АМИРАН И ВАЛЕНТИНА

ПЕРЕЛЬМАН

НА ПЕРЕЛОМЕ

ТРИЛОГИЯ

«…в мире мысли, как и в мире духовном,

каждый должен продвигаться своими

собственными усилиями.

Писатель не может думать за читателя, да и читатель не станет сколько-нибудь лучше, будь такое мышление за другого возможно».

Елена Петровна Блаватская

КНИГА ПЕРВАЯ

СЕРДЦЕ ЛЬВА

Роман, белая поэма

ПРЕДИСЛОВИЕ

Как определить жанр этого чтения? – Фантасмагория, мифосочинение, фэнтези, роман в романе? – В нём, как в летописании, представлена реальная жизнь «на переломе» двухполюсного мира конца XX века, но она переплетается и взаимодействует с вымыслами и аллегориями, с персонажами и событиями давно ушедших времён и классической литературы. Занимательно это переплетение прошлого и настоящего; вымышленные герои классической литературы помещены в историческую действительность, наплодили своих потомков…

Роман не поддаётся жанровой классификации, не желает укладываться ни в какие схемы. У него интригующий увлекательный сюжет и, в то же время, множество философских, культурных, научно-фантастических идей и пластов. А для близких к авторам людей этих пластов ещё больше, так как в нём живут не названные, но узнаваемые прототипы («Друзей моих прекрасные черты появятся и растворятся снова.»).

Роман писался двадцать лет; авторы следовали за своими медитациями и воспоминаниями. Он, конечно, перекликается с гениальными созданиями Данте, Гёте, Гоголя, особенно Булгакова. В каждый момент цивилизационного сдвига появляются такие метапроизведения. Однако у него своё (наше, во всех смыслах) время и свои герои, а у них – свои испытания и пути к истине, добру и красоте, свой путь к Богу.

С произведением Булгакова его роднит формальное структурное построение. Это «роман в романе». Он чётко делится на две составляющие. В одной – жизнь и мысли писателя, его внутренний диалог наблюдателя, осмысливающего происходящие в мире события, – и, в то же время, автора, Демиурга, создающего свои миры, которые, тем не менее, находятся внутри, посреди происходящих в реальности событий. В другой части – события и действующие лица романа, который пишет Демиург. Получается такая полифония одного человека. Но этот человек, – действительно, Мастер. Как писал А. Франс, «всякий раз, когда у нас нет сил молчать, мы говорим о самих себе». Такова миссия чего-то стоящего писателя: чувствовать

в своём внутреннем мире Космос, а в своей судьбе – хрупкую судьбу человечества.

Кто в романе центральный персонаж? – Для меня как читателя это, конечно, Демиург. Я наслаждаюсь его искренним, любящим своих героев-детей, тоном, автобиографичностью его размышлений. Это мысле-чувства о стихиях мироздания, Боге и о том, что в силах сделать Человек на замечательно разнообразной (горы Кавказа, лесостепи Украины, сады и города России и, конечно, Святая земля) и единственной родной планете. Но нас, читателей, много, и каждый ответит на этот вопрос по-своему.

По-своему, своими жизнями, отвечают на него и герои романа – Василий Славенко, Лев Арье, их друзья и родные, Вадим Чудра и его окружение; а ещё есть Тамара Васадзе со своим восприятием себя в мире и множество особ, приближённых к той или иной власти. Это мир земной, людской, с его обыденностью и чудесами, добросердечием и себялюбием, щедростью и жадностью, готовностью помочь всему свету и способностью послать весь мир к чёрту, ради себя любимого.

А ведь и Чёрт есть в романе. Как писал Андре Жид: «Нет произведения искусства без сотрудничества дьявола». Вот и здесь поначалу Демиург с любопытством и интересом «сотрудничает» с дьяволом, назвавшим себя Адамбеком. Заявлено, что это тот самый Мефистофель, завладевший когда-то душой Фауста. Но здесь он сложнее. «Никогда не ошибается» и «никогда не лжёт». Он, по его словам, постоянно занимается «поиском ответа на один вопрос: как вывести Земную цивилизацию на духовный уровень, но оставить в пределах своих владений… «Тогда – говорит Адамбек, – я смогу построить новое мироздание, где будут работать мои законы. Это будет мой мир!.. Знания позволят творить новые миры. Я доведу человечество до абсолютных знаний. Оно создаст мне Мой Мир!» – Такой вот соратник-конкурент Бога, желающий создать собственный высокодуховный мир на отдельно взятой территории (чем не коммунистическая идея в большевистском исполнении?). А на поверку оказывается: «Перестройка идёт семимильными шагами. Мы поставили цель, и процесс пошёл. Вы, наверное, слышали поговорку: «Лес рубят – щепки летят». При этом же он внушает: «Всё, что делают люди, они делают самостоятельно». Такой вот мастер

