Второй удар оказался ещё невыносимее. Я резко выпустила весь воздух из лёгких и некоторое время не могла сделать новый вдох. Глаза начали медленно закатываться. Голова обессиленно свесилась на грудь, волосы каскадом упали на лицо. Я ждала. Кезро намеренно растягивал процесс, чтобы неизвестность и страх во мне вытесняли все остальные эмоции. И он преуспевал. Слёзы лились не прекращающимся потоком. Но я стискивала зубы и упрямо подавляла всхлипы.

В заключительный удар дикарь будто бы вложил всю могучую силу своих бугристых мышц. Боль была настолько непередаваемой, что, казалось, кнут рассек мое тело насквозь, а его конец вырвался из моей груди. Теплые капли крови долетели до моих штанов. Спина горела не хуже пламени. Но и тогда я не закричала. Однако подавить сдавленный всхлип оказалась не в силах. Меня пробрала такая дрожь, что застучали зубы.

Всё закончилось. Всё закончилось. Теперь всё будет хорошо – вяло успокаивала я себя, сознание уплывало. Но от этих мысленных подбадриваний толку было не больше, чем от крохотной капли росы в мгновение жажды. Они не приносили никакого облегчения. Уже ничего и никогда не будет хорошо. Я заставила себя признать это. И перестала лгать самой себе.

– Надеюсь, ты усвоила урок, – прошипел в мое ухо демон.

Мне захотелось в ужасе шарахнуться в сторону. Мне захотелось вцепиться пальцами в его черные глаза и вырвать их из глазниц. Но я не нашла в себе сил даже для того, чтобы просто поднять веки.

Довольные увиденным, дикари разошлись по своим тёплым хижинам, чтобы подготовиться ко сну, которого я в ближайшие ночи точно была лишена. Большинство костров потушили. Лишь изредка с какой-нибудь стороны доносились звуки продолжающегося веселья.

Мне было все равно. Впервые мне по-настоящему хотелось умереть. Окровавленный кнут бросили прям тут. Совсем рядом, но я не смотрела. Я всё ещё не открывала глаз и рвано дышала.

Им не покорить меня.

Но вот я стояла на коленях, практически голая, и те слова казались злобной шуткой. Голова продолжала безвольно покачиваться на груди, как у повешенного. Но именно сейчас я предпочла бы быть им. И не ощущать этой дикой боли в каждом уголке тела. Кожу обдувало холодным ветром, по спине пробегали судороги, а щели в дощатой платформе помоста заполнялись алыми ручьями. Я беззвучно сотрясалась в рыданиях. Слёзы смешивались с кровью из прокушенных губ и скатывались вниз по подбородку.

Спустя некоторое время я разлепила ресницы и открыла глаза. Перед ними был туман из слёз. Я совсем немного повернула голову. Любое малейшее движение отдавалось болью в спине. Ночь входила в свои права, вокруг была непроглядная тьма и тишина. Даже не скажешь, что совсем недавно здесь стояла целая толпа, жаждущая насилия и крови.

Новый порыв ветра заставил меня сжаться. Кожа покрылась мурашками, и помимо боли и страха, я начала дрожать от холода. Не хотелось думать о том, что будет утром. Не хотелось думать, что от меня останется завтра, через неделю, месяц. И как будто мне было мало нынешних страданий, из леса донёсся далекий волчий вой. Я слишком долго пробыла рядом с ними, чтобы не узнать голос Легенды.

Совсем другой вой вырвался из меня. Я зажмурила глаза и мысленно умоляла волчицу прекратить. Не знаю, была ли это связь или совпадение, но Легенда правда затихла. И тогда одиночество накатило на меня, как никогда прежде.

Нет, нет, продолжай. Пожалуйста, не оставляй меня.

Но из леса больше не раздалось ни звука.

Из беспамятства меня вырвал едва слышный шорох травы под чьей-то поступью. Кто-то подкрадывался ко мне, стараясь ступать как можно тише. Я не открывала глаза и не двигалась. Но сердце робко ускорило темп, словно пробуждаясь. Слабый свет пробился сквозь закрытые веки, и я услышала, как человек присел рядом на корточки. Едва различимое дуновение ветерка оповестило меня о движении его руки, и я вяло дёрнулась.

– Тише, – низко, но от этого не менее мягко проговорил мужской голос. Приятный. И очень глубокий.

Я слегка открыла глаза и, щурясь, посмотрела на освещённое огоньком свечи бесстрастное лицо Николаса.

Привидится же.

Отвернулась. Но он и не подумал исчезать.

– Посмотри на меня, – произнес настойчиво.

