Спокойно! – скомандовала молчавшая до сих пор Шела Моисеевна. Она наложила жгут на руку больной и проворным движением вогнала иглу в вену. Леночка разжала веки, руки, размякла, и дыхание её стало ровным и спокойным. – Тихо, девочка. Отдыхай. – Она стала собирать инструменты. – Спасибо тебе, дорогая Ната. Я и не надеялась так хорошо отметить Пейсах. Кому скажешь, что у тебя праздник? В первый раз Пейсах на дежурстве. Всю жизнь помнить буду. Ну, а Лёвушка – философ, – улыбнулась доктор доброй материнской улыбкой. – Не хуже своей тети. Я сегодня впервые задумалась над глубокой связью между религиями. Тут если с вами поселиться, можно забыть своё атеистическое прошлое и всерьёз стать верующей. Мне пора. Пойдём со мной, – обратилась она ко Льву, – дам тебе препараты для Леночки. А мне пора обойти отделение.

Когда они вошли в ординаторскую, доктор Шела позвала дежурную сестру и распорядилась выдать для Леночки шприц и дозу морфия.

–

Мы с доктором Сашей, – она улыбнулась, – это только я его так называю, – понял?

–

Обижаете, Шела Моисеевна!

–

Так вот. Он мне рассказал про твои идеи. – Лев навострил уши. – Я не знаю целителя (гомеопата, экстрасенса или просто шамана), который посмел бы взять на себя ответственность на такой стадии заболевания. Жалко, конечно. Но её спасти нельзя. Успокойся, успокой свою совесть и остуди энтузиазм. Если бы я не была профессиональным врачом и могла что-либо сделать, – я бы ускорила её уход. Мне больно смотреть на муки этого ребёнка.

–

Я очень много думаю, говорю, советуюсь, слушаю. Все, включая мой здравый смысл, согласны с Вами. А наедине с собой во мне живёт какая-то абсолютная уверенность, что Лена будет здорова. Как это объяснить, – я не знаю.

Дежурная сестра принесла всё, что ей было велено.

–

Положи это на тумбочку Лены и иди домой.

–

Можно, я сегодня останусь с ними? Има устала от праздника, а я подежурю. В палате есть удобное кресло. Завтра мне уезжать.

–

Ладно. Только сам инъекции не делай. Позовёшь сестру.

–

Спасибо.

Когда Лев вернулся в палату, на столе горели свечи, еда была прикрыта салфетками, а посуда вымыта.

–

Поставь стол на место и иди домой, – сказала Има. – Завтра придёшь попрощаться.

–

Мне разрешили эту ночь провести здесь с вами, – ответил Лёвушка, выполняя распоряжение своей Имы. – Я буду в этом кресле. Посижу, подежурю, почитаю. А ты спи.

–

Раз ты так решил, – оставайся. Спокойной ночи!

Лев сел в кресло так, чтобы свет от коридора падал

слева, взял свою книгу, положил её на колени, посмотрел на Леночку и задумался.

Всю неделю он наблюдал за её состоянием, поведением, муками. Она была истощена болью. Её приходилось держать на наркотиках. Все анализы показывали постоянное ухудшение общего состояния. Врачи были уверены, что метастазы в какой-то уже близкий момент могут привести

к фатальному концу. А он задавал себе только один вопрос, который врачи никогда себе не задают, поскольку верят только анализам:

–

В чём проявляется её готовность к смерти? Где печать Судьбы?

Нет! В ней было всё – болезнь, прогрессирующее ухудшение показателей, истощение организма, невероятные боли, – но когда болей не было, и она бодрствовала, то это был живой ребёнок, энергичный, задорный, умный. Понятие смерти с ней не вязалось.

–

Ты прав. Она не умрёт, если срочно покинет эту больницу. Здесь больная среда. Она её затянет.

–

Но как увезти её? Она не сможет жить без наркотиков. Боли убьют её.

–

Не давай колоть её наркотиками. Попробуй, когда она проснётся, ещё до наступления приступа, смазать медом вокруг опухоли и сказать, что боли больше не будет. Заставь её закрыть глаза, расслабиться и прочти над ней молитву. Читай молитву до тех пор, пока она не заснёт, и на щеках не выступит румянец.

–

А если она будет плакать и грызть губы от боли?

–

Поставь перед ней свечи и читай молитву. Не отвлекайся. Молись.

–

Я сделаю это. Господи, помоги мне!