казуистического обмана! В отличие от булгаковского Воланда Адамбек со своей свитой нечистых ещё как заставляет людей совершать злые дела, хотя, конечно, в силах использовать для этого только тех, кто имеет эгоцентрические качества.

Может ли Зло творить Благо? Где кончается Благо и начинается Зло? И есть ли эти Начала и Концы? В чём и за что – неотвратимость наказания? На протяжении всего романа перед его героями, как и перед самим автором, встают проблемы выбора. И ещё вопрос: а всё ли зависит от тебя самого? Да, возникают в жизни ситуации, когда ты, вроде бы, всё делаешь верно, но события поворачиваются так, что уже от тебя не зависят. Неожиданно катастрофична трагедия Льва Арье. Бесконечно жаль вовлечённых в неё Леночку, Мишу, Натали, родителей Лёвы. Хорошие люди. За что наказаны они? Наказаны ли? Куда отправятся их бессмертные души?

На фоне катастрофичного Перелома Истории – трагические повороты судеб. И бессмертная Душа Писателя проходит свою Виа Долороссу и переживает очередную Голгофу вечных тем о жизни, смерти, бессмертии, о любви, свободе, о совести…

Вряд ли найдётся читатель, который решится утверждать, что понял роман до конца, нашёл ответы на все, таящиеся в нём, загадки. Для этого надо прочесть его не один раз. На мой взгляд, следующее прочтение будет ещё более захватывающим, чем первое. А загадки останутся.

Людмила Колыхалина

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ПЕРЕПОЛОХ

ДОГОВОР НЕ РАСТОРГНУТ

– 

Живой экспонат древней Эллады?

Деми обернулся. Здесь не должно быть никого, кто мог бы его так окликнуть.

– 

О, светозарный сын Туманного Альбиона! – обрадовался он встрече с Генри, наивным и восторженным романтиком.

Тот стоял перед своим коллегой, увешанный фотокамерой, диктофоном, очками и значками.

– 

Какими судьбами в Иерушалаиме?

– 

Да, наверное, такими же, как и ты, – репортёрскими. Как я рад тебя здесь встретить!

– 

В этом городе чудеса на каждом шагу, и много есть такого, о чём стоит подумать. Вот, смотри – это Храмовая гора – пуп святости на Земле. А вот это, – Деми указал на лежащий под горой овраг (солнце зашло за гору, и из-за возникшей тени, овраг казался бездонным), – Геенна Огненная, врата в Чистилище. Впечатляет?

– 

Если бы в природе мог быть хоть кусочек абсолютной пустоты, то он исполнял бы роль границы между ними, – Генри вскинул фотоаппарат с огромным объективом и щёлкнул затвором:

– 

И над Геенной не должно всходить Солнце.

– 

А на самом деле? Нет границы между добром и злом. Нет границ между Царством Божьим и Княжеством Дьявольским.

– 

Нет! И быть не может!

Они обернулись. Перед ними стоял представительный мужчина. Смуглое, как из бронзы отлитое, лицо. Глаза, в которых читалась холодность профессионального игрока в покер. Белая чалма, украшенная огромным бриллиантом в драгоценной оправе, золотой амулет с изображением пламени и трезубца. Вся его внешность не оставляла сомнений в респектабельности и даже величии нового собеседника.

– 

Княжество всегда было частью Царства. Или, по– вашему, Он создал только цветочки, а корни, гнилые плоды, черви, бактерии, вирусы, болезни, смерть – порождение Дьявола?

– 

Смерть, если принять за истину библейский миф, мож

но считать заслугой людей, – начал Деми. – Их непослушание заставило Создателя найти эталон кары… Мы сейчас говорим в мифических понятиях и представлениях?

