Гитара смолкла. Уильям видел себя Звёздным Дитя из Космической Одиссеи. Он кружил в космосе, и звук гитары, тонкая пуповина, соединяющая его с Землёй, оборвался.

– Приготовились! – крикнул Кизи. Уильям очнулся.

Один ударник бил по малому барабану, периодически ударяя по томам. Другой бил по тарелкам. Уильяму они казались мясниками. Один разделывал, другой отбивал.

– Начинаем легонько, – сказал Кизи. – И постепенно увеличиваем динамику.

Кизи дёрнул струны. Извлёк страшный, вымученный стон. Флаг-клавишник заиграл вторым. Уильям видел, как Флаг давит разнообразных насекомых пальцами, и они взлетают и недовольно жужжат.

– Давай! – кричал Уильяму Флаг. – Полетели!

Уильям схватил киянку и ударил ей прямо в середину железной вагины. Звук получился странный, шипящий, как дыхание Дарта Вейдера. Уильям ударил в «клитор». Теперь звук походил на кашель.

– Эй! – Девочка-флаг схватила скелетный рукав Уильяма. – Идём! Поможешь мне!

Она дала ему биту, да, железную бейсбольную биту, и отвела его к огромному металлическому фаллосу.

– Бить? – спросил Уильям.

– Бить! – ответила Девочка-флаг.

Уильям повиновался.

– Сильнее!

Уильям ударил.

– Сильнее!

Б Э М!

– Ещё!

БЭМ! БЭМ!

– Ещё!

С каждым «ещё» девочка-флаг как будто всё больше возбуждалась. Уильям, в свою очередь, очень боялся, что этот огромный пенис, размером с него самого, взорвётся и кончит, да так, что всю Гром-Машину заполнит спермой. «Если б мне сказали, что я буду играть с Grateful Dead, я бы никогда не подумал, что я вот этим буду заниматься».

Б Э М!

– Ещё!

– Я стараюсь!

Девочка-флаг набросилась на него и поцеловала. Уильям приобнял её одной рукой (хотел обнять и второй, но гадская бита приклеилась к ладони).

Его снова кто-то тянул за рукав. Уильям думал, что стальной член обиделся на него и решил отомстить, но это был всего лишь Кен Кизи.

– Идём стрелять из пушки!

Людей на сцене было много. Слишком много. Трое гитаристов, басист, клавишник, певица, двое барабанщиков, перкуссионист, двое игроков на губной гармонике, дудочник, и разные танцоры и танцовщицы.

Они сели у большой, красной пушки.

– Поджигай!

Кизи передал Уильяму зажигалку и побежал объясниться с музыкантами. Уильям залип, завороженный огнём. Девочка-флаг направила его руку к фитилю. Фитиль загорелся. Музыканты (и Кизи с Флагами) отошли как можно дальше. Один Уильям сидел у пушки, пока девочка-флаг не оттащила его. На сцене остались только двое барабанщиков, вставших сзади и бивших в колокольчики и бонго.

Буууу м!

Пушка выплеснула заряд конфетти. Зрители в экстазе.

Уильям стоял на краю сцены, с боку, рядом с двумя белобрысыми, танцующими детьми. Девочка-флаг что-то говорила. Уильям не слышал. Его оглушило.

«Вот бы и мне сейчас шарик, как тем глухим», – думал он.

– I'm gonna tell you how it's gonna be! – пели Grateful Dead. – You're gonna give your love to me^[24].

Уильям и Девочка-флаг целовались. Он вдыхал аромат её радужных волос и понимал, как же сильно он её любит.

– My love is bigger than a Cadillac! – пели Grateful Dead. – I try to show it and you're drivin' me back^[25].

На сцене появился новый гитарист с длинными чёрными волосами. В чёрной жилетке. С чёрными крыльями на деке его красного Gibson SG. Это был Джон Чиполлина, известный как «Бэтмен Рок-н-ролла». Он играл грязно и громко, как самый настоящий демон гитары. У него выросли крылья и когти, которыми Демон кромсал струны (Чиполлина играл пальцевыми медиаторами). Но Уильям не боялся. Он восхищался им.

Аоксомоксоа

– Представь себе обычную кислоту, только в три раза сильнее, плюс ты видишь инопланетян и можешь разговаривать с животными.