–

Не волнуйся. Господь с тобой. Иначе я не мог бы тебе советовать. Ты не услышал бы меня.

–

Кто ты? Откуда?

–

Я крещён Василием. Мы с тобой едины духом. Я всегда буду рядом. Не сомневайся.

–

А как мне тебя искать? Как позвать, если мне будет нужна твоя помощь?

–

Молись. После молитвы зови. Заклинай Создателем и зови. Верь и зови. Пока не разуверишься, – всегда дозовёшься.

–

Ты где?

–

Я сейчас здесь. Но лежу я на берегу Днепра. Я там живу. Мы с тобой всегда вместе. Сегодня я был на вашем празднике. Я давно уже рядом с тобой, но стараюсь быть незамеченным. Ты пока не был готов понять.

–

Если я понимаю правильно, то ты открылся мне сейчас, потому что мои представления и намерения верны, и

ты хочешь мне помочь?

–

Да. Я верю, что ты способен не допустить, чтобы воля к жизни покинула её, а судьба наложила руку смерти на эту ещё не прожитую жизнь. Но важнее другое. Ты – один из тех немногих, чей дух близок моему. Когда люди говорят, что они встретили родственную душу, то обычно имеют в виду встречу с человеком, чья судьба, условия жизни, воспитание подобны их образу жизни, целям, мыслям. А у нас с тобой настоящая общность душ. Наши души одного уровня, дома, клана. Сейчас, сопереживая этой трагедии, твоя душа возмужала, и встреча со мной её не пугает. Мы с тобой, пока единственные, обладаем способностью выходить на этот уровень общения. Поэтому не удивляйся, что с другими у тебя не будет получаться такой контакт.

–

Понял. Скажи, что дальше делать?

–

Увезти её надо из больницы. Посели в таком месте, где почувствуешь присутствие духовной благодати. Создай атмосферу доброжелательства, духовного общения. Утверди её в вере в Создателя, в его любви к ней, в желании дать ей жизнь.

–

Я заставлю родителей взять её домой.

–

Нет. Мы с тобой знаем, что болезнь её духовна. Возможно, в семье нездоровый духовный климат. Она ведь там заболела.

–

Я знаю, что родители живут в любви и согласии. Крещены, венчаны, и отец поёт в приходе.

–

Значит, её душа не приемлет самого родительского дома. Ей нужно поменять обстановку.

–

Но как мне это сделать?

–

Не знаю. Это вы решайте сами. А когда она будет в здоровой атмосфере, мы начнём лечить опухоль.

–

Как?

–

Всему своё время. Я научу тебя. Смотри! Она проснулась. Открой глаза. Ну!

–

Хорошо. Только не покидай меня сейчас. Подожди. Может, ты мне понадобишься, ведь я этого никогда не делал.

–

Смелей. Я здесь.

Лена лежала на спине с открытыми глазами и спокойно рассматривала потолок.

–

Ты проснулась рано, – обратился к ней Лёва, – ещё темно.

-

А который час? – ей почему-то становилось спокойно, когда она слышала его голос.

–

Ещё нет трёх часов.

–

А мне сделали укол в десять?

–

Да. В начале одиннадцатого.

–

Жаль.

–

Чего?

–

Много проспала. Скоро наступят боли. Обидно спать, когда нет болей и можно радоваться, говорить, думать, смеяться.

–

Ты хочешь жить?

–

Очень!

–

Хочешь радоваться жизни?

–

Хочу!

–

Повторяй за мной. – Он убедился, что Лена слушает его: – Боже мой, Всеблагой и Всемогущий! Услышь меня, грешную дочь твою.

Лев уловил эхо – её слова и успокоился: она его слушалась!

–

Прости, Господи, все прегрешения мои. По природе своей человеческой я плохо понимаю разницу между добром и злом. Возможно, я грешил в жизни своей, возможно, натворил бед греховных немало. Но – клянусь именем Твоим, единственной жизнью своею! – грешил, не ведая греха. Грешил не по злому умыслу. Грешил по своей природе человеческой. Не предай злым силам. Дай мне жизнь. Дай счастье уйти из жизни после того, как в муках и страданиях, подобно слепому в пустыне, найду путь к Тебе, Создатель. Ты осветил разум мой верой. Ты указываешь мне путь к исцелению. Верую в животворящую силу добра Твоего! – Он шестым чувством следил за тем, как больная повторяла за ним слова молитвы. Лев сам почти целиком отдался молитве, но памятуя о своём долге целителя, не мог оборвать нить, связывающую с ней. Он должен был следить и за её состоянием.