– 

Я бы сказал, – в поэтических, – ответил вальяжный представитель Востока.

– 

Какая разница? – вступил в разговор Генри, после того как закончил снимать незнакомца, привлекшего его профессиональное внимание своим экзотическим видом. – И тот, и другой – вымышленные образы.

– 

Это те, которые нельзя зафиксировать вашим аппаратом? – усмехнулся неожиданный собеседник.

– 

Хорошее определение, – улыбнулся Генри. – Отныне я буду называть свою профессию «фиксаторреальности».

– 

Мы с вами сейчас находимся здесь – это реально?

– 

Конечно!

– 

Тогда, пожалуйста, пойдите и сделайте несколько моих снимков. Я Вам буду очень признателен. А мы, ожидая Вас, пока побеседуем с Вашим коллегой.

– 

Буду рад услужить такому интересному человеку, – улыбнулся английский джентльмен и хотел уже отойти. – Скажите, пожалуйста, как Вас зовут. Я сделаю подписи под фотографиями.

– 

Адамбек.

– 

Спасибо. Минут через сорок я вернусь.

– 

А Ваше имя? – обратился Адамбек к Деми.

– 

Демиург. Близкие зовут…

– 

Не надо. Я буду звать Вас Демиургом. Если не ошибаюсь (ая никогда не ошибаюсь), по-гречески это значит – созидательная сила, мастер.

– 

Не знаю, как насчёт «никогда», – улыбнулся Деми, – но сейчас Вы сказали правду.

– 

За то меня и не любят, что я всегда говорю правду.

– 

Это очень осложняет существование?

– 

Да, но это – моя доля.

– 

Невольно зауважаешь такого собеседника.

– 

Не особенно уверен в уважении, а вот в страхе – абсолютно. Меня все боятся. И знакомые, и незнакомые.

– 

Пока не вижу причины бояться.

– 

Ну, а если я Вам сейчас скажу, что Вы – пособник Дьявола?

– 

Я отвечу, что Вы великий фантазёр. Мне уже

достаточно лет, но не могу вспомнить ни одного человека, которому я причинил бы зло.

– 

А, по-вашему, Правитель Земного Княжества – воплощённое зло?

– 

Ну, если мы остаёмся в рамках мифологий, – да.

– 

А если перейдём на личный опыт?

– 

Смешно! Где мне взять личный опыт знакомства с этим Правителем?

– 

Смешно-не смешно, а два случая тесного сотрудничества, о которых знает весь мир, вы совсем скоро вспомните и будете удивлены, что это, оказывается, не так уж страшно. Вы вспомните самые прекрасные годы жизни. Вы сделаете открытие относительно самого себя и будете этому безгранично рады.

– 

Я понимаю, что нахожусь на земле, породившей самое большое количество мифов, – Деми говорил с усмешкой, но в его голосе зазвучали нотки растерянности. – Я слышу в Ваших словах интонации пророчества. Я вижу перед собой Вас, чья внешность соответствует… облику Великого Правителя. Но поверить в своё сотрудничество с самим Дьяволом – невероятно.

– 

Можете не верить, – безразлично-усталым тоном ответил Адамбек. – А вот как, по-вашему, сложилась бы судьба доктора Фауста, если бы Сатана не надоумил Мартина Лютера пересмотреть устои Папской Церкви?

– 

Знаете, как-то не задумывался, – ответил Деми. Но в этот же момент перед его взором пронеслась страшная картина сожжения на инквизиторском костре. Сжигали его самого, – он и был этим великим естествоиспытателем, доктором Фаустом.

– 

Вот, – беспристрастно констатировал Адамбек, – а ведь доктор сумел пережить вторую молодость благодаря усилиям этого самого страшного Князя Земли. – На лице Адамбека появилась ехидная улыбка. – А Вы говорите: «Не задумывался». Задумайтесь, всё же Фауст остался в долгу перед Бесом. Договор-то не расторгнут. – Он посмотрел в упор в расширенные от изумления глаза Демиурга.