– Wow, – ответил Уильям. Он залипал в бумажный стаканчик с оранжевым варевом, а вокруг него, как всегда, царил сюр: гитарист Лукас Гринвуд рисовал на холсте, один из людей-флагов целовался с трансвеститом в костюме гейши, какой-то абсолютно голый мужик лежал на полу в позе морской звезды.

– Я как-то нажрался этого пунша на рыбалке и весь день общался с дельфинами, – Лукас выглядел бледным и измотанным, но при этом очень счастливым. – О! А в другой раз я сидел дома и хотел поиграть на гитаре, но тут в комнату пришли мои коты, короче, и мы часа три сидели и разговаривали, – Лукас улыбнулся. – Так я и не поиграл на гитаре в тот день.

Уильям собрал волю в кулак и осушил стакан. Он откинулся в кресло, закрыл глаза и так бы и просидел до утра, если бы не громкие шаги Била Грэма.

– Какого чёрта, Лукас?! – Грэм осмотрел комнату с суровым видом героя спагетти-вестерна. – Кто все эти люди?

– Уже ухожу, – сказала гейша.

Парень в костюме американского флага ухмылялся.

– Что думаешь о моей новой девушке, дядя Бобо? – спросил он.

– That’s a man^[26].

Улыбка сбежала с лица человека-флага. Он резко поднялся и вы шел.

– А теперь ты, – Грэм обратился к Лукасу. – Почему ты не играл во втором сете? Где тебя черти носили?

– Ой, сорян, сорян. Я нажрался Люськи и меня потянуло рисовать. Смотри, это «Энди Уорхолл в Аду». Как тебе?

– Потрясающе.

– Смотри, он в одном котле с Гитлером и Линдоном Джонсоном. Вот умора, а?

– Именно умора. Как же. Слушай, твоя мать ждёт тебя в коридоре.

– Что?! Кого ждёт?

– Тебя, Лукас!

Лукас растерялся. Он грыз ноготь, смотрел туда-сюда и тихо шептал: «Нет, нет, только не это».

– Лукас? – спросил Грэм.

– Да! – Лукас забежал в угол и прикрылся картиной. – Скажи ей, что меня нет. Скажи ей, что меня забрали инопланетяне. Нет! Скажи, скажи, что я передознулся и умер, и моё тело отправили в морг. Но не говори в какой!

– Ладно, пойду я, ребята, – сказал Уильям.

Он шёл по коридору и услышал шум из-за одной из дверей. «Наверное, вечеринка», – подумал Уильям и открыл дверь. Внутри бушевала драка: байкеры избивали каких-то мужиков цепями, бильярдными киями, пивными бутылками и ножками поломанного стола. Один байкер даже разбил пепельницу о чью-то голову.

Уильям захлопнул дверь, добежал до служебного входа, обошёл чёрного охранника со списком в руке, и вылетел на улицу.

– Пожалуйста, передайте мою визитку Бобби Виру, – говорила девушка, полностью укутанная в никаб. – Мы провели ночь вместе, и он обещал взять меня на концерт.

– Ваше имя?

– Вики Андерсон, – прочирикал тонкий голосок.

– Этого имени нет в списке, – сказал охранник, переворачивая листы.

– Пожалуйста… просто отдайте мою визитку Бобби. Он меня знает. Он меня любит. Я вас прошу.

– Я сделаю, что смогу.

– Нет, вы не понимаете…

Уильям перестал следить за разговором. Его больше интересовала чья-то майка с надписью: «ТВОИ ГАЛЛЮЦИНАЦИИ – МОЙ КОСТЮМ». Буквы были неровные, разноцветные, будто бы вырезанные из разных газет.

Потом он пошёл в буфет, купил хот-дог и бутылку воды, сел за стол в виде разноцветного водоворота и залип в него. За столом Уильям никого не знал. Он уже давно потерял Кизи и флагов, и теперь ему было одиноко и грустно.

– Sometimes the light’s all shining on meee^[27], – запел молодой парень, побивая по столу.

– Other times I can barely seee^[28]. – К нему присоединилась ещё пара голосов. Остальные хлопали, свистели, щёлкали пальцами.

– Lately it occurs to meeе^[29].

Заиграла гитара, аккордеон, губная гармошка. Кто-то подпевал а капелла, кто-то симулировал барабаны с помощью вилок и бокалов.

– What a looong, strange trip it’s been^[30].

«Если уж Grateful Dead не поют “Truckin” для своих фанатов, – думал Уильям, – то фанаты споют “Truckin” для Grateful Dead».