С первых слов молитвы Лена отдалась тому безгранично доверительному состоянию, которому может отдаться только женщина. Лев даже испугался, почувствовав такой уровень доверия. Страх сфальшивить развил в нем такую степень самоотдачи, при которой уже никто не осмелился бы оспаривать праведность совершаемых им поступков.

Всё! Он вёл, – она шла за ним без оглядки, доверившись мощи возникшего духовного контакта.

Он должен был, и он принял решение. Не будет он мазать её ногу мёдом. Не прервёт этого состояния её безграничного доверия. Он продолжит молитву и её силой заставит отступить боль!

–

Господи, – продолжил Лев, – не дай мне испытать боль! Сжалься надо мной, Великий и Всемогущий! Устали чувства мои от этого испытания. Тебе не ведомы людские страдания, но Ты – всему начало. Ты знаешь, что силы зла противятся Твоим силам добра и любви. Услышь нас, Господи! Не допусти их. Помоги нам остаток сил наших использовать для возвращения к жизни, а не тратить их на борьбу с болью. Ты волен ввергнуть нас в мир страданий, послать покой и здоровье, либо прервать земное бытие наших душ.

Произнося эти слова, Лев взял подсвечник, встал за кроватью больной девочки, поставил подсвечник на спинку кровати так, чтобы огонь не дрожал от движения его рук, и продолжил:

–

Огонь этих свечей очищает нас от злых сил. Смотри на огонь и будь спокойна. Господь с нами! Повторяй про себя: Господь со мной, он дарит мне покой и сон, я засыпаю в радости.

Лев стоял неподвижно и наблюдал за тем, как она постепенно расслабляется, веки её закрылись, дыхание стало ровным и еле уловимым.

Прошло минут десять и, к великой своей радости, Лев увидел бледный румянец на матовых щеках уснувшей больной.

–

Хвала Тебе, Господи. Если она не проснётся до утра, я возьму её домой и вырву из бездны, к которой её приговорили. Василий, если ты это видел, возрадуйся! Спасибо тебе за науку и доверие. Я твой ученик и должник. Всегда и во всём я буду следовать за тобой.

Он не смел сдвинуться с места. Страх прервать чудодей– ствие сковал его. Лев стоял у кровати и сжимал в руках подсвечник с догоревшими свечами.

Старая женщина глубоко вздохнула, высунула руку из-под одеяла, приоткрыла глаза. Увидев своего воспитанника возле кровати бедной Леночки, она улыбнулась и удовлетворённо снова закрыла глаза.

–

Наше поколение прожило жестокую жизнь и, если мы

смогли воспитать наследников, не испытавших боли и лишений, но способных сострадать, – ай да молодцы мы! – подумала больная. – Ты что, прилип к кровати беспомощной девочки? Бесстыдник!

–

Ты проснулась?

–

Нет, это я во сне вижу, как ты пристаёшь к молодой, несовершеннолетней красавице. Сейчас встану. Молодые могут так проспать всю ночь, чтобы ни разу никакой нужды не испытать. – Натали Арье села на кровати и стала искать свои шлёпанцы, шаря ногой под кроватью. – Ты не поможешь мне найти левую тапку?

–

Нет, – вдруг услышала она совершенно неожиданный ответ. Има подняла голову и внимательно всмотрелась в лицо Леванчика. Ничего особенного она не нашла ни в выражении лица, ни в позе, но необъяснимая тревога всё-таки потеснила беспечную утреннюю истому.

–

Ра мохда*, швило? – спросила она, пытаясь понять причину такого поведения своего любимца. – Ты что стоишь как вкопанный?

–

Руки не могу оторвать. Затекли. – В его голосе угадывались боль и усталость.

–

Вай мэ**, швило!.. – засуетилась тётка. Она буквально вскочила с кровати и вцепилась в его запястье, пытаясь отодрать руку от спинки кровати. Когда это не удалось, она разогнула по одному пальчику, отняла подсвечник с догоревшей свечой и стала массировать онемевшие кисти его рук. Леван, стискивая зубы, терпел боль, нараставшую, по мере того как сухожилия и мышцы вновь приобретали подвижность.

–

Пододвинь стул, – попросил он.

Старая дама, поняв, что с ногами у него та же беда, с удовольствием плюхнулась бы в обморок.