ЛЕВ АРЬЕ

Студенты археологического факультета ведут раскопки на развалинах Метехского* замка. Тяжёлая каменная глыба нависла над стеной, увешанной только что раскопанными прекрасными древними иконами. Под ней из ещё не разрытого угла торчит край рамки. Лев бережно откапывает её. Он выносит из ямы икону редчайшей красоты. В этот момент огромная нависшая глыба обрушивается на стену. Выкопанные иконы вновь оказываются захороненными. Леван прячет спасённую икону под рубашку и бежит домой. Дорога к дому длинная, новая и незнакомая. Он идёт, ползёт, снова бежит. Икона под рубашкой греет его неведомым райским теплом. Останавливаясь, чтобы перевести дух, Лев вытаскивает икону, и она придаёт ему силы. Лицо великомученицы с каждым разом всё светлее. Вот и дом. На самом пороге его сидит торговец пивом из ближайшего киоска. Леван, торопясь, пробегает мимо. Торговец вытягивает ногу. Лев спотыкается, падает, икона выскакивает из-за пазухи. Ветер вырывает образ из рамы, и он взвивается в небо, пропадая за облаками. Лев подбирает пустую раму, садится рядом с продавцом и обсуждает с ним вчерашний футбольный матч. Они сидят уже не на ступенях дома, а возле бочки с пивом, и продавец льёт его из бочки в кружку. Большая шапка пены играет под лучами солнца. Новый друг угощает Льва, тот пьёт пену с водой и благодарит щедрого друга… Звонкая пчела, громко жужжа, кружится над пеной…

Лев Арье** открыл глаза. Пчела исчезла. Жужжал зуммер.

– 

Доброе утро, мой мальчик! – услышал он знакомый голос.

– 

Доброе утро! Има,***ты из дома или из больницы?

– 

Из больницы, дорогой. Видно, она и станет моим последним домом. Позови Нану!

– 

Сейчас. Подожди, пожалуйста.

– 

Има! Доброе утро! Как дела? – Нана говорила с параллельного аппарата.

*Метехский замок – в Тбилиси над Курой.

**Лев Арье: Лев (иврит) – сердце; Арье (иврит) – лев. В данном сочетании – это прилагательное: льва.

***Има – мама (иврит). Здесь: семейное прозвище.

Лев положил трубку. Его мучило подсознательное беспокойство, вызванное ночным видением. Самого сна он почти не помнил, но ощущал приближение какого-то фатального события.

Он сел, принял позу лотоса и занялся медитацией. Долго не удавалось преодолеть беспокойство, расслабиться, сосредоточиться.

– 

К тебе можно? – вмешательство извне прервало ещё не начавшееся занятие. Не дожидаясь приглашения, Нана вошла в комнату сына:

– 

Через два дня начнут проводить курс химиотерапии. Има в очень подавленном состоянии. Я, как могла, утешала её. Скажи, она умрёт?

Лев сидел на своей жёсткой тахте в прежней позе и смотрел на мать.

– 

Ты меня слышишь?

Лев закрыл и открыл веки.

– 

Ты можешь мне ответить?

Мать, наученная долгим опытом, знала, когда можно тревожить сына, а когда нельзя.

– 

Чего ты молчишь? Ты что, не видишь, что мне страшно от одной только мысли, что Има может умереть.

Лев сделал глубокий выдох, облокотился о стенку, выпрямил ноги и заложил ладони за затылок. Нана увидела искорку раздражения во взгляде сына. Она сложила руки на груди, но не отступила. Сын улыбнулся, встал, подошёл к ней, обнял, заглянул в глаза и сказал:

– 

Судя по голосу, в ближайшие годы она смерти не дождётся. Не нужно нервничать. Помнишь, за год до болезни я сказал, что начинается тёмная полоса в её жизни. Эта полоса длиною в три года. Через год, когда она заболела, я сказал, что это последняя болезнь в её жизни, но умрёт она не от неё. А по гороскопу со вчерашнего дня начался период её эмоционального подъёма и физического возрождения. В течение ближайших пяти лет никакие трагические случайности нашей Име не грозят.

Мать уткнулась ему в грудь и замерла. Глядя куда-то вдаль, он продолжил:

– 

А вообще… Повидать бы её, успокоить.

– 

Ой, Лейбеле! – в порыве нежности она часто называла сына любимым именем своего деда, Соломона, – Има про

сила приехать и привезти всё для седера. Через неделю Пейсах*. Она хочет в своей палате провести седер** для всех больных евреев.