Я не двигалась. И через мгновение почувствовала тёплые пальцы, почти невесомо и с болезненной осторожностью касающиеся моего подбородка. Мои глаза открылись сами по себе и встретились со светлыми глазами мужчины. Он хмурил брови и медленно осматривал моё избитое лицо. В его взгляде был гнев. Почему он злится на меня? – мелькнула отрешенная мысль.

– Ты наверняка хочешь пить. У меня есть вода. Сможешь глотать?

Я тупо посмотрела на него, пытаясь разобраться, о чем идёт речь. И с равнодушным видом отвернулась.

– Я не стану вредить тебе. Своим упрямством сделаешь только хуже, – сдержанно произнёс он.

Я молчала.

Мужчина тоже некоторое время молчал, а потом начал тихо говорить то, что било по мне не милосерднее плети:

– Этого бы хотела твоя мать? Чтобы ты сдалась в первый же день?

Я распахнула глаза и невидяще уставилась на деревянный столб, об который упиралась лбом. Что-то нехотя зашевелилось внутри.

– Значит, всё было зря? Если будешь продолжать жалеть себя и показывать гордость, уж точно не сможешь выполнить обещание.

Я сразу поняла, какое обещание он имел в виду. Я убью тебя! Я убью тебя и всех вас, слышишь? Но почему он сказал об этом так? Разве не был он заодно с этими чудовищами?

Я резко повернулась к мужчине и наградила его свирепым взглядом. Он был таким огромным. Мне приходилось сильно выгибать шею, чтобы смотреть на него, и с каждым мгновением это становилось все труднее. Он глядел на меня с мрачным удовлетворением. Специально злит меня – вдруг озарило.

– Ну, раз ты не хочешь, – он убрал фляжку, взял свечу и рывком встал на ноги.

Не успев остановиться, выпалила:

– Стой.

Сама едва поняла, что произнесла. Голос был настолько хриплым, что казалось, будто горло забито песком. Мужчина снова опустился на корточки, появляясь в поле моего зрения. В его руках была фляжка. Я испуганно посмотрела на неё и слегка отклонилась.

– Это просто вода, честно, – будто пытаясь меня убедить, он влил немного себе в рот, сглотнул, а потом поднёс горлышко к моим губам.

Я не могла поднять голову, но он помог и здесь. Аккуратно коснулся подбородка, немного приподнял, и я почувствовала, как на язык попали первые капли влаги. Он чуть сильнее наклонил фляжку. Я дернулась и с тихим стоном начала жадно глотать прохладную воду, проливая немного на подбородок. Но слишком скоро мужчина отнял ее от моего рта.

– Достаточно.

Разочарованная, я попыталась перевести дыхание и закашлялась. А мой хмурый наблюдатель не спешил уходить.

– Как тебя зовут?

Я раздраженно покосилась на него. Какое ему было дело? Лицо мужчины оставалось непроницаемым, а взгляд спокойным. Он терпеливо ждал ответа. Но я колебалась не только из-за этого. Мне требовалось некоторое время, чтобы вспомнить, кто я такая.

– Фрейя, – наконец проронила тихо, и это имя показалось мне незнакомым. Будто уже давно принадлежало кому-то другому.

Он кивнул:

– Ник.

Мужчина повесил фляжку на пояс к своему огромному чёрному топору, с которым никогда не расставался, и потянулся к свече. Вместе с ней он поднялся и поднес огонек к моим запястьям, начав рассматривать кожу. Я резко отпрянула, от чего дерево столба заскрипело. Ник перевёл на меня непонимающий взгляд.

– Боишься огня? – догадался чересчур быстро.

Я скрыла непонятно откуда взявшийся стыд за ещё одним злобным взглядом и без сил опустила голову, позволяя ему осмотреть раны. Вздрогнула, когда он коснулся кожи с запекшейся на ней кровью. Передвигаясь почти неслышно, мужчина обошел меня и встал у спины. Я напряглась, он заметил это и успокаивающе дотронулся до здорового плеча.

– Просто посмотрю.

В оцепенении кивнула. Он опять присел, а я, как могла, сжалась, стесняясь своей наготы. Всё-таки я была девушкой. Но, кажется, его это совсем не смущало. С облегчением и с некоторым удивлением отметила, что он ни разу не попытался взглянуть на мое тело спереди. Наоборот, смотрел лишь в глаза и держал свечу чуть в стороне.

Это может оказаться ловушкой.

Но несмотря на все опасения, я прекрасно понимала, что это глупость. Слишком много внимания было к одной персоне. Дикари не стали бы играть в подобные игры. Зато этот незнакомец вполне мог вести свою собственную.

Прислушалась. Мужчина тихо замер за моей спиной, его жаркое дыхание долетало до израненной кожи. Я наблюдала за перемещением света от свечи, когда он подносил её к разным участкам тела. Меня била крупная дрожь.