Однако сознание необходимости действовать во имя самого дорогого существа не позволило ей расслабиться и получить это чисто женское удовольствие.

Когда, пододвинув стул, несмотря на все усилия, она не смогла согнуть ноги и спину Левана, её охватила паника.

–

Вай мэ!.. Вай мэ!.. Вай мэ!.. – запричитала Има,

*Ра мохда – что случилось? (грузинский).

**Вай мэ – восклицание неожиданности, типа «ой!».

начав уже бессмысленно суетиться вокруг дорогого истукана. – Может, врача позвать? – умоляющим взором глядя в его усталые глаза, спросила старая матрона.

–

Я постараюсь сесть, а ты пододвинь под меня стул, – сказал Лев и, схватившись снова за спинку кровати, постарался расслабить ноги. Натали с комсомольским энтузиазмом выполнила доверенную ей операцию, и… её любимчик плюхнулся на стул, как подкошенный. Падая, он невольно дёрнул Леночкину кровать и в страхе, что разбудит её, разжал руки. Стул пришёлся на половину правой ягодицы, которая тут же соскользнула… Леванчик оказался на полу.

Бедная Натали от ужаса, что «убила мальчика», рухнула перед ним на колени. Он, из страха, что шум выскочившего из-под него стула потревожит больную девочку, застыл в полулежачем положении, опираясь на левую руку. Има в порыве искреннего раскаянья обхватила его голову и прижала к груди… Застывшая композиция для постороннего взгляда повторила сцену картины «Иван Грозный убивает своего сына».

–

Она не проснулась? – высвобождая голову из объятий тётки, прошептал Лев.

–

Что? – приходя в себя, переспросила спасительница.

Лев посмотрел на кровать и остолбенел: Леночка,

поменяв позу, лежала на спине с вытянутыми вдоль тела руками.

–

Има!.. Что с ней?

Бедная старая женщина, ещё не до конца осознавшая, что с её мальчиком ничего дурного не случилось, посмотрев на девочку, сама оказалась без чувств на полу.

Лев заметался между двумя дамами, не проявляющими желания хоть какими-либо движениями развеять его страхи.

–

Има! Има! – тормошил он старуху. Наконец, та открыла глаза и огляделась.

–

Как ты? – она впилась испуганным взглядом в его

лицо.

–

Нормально, – успокоил её он, и оба посмотрели на Леночку. Та, как будто ждала, когда на неё обратят внимание, снова повернулась на бок и подложила ладошку под щёчку.

Придя в себя, Лев встал, поднял на ноги Иму, усадил её на кровать, нашёл и надел ей на ногу вторую тапочку, а затем уселся рядом.

-

Что ж это было? – услышал Леван усталый голос Имы. – Что это ты остолбенел? С Леночкой всё в порядке?

–

Мы с ней молились.

–

Когда?

–

Когда она проснулась,.. – и Лев рассказал бабушке обо всём, что произошло с ним этой ночью, включая и голос Учителя. – Ведь никому этого не расскажешь. Сочтут сдвинутым.

–

Так она проснулась потому, что почувствовала боли, а после вашей молитвы заснула без лекарств?

–

Да. И спит до сих пор.

–

Ей регулярно колют наркотики и, как мне казалось, – всё чаще.

–

А теперь будут реже.

–

Почему? – она всю жизнь старалась понять верующих людей; всегда поощряла ревностное отношение своего кумира к религии. – Потому что помолились?

–

Да!

Има считала себя «достаточно верующим человеком», но поверить в чудо, которое происходит в её присутствии? – Это слишком!

–

Ты в своём уме?

–

Вот, видишь: если ты не веришь, – кто поверит?

–

Ты чего-то не договариваешь, – она искала «вразумительный ответ» на возникшие вопросы. – Может, ты её чем– нибудь напоил?

–

Ах, – вдруг воскликнула Има, решив, что, наконец, нашла правильный ответ на все вопросы, – как я могла не понять? Ведь ты её загипнотизировал. Она под гипнозом! Это не опасно? Ты сможешь её разбудить?

–

Имуля, ты думаешь, о чём говоришь? Я никогда не занимался гипнозом. Для овладения техникой гипноза нужен долгий и серьёзный тренинг. Да и не внушал я ей ничего. Мы помолились, и я предложил ей спокойно заснуть.

–

Ладно, – старая женщина встала, взяла руку своего воспитанника, прижала к щеке и, проговорив с закрытыми глазами, – Аминь! – направилась к двери.