– Вот! Вот она, наша Има! Ай, да примадонна с вывертами! Это же надо? Кричит, что одной ногой в могиле, – Лев вдруг так развеселился, что мать, не поняв причины веселья сына, даже попятилась от него, – а сама бунт поднимает! Это же надо! В первопрестольной христианской православной Москве, да ещё в столице ортодоксального материализма, больной философ всенародно справляет пейсаховый седер! Я сказал, что она от болезни не умрёт? Ошибся! Своей смертью она не умрёт! Прибьют нашу бунтарку либо христиане, либо нехристи, либо ещё кто-нибудь. Повезу я ей седурим. Готовь мацу и свечи, мама.

«      »

– 

Шалом! – прошептал Леван, наклонившись над спящей тёткой своего отца. – Гамарджоба,*** Имули!

В семье Арье все давно позабыли, что эту шестидесятивосьмилетнюю, всё ещё красивую даму звали Натали Арье, как и зафиксировано в её личных документах. Семейное звание Има появилось с лёгкой руки любимого внучатого племянника, который сейчас стоял на коленях у изголовья её постели.

– 

Если ты не откроешь глаза, то не увидишь букет прекрасных, ещё влажных от росы роз из Тбилиси, – пригрозил он больной, – отдам их твоей соседке по палате, она от радости выздоровеет, влюбится в меня и попросится замуж. Я не смогу ей отказать, и ты потеряешь возможность командовать мною.

– 

Ты прирождённый трепач, – даже не пошевелившись, заговорила больная, – но, если подаришь девочке цветы, я скажу, что ты добрый мальчик, и буду тобою гордиться.

*Пейсах – праздник исхода евреев из рабства в Египте. Еврейская пасха.

**Седер – пасхальный праздничный ужин; порядок проведения этого ужина.

***Гамарджоба – пожелание победы; приветствие (груз.)

Арье поднялся с колен, взял букет, спрятал за спину под накинутый на плечи халат и повернулся к соседней койке…

Всю жизнь Лев Соломонович Арье будет помнить бесконечно усталый, полный непередаваемых страданий, покорный судьбе, – взгляд ангела.

Ироническая улыбка, с которой он повернулся, уступила место сочувствию, состраданию, а затем – удивлению и, наконец, восхищению.

Пока с его лицом происходили эти метаморфозы, Има рассказала всю историю своей молодой соседки:

– 

У Леночки запущенная саркома на левой ноге; врачи боятся скоротечности процесса; ей с каждым днём всё хуже. Родителей подготовили к тому, что жить Леночке осталось не более двух-трёх месяцев. Послезавтра начнут делать химиотерапию, но положительного результата никто не ждёт.

Има продолжила свой рассказ по-грузински, чтобы не смущать девочку:

– 

Бедный ребёнок живёт на наркотиках. Господи! За что эти муки невинному созданию! Как могла она за свои неполные семнадцать лет столько нагрешить, чтобы в наказание выносить такие боли, а потом умереть, так и не увидев мир? Несправедливо это!

Она подошла к девочке, подложила ей подушку, пригладила волосы, поцеловала в лоб.

– 

Вай мэ, швило*! – запричитала Има. – Если Леночка умрёт, не смогу я жить спокойно. Посмотри, какой ангел! Знаешь, что я подумала? – она взяла руку внука в свои маленькие ладошки, притянула её к губам и, глядя на него в упор, сказала:

– 

Если это непорочное создание так страшно мучается, то что будет с такой грешницей, как я, когда Он заберёт меня? Это меня пугает!

– 

Барух ха-шем**! Ты не грешила пред Ним. А перед людьми твой единственный грех – любовь! Сколько мужчин ты любила? Ничего! Я тебе прощаю. Ведь я – твоя последняя любовь?

– 

Я же сказала – ты трепач. Но ты моя самая большая слабость. Что бы я делала, если на старости лет не подарили

*Швило – обращение «ребёнок» (грузинский).

**Барух ха-шем – «благословение Его» (иврит).

бы мне тебя? Наночка – святая. Она принесла тебя в этот мир на мой полувековой юбилей… Только отпраздновать наши круглые даты мне, видно, не придётся.

– 

Ты мне веришь? – крепко обняв её рукой с букетом, спросил внук.

– 

Только когда ты не валяешь дурака.

–