном ходу. А это значит, как сказал другой «юморист» более ста лет назад, – «жаль, только жить в эту пору прекрасную уж не придётся …».

–

Так. Хочешь играть в смертельные игры? Играй! Перепрыгивай на встречный. А меня – уволь! Я лучше на ближайшей капиталистической станции («на дальней станции…») сойду.

Задняя дверца отворилась и своим основным достоинством вперёд Клара влезла в машину.

–

Поехали в «Прагу», – скомандовал Сергей Владимиро

вич, усаживаясь рядом с одетой соответственно объявленному маршруту дамой.

–

Привет, красавчик! – обратилась дама к Вадиму. – Молчишь в задумчивости или в обиде за неправедно прожитые годы?

–

В обиде за Державу.

–

Ах! Вот так. И не меньше! – оценила ответ Клара. – Теперь я спокойна. С такой молодёжью Россия не пропадёт.

–

Кончайте балагурить, – прервал их диалог Сергей Владимирович. – Ты бы лучше, пока едем, рассказала Ваде суть своего грандиозного замысла.

–

А ты что, сам не можешь?

–

Замысел твой. А я хотел бы ещё раз послушать.

–

Ладно, – Клара сделала паузу, перестраиваясь с шутливого тона на деловой. – Вводная часть. Для того чтобы не было ненужных вопросов к докладчику, – пояснила она. – Как следует из последних постановлений партии и правительства, экономика страны переходит на освоение методов рыночного регулирования. Следовательно, весь экономический потенциал, полностью или частично, со временем будет переведён из государственного владения в частное. Я толково излагаю?

–

Дальше, – явно довольным тоном ответил Сергей Владимирович.

–

Соответственно будут распределяться и финансовые ресурсы страны и партии. Но за всеми этими ресурсами стоят живые люди, которые отдавать их в чужие руки не собираются.

–

«Короче, Склихасовский!» – не представляя, какое отношение это всё может иметь к нему, и теряя терпение, прервал её Вадим.

–

Суть, – объявила докладчица. – В ЦК есть мнение запустить в рынок молодёжь. Комсомол, как всегда, впереди. – Она сделала паузу, ожидая восторженного озарения со стороны Вадима. Поняв, что её ожидания тщетны, Клара продолжила со вздохом: – Иван Павлович, вы о нём знаете, сын знаменитого Павлика Морозова, сейчас возглавляет Комитет по делам молодёжи. Я хочу представить тебя в качестве кандидата на должность президента первого комсомольско-молодёжного кооператива.

–

Я уезжать собрался.

-

Ты не подал документов. Так что об этом ещё никому ничего неизвестно. Да и ты, до поры, помолчи.

–

Зачем?

–

Давай на сегодня договоримся так, – вмешался Сергей Владимирович, – ты выкажешь в разговоре все свои лучшие качества, заинтересованность творческой перспективой. При этом ненавязчиво проявишь верность идеалам и понимание «карающей силы партии». Всё!

–

Зачем?

–

Затем, мой милый мальчик, – Клара остановила взглядом вспылившего было отца, – что ещё никому и никогда не мешало положительное мнение власть имущих. Да и в любом случае, неплохо бы знать, что на уме у этих самых «имущих». Ведь мы под ними ходим.

–

Пить можно?

–

Нет. Пить буду я, а ты за рулём.

ОЛЬГА НЕЧАЕВА

В каждой газете был отдел пропаганды и агитации марксистско-ленинской теории. Последний съезд единственной и руководящей партии впервые подверг сомнению незыблемость Великой Вдохновляющей Идеи. Это оказалось такой неожиданностью для огромной массы служителей атеистического культа, что у сотрудников отделов, ранее заполнявших своими статьями первые полосы газет, перья выпали из рук. Они не умели сомневаться и жить без Вдохновляющей Идеи. Табунами и косяками бродили по коридорам партийных учреждений и редакций акулы пропаганды в надежде найти утерянную точку опоры. А без их вдохновенного труда Союз Советских Социалистических Республик затрещал по всем швам.

Этот самый, теперь трещащий по всем швам Союз всё еще состоял из пятнадцати стран, между которыми не было ни физических, ни финансовых границ. Каждая из этих стран имела прекрасную самобытную культуру, лучшую в мире систему образования и самую развитую социальную структуру. По территории Союз занимал большую часть Евразии. Ни много, ни мало – шестую часть всей суши планеты. Подземные кладовые были самыми богатыми в мире.

А руководила Союзом «самобытная» общность людей, которых допустили к руководству и обозвали «номенклатурой». Это не были представители аристократии нации, они не отличались ни образованностью, ни талантами. Это были аккуратные и преданные своей кормушке клерки. Поскольку кроме преданности от них ничего не требовалось, то и винить эту самую номенклатуру в начавшемся процессе развала Союза не имеет смысла.

В редакциях, как и в любом советском учреждении, существовало штатное расписание, и его никто не смел нарушать. Поэтому армия «глашатаев партийной идеологии» продолжала исправно ходить на работу, получать зарплату и искать идею, оседлав которую, можно было бы снова заговорить «шершавым языком плаката». Особенно страдала газета «Правда». Штат её сотрудников полностью состоял из идеологических работников.

По маршруту, известному одному только провидению, весть о чудесном воскрешении ребёнка достигла столицы. Редакция быстренько командировала в деревню на добычу новой темы, а может быть и идеи, самую молодую сотрудницу отдела «Пропаганды».

–

Чем чёрт не шутит? – подумал ответственный секретарь редакции, почесал лысину и подписал командировочное удостоверение.