Лев пересел в кресло и закрыл глаза.

Леночку разбудила медсестра, которая перед обходом врачей мерила у больных температуру.

–

Доброе утро, девочка! – поздоровалась Натали

Арье. – Как спалось? – спросила она, обрадовавшись давно покинувшему это прекрасное личико еле заметному свежему румянцу.

–

Я проспала всю ночь в очень красивом саду! – улыбнулась в ответ Леночка. – Там были высокие горы. Никогда таких не видела. Я легко, как на лифте, поднималась по ним и выглядывала за облака. – Она оглядела комнату. К горлу подкатил комок, и дыхание сдавил спазм. – Я не хочу быть здесь… – Ребёнок насупился. На глаза навернулись слёзы.

Натали Арье машинально растолкала спящего Левана. Тот спросонья решил, что у Леночки снова начались боли. Он подошёл к её кровати, взглянул в плачущие глазки и увидел в них такое, что вместо заготовленного сострадательного: «Очень больно?» – у него вырвалось:

–

Чего плачешь?

–

Я не хочу быть здесь! – кричала больная девочка. – Я хочу, чтобы меня увезли отсюда. Я не хочу… – плач стал переходить в истерику. – Мне страшно! – Она схватилась за подол халата бабы Наты. – Страшно мне! Страшно!

–

Успокойся, – тихим, но твёрдым голосом заговорил Лев. – Посмотри на нас. Вот! Мы здесь, с тобой. Ты ничего не бойся.

–

Увезите меня отсюда!

–

Увезу.

–

Позвоните маме. Пусть они приедут и заберут меня.

–

Не плачь. Ну, чего ты, как маленькая! Я ведь сказал -

увезу.

Леночка вдруг перестала плакать и уставилась на Леванчика:

–

Куда увезёшь?!

Ната, «пришвартованная» к кровати цепкой рукой испуганной девочки, изумлённо наблюдала, как спокойно и естественно её внук перехватил инициативу.

–

Ты что, не помнишь? Кто я?

–

Лёва.

–

Э!.. Женщины нычэго нэ помнат! – утрируя свой и без того довольно ярко выраженный грузинский акцент и разглаживая несуществующий ус джигита, воскликнул он. – В горы увэзу! В высокый башня посажу! Бусы, сэрьги одэну! Ныкому нэ покажу!

У Леночки лицо изменилось до неузнаваемости. Сейчас

в кровати лежал ребёнок с выражением лица шаловливого амурчика. Она приняла условия игры, вспомнив все слышанные в детстве сказки и прочитанные истории:

–

И я буду кавказской пленницей? – улыбнулась девочка. – И поднимусь выше облаков?!

–

Ну канэшно!

–

А я оттуда убегу…

–

От джигита, – он подбоченился и выпятил грудь колесом, – эщё ныкто нэ бэгал!

–

А я сяду на облако и улечу! – она улыбалась. Глаза её искрились.

–

Твоё облако похоже на черепаху, а моё на скакуна. Кто быстрэе? Я осэдлаю скакуна. Выпью на дорогу вина. Одэну дорожную чоху*. И догоню… тэбя… – последние слова он произнёс медленно и неуверенно.

–

Уйди! – взгляд её потух. Она не прикрыла веки, но было понятно, что эти глаза никого больше не видят, – они повёрнуты внутрь, и сейчас девочка видела и слышала только себя.

Лев встал на колени перед кроватью больной:

–

Сегодня ты молилась с искренней верой, – начал он, сложив молитвенно ладони. – Мы молитвой победили боль. Поверь мне. Пожалуйста! Поверь, что Господь с тобой. Он не оставит тебя до тех пор, пока будет в тебе вера. Прими и от меня клятву: я, Лев Арье, перед Твоим лицом, Господи, клянусь, что никогда, ни при каких обстоятельствах не оставлю блаженную дочь Твою, Елену, в беде и болезни. Клянусь всегда и везде, где потребуется ей моя помощь, быть рядом. Если я нарушу эту клятву, то пусть меня постигнет кара Твоя! Аминь!

Лев поднял голову и открыл глаза. На него смотрели два больших синих огонька, полных веры и преданности. Он бережно взял её маленькую руку и поцеловал.

–

Хочешь в горы? – улыбнулся Леван. Она кивнула. – Поедем. Только больше не обижай меня недоверием. Ладно? – Леночка потупила взор и стала похожа на нашкодившего шалуна.

*Чоха – национальный грузинский костюм.