Через некоторое время мужчина тяжело вздохнул, поставил свечу в метре от себя и, сняв чёрный плащ, медленно накрыл им мою обнаженную спину. Я болезненно поморщилась, когда тяжелая ткань легла на раны, но охватившее меня тепло немного смягчило страдания. Из груди вырвался облегчённый вздох.

– Думаю, пошло заражение. У тебя начинается лихорадка, – Ник взглянул на меня так хмуро, будто это была моя вина.

Он долго всматривался в моё лицо, раздумывая над чем-то и словно не желая уходить. Мне тоже было больно от мысли о предстоящем одиночестве.

Еще один тяжелый вздох. Он оглянулся, подобрал свечу и, прежде чем уйти, бросил:

– Вероятнее всего, за ночь раны прилипнут к ткани. Но это лучше, чем замёрзнуть насмерть. Порезы серьезные, ты потеряла слишком много крови, и тело не может согреться.

– Почему ты мне помогаешь? – задала вопрос, который не давал мне покоя.

Он как-то слишком быстро отвёл глаза и уклончиво пробормотал:

– Я делаю то, что считаю нужным.

Мгновение я обдумывала его ответ.

– Спасибо, – в итоге прошептала.

Но мужчина уже исчез.

Я помнила, как всё тело окоченевало от холода, когда я засыпала на холодном снегу, а зимний ветер пробирался под меховую накидку. Те ночи казались мне кошмарным сном, от которого невозможно было пробудиться. Но ни одна из них не сравнилась бы с этой. Тело будто больше не подчинялось разуму. Темнота подступала со всех сторон. Снова и снова я слышала звук рассекающей кожу плети, а затем пробуждалась, чтобы вновь потерять сознание от боли. Руки, подвязанные к деревянной балке, затекли, а кожа на запястьях давно стерлась в кровь. Кровь была везде. Она неприятной корочкой покрыла мою спину и плечи. Иногда свежие капельки стекали вниз, и меня передергивало. Время от времени по телу пробегали судороги. Началась лихорадка. Я думала, что утро не настанет.

Этого бы хотела твоя мать? Чтобы ты сдалась в первый же день?

– Нет, – в бреду шептала я.

Слова Ника врывались в память каждый раз, когда я готова была молить о смерти. Не знаю, какие цели он преследовал. Но именно благодаря им я то и дело выплывала на поверхность.

Когда первые рассветные лучи тронули землю, я сидела в той же позе, равнодушно уставившись остекленевшим взглядом в дощатый пол. Он был весь в тёмных кровавых разводах. Меня сильно трясло, на лбу выступил холодный пот. Живот сводило от голода. Наверное, это утро радовало теплом, звонким птичьим щебетом и ржанием проснувшихся лошадей. Но для меня оно было серым, как никогда. Я не замечала ничего вокруг, лишь напряжённо ждала.

Звуки природы начал разбавлять шум просыпающейся деревни. Дикари перебрасывались резкими, гортанными фразами на своём, не понятном мне, языке и разбредались кто куда, чтобы заняться утренними обязанностями. Кто-то, проходя мимо, зловеще усмехался. Кто-то плевал мне под ноги. Я не обращала внимание.

Тяжелые шаги раздались на шаткой лестнице, ведущей к помосту, и я нервно сглотнула. Все тот же дикарь пнул меня в бок, проверяя, живая я или нет. К горлу подкатила тошнота. Я не успела даже приготовиться, когда он разрезал веревки. Мои застывшие руки упали, всё тело пронзила сильнейшая боль, и я скрючилась, поскуливая. Кезро рассматривал меня с отвращением, его взгляд остановился на пропитавшемся кровью плаще Ника, зрачки расширились. Он что-то произнёс, а потом с еще большей яростью схватил мои связанные кисти и потащил с помоста. По-прежнему наполовину обнаженная, я попыталась встать, но ноги не слушались, и дикарю пришлось просто сбросить меня с лестницы, а затем поволочь по земле. Лицо мое исказилось, я тихо постанывала от пульсирующей боли в плече. В голый живот впивались сучья, оставляя на коже тонкие царапины, как от когтей кошки. Как и предупреждал Ник, плащ прилип к ранам и продолжал держаться на мне только благодаря этому. Может, ночью он и был тем, что спасло меня от холодной смерти, однако сейчас от него было больше вреда, чем пользы.

Дикарь лавировал меж хижин. Я вяло подметила злобный смех остальных, но мне не было до них дела. Как не было во мне и страха. В этот момент он исчез. Через некоторое время Кезро остановился, с глухим стуком опустил меня в пыль и, точно скотину, привязал к высокой толстой палке, вбитой в землю. Я не могла даже держать глаза открытыми. Просто обессилено обмякла, сотрясаясь в лихорадке и слабо хватая ртом воздух. Покорно позволив темноте вновь поглотить меня.