Ольга Нечаева недавно по лимиту редакции окончила Высшую партийную школу и только что была переведена из отдела науки в отдел пропаганды. Эта коренная москвичка была музой всех бардовских тусовок. Про такую пел Визбор – «солнышко лесное», а Высоцкий – об «альпинистке гуттаперчевой». Легкая на подъём и смену интересов, Ольга быстро входила в контакт с людьми, легко улавливала их настрой и идеи, мгновенно находила ассоциативные образы и умела точно оценивать полученную информацию.

–

Журналист от Бога! – сказал о её способностях главный редактор, когда давал рекомендацию в эту самую партшколу.

ВЕРШИТЕЛИ РЕВОЛЮЦИОННЫХ ПЕРЕМЕН

Зал зимнего сада на верхнем этаже ресторана «Прага» был полон, звучала музыка, и только в уютном уголке верхнего яруса, чуть прикрытый пальмовой веткой так, чтобы не бросаться в глаза, стоял свободный стол.

Они вошли в фойе, посмотрелись в зеркала, привели себя в порядок и встретили Иван Палыча, который не заставил себя долго ждать. Через десять минут вся компания расположилась за тем самым прикрытым пальмовой веткой столиком.

–

Вот я думаю, – обратился Морозов к даме, – где учат женщин искусству жизнелюбия? Для меня встреча с такой женщиной подобна озарению. Вы – обратился он к мужчинам, – представить себе не можете, сколько наша Клара Лукинична трудилась сегодня по обеспечению совещания при своём шефе. Я думал, что встречу здесь понурую от усталости даму. А она полна энергии. Весела, шустра и обворожительна.

–

А я специально так себя веду, чтобы заслужить Ваши комплименты. Это и есть наша женская хитрость, – весело ответила Клара Лукинична.

–

Давайте начнём с приятного, – подхватил тему Сергей Владимирович, разливая по бокалам шампанское, которое стояло во льду. – Выпьем первый бокал за прекрасную даму, которая собрала нас на этот вечер и украшает его!

–

С великим удовольствием! – Иван Павлович подал бокал даме, взял свой, встал, поднял руку Клары и, глядя на неё с «добрым ленинским прищуром», продолжил: – Эти руки – смысл человечества! Это руки матери, сестры, жены, любовницы. Ради того, чтобы завоевать ласку…

Вадим сидел, откинувшись на спинку стула, внимательно всматриваясь в лицо Морозова:

–

Профессионал! Трёп доведён до полного автоматизма. Он вообще создан из частей. Каждая живёт своей жизнью: рот треплется, глаза наблюдают, под черепом… У-у-у! Как интересно! Боишься? Все боитесь? И смех, и грех. Государственные мужи… Фу! Мерзость какая! Накрутили, навертели, накуролесили, а теперь боятся. Может, и впрямь пришло моё время? Ох, и устрою же я весёлые показательные выступления! Это ж ведь «от Москвы до самых до окраин»

струхнувшие «слуги народа» будут сдавать свои позиции. Раньше у них ничего не было: ни бога, ни черта, ни веры, ни знаний. Была только надежда на «светлое будущее», которое всё оправдает. Теперь пропала эта надежда. Осталось: чтобы избежать позорной гибели, надо объявить «революцию сверху» и под шумок «революционных перемен» растащить подконтрольные богатства страны по своим кладовым…

–

Так! А что думает по этому поводу молодёжь?

Вадим не ожидал обращения к себе, но отреагировал

спокойно. Потянулся за бутылкой «Боржоми», налил в свой бокал, пригубил, сделал очень серьёзное выражение лица и провозгласил:

–

Молодёжь об этом ещё подумать не успела. Но если старшие подумают да нам прикажут, то мы – выполним. А набравшись опыта, потом накажем своим детям… – Вадим поймал едкий недоверчивый взгляд Морозова.

–

Вы действительно так думаете? – в тоне вопроса звучала версия: «или издеваетесь надо мной!..»

–

Я на днях защищу диплом и перейду на третий курс института жизни. Но в бытность всего лишь на третьем курсе академии народного хозяйства мне показалось, что я уже профессионал. Сейчас же, напротив, боюсь, что мой проект похож на лепет младенца. Поэтому предпочту не повторять ошибки третьекурсника и не мнить себя «умудрённым старцем».

Чудра-старший мгновенно уловил, что его сын наладил верный тон общения. Поскольку с закусками покончено, то в ожидании горячих блюд недурно было потанцевать. Он подал руку, Клара с готовностью встала и пошла впереди.

–

Неужели вас, молодой человек, не воодушевляет тот факт, что грядут фундаментальные перемены в жизни страны и общества? Неужели вам, молодым, безразлично: жить в устоявшейся, мелкопроблемной, житейской ситуации или быть причастными к эпохе революционных перемен?

–

Я не «умудрённый старец», но и не слепой кутёнок-романтик. Есть такая наука, которой поверяют даже гармонию.

–

Так Вы алгебраист? – менторски улыбаясь, спросил Морозов.

–

Пока эта наука не даст рекомендаций, я никакую идею рассматривать не буду. Боюсь попасть в романтики, – спокойно и без эмоций ответил младший.

-

А если это проблема века, способная круто повернуть ход истории?

–

Проблема может быть мелкой, но если её разрекламировать, покажется эпохальной. Настоящие крупные проблемы свой самый сложный инкубационный период проводят в тиши кабинетов и бедности лабораторий. Я не хочу влипнуть в разрекламированную дурь, – тон Вадима был спокоен и жёсток, – но и нищета первооткрывателя в годы золотой юности меня мало прельщает.

–

Ну, а как насчёт абсолютных величин? – ехидно улыбнулся номенклатурный руководитель. Вадим вопросительно взглянул на собеседника. – Величин, выражающих размеры капитала?

–