– Truckin', I'm a goin' hooome. Whoa whoa baby, back where I belooong. Back home, sit down and patch my booones, аnd get back truckin' on!^[31]

– ЭЙ, пацаны! пацаны! – крикнул парень со скейтбордом в руке. – Они играют Dark Star!

На секунду все замолчали, затем ринулись в зал. Уильям бежал вместе с толпой.

– Даааарк Стаааар! – кричал тенор.

– Дааааааарк Стаааааар! – добавил бас.

– Дааааааааарк Стааааааааааар! – орал Уильям.

B-A# B-D

B-A# B-D

G-A-G-A-G-E

Крик поднялся неимоверный. Каждый Дэдхед знал, что означают эти «Си Ля-диез Си Ре». Дарк. Стар. Дарк. Мать Его. Стар. Оно. Святой Грааль. Альфа и Омега Кислотного Рока. Эверест Экспериментальной Музыки. Дарк…

Но что же это? Поёт Вир, а не Гарсия, и вообще это никакой не «Dark Star», а «Good Lovin».

– Вот скоты! – сказал скейтер. – Снова нас продинамили.

– Только дразнят, – добавил какой-то подросток. – Стыда в них нет.

– Нет, подождите! – сказал Уильям. – Сейчас начнётся! Дарк…

Рёв толпы не дал ему закончить.

– Dark star crashes^[32], – пели Grateful Dead, – pouring its light into ashes^[33].

Зал охватило безумие. Уильям видел кришнаитов, йогов, спиннеров, портовых крыс^[34] и чувака в костюме медведя, гоняющего на роликах.

– Reason tatters^[35].

Музыка шла не только со сцены. Около пятидесяти человек бренчали на гитарах, били в африканские барабаны, дули во флейты разных цветов и размеров. Мужик в килте играл на волынке.

– The forces tear loose from the axis^[36].

Зрители свистели, хлопали, били палочками по пивным бутылкам, имитируя звук треугольника. Какие-то йоги устроили файер-шоу: крутили пои, стаффы и веера. Плевали огнём. Никто и не думал их останавливать. Кларнетист с бритой головой и косичкой на затылке заклинал обвившуюся вокруг шеи змею. И никому это не казалось странным.

– Searchlight casting…^[37]

Летающие Братья Карамазовы, выступившие между Братьями Блюз и GD, перебрасывали ножи и серпы через горящую жестяную бочку. И всё это гармонировало с музыкой. Народ выползал на сцену и танцевал, и уже нельзя было сказать, где музыканты, а где зрители. Каждый был частью единого целого.

– …for faults in the clouds of delusion^[38].

«О! Вот она!» – подумал Уильям, увидев танцующую незнакомку в никабе. Её загадочные тёмные глаза пленили его.

– Эй! – крикнул он ей. – Я видел тебя на входе! Разве ты не девушка Боба Вира?!

Он уже представлял себе, как она на нём, а он в ней, а Боб Вир кусает локти, а её отец, персидский шах…

Но тут нежные руки сняли маску, и оказалась, что персидская принцесса не принцесса вовсе, а какой-то бородатый торч.

– Mirror shatters…^[39] – пели Grateful Dead.

Торч ухмылялся, обнял Уильяма и заорал:

– Наебали ублюдков!!!

Они скакали, как лошади на стероидах, хотя музыка к этому не распола гала.

– …in formless reflections of matter^[40].

«Господи! Да не может быть!» – подумал Уильям, увидев абсолютно голого Перри. Он лежал на спине, а хрупкая брюнетка прыгала на нём в позе «наездница наоборот».

– Glass hand dissolving, – пели Grateful Dead, – in ice petal flowers revolving^[41].

– Поднимайтесь, мистер Перри, – говорил один из двух чёрных охранников.

– Что тут происходит? – спросил Уильям. На Перри ему было плевать, но над ним парили красотки, как стервятники над трупом.

– Lady in velvet…^[42]

Она обернулась. Девочка с золотистой кожей и блёстками вокруг глаз, и радугой на щеке.

– Я его друг, – авторитетно сказал Уильям. – Что тут происходит?

Девочка в одном нижнем белье.

– …recedes in the nights of goodbye^[43].

– Мистер Перри обещал провести меня к Джерри, – сказала девочка. – Я должна вручить ему вот это, – она подняла коробку, обёрнутую праздничным бантиком.

– Shall we go…^[44]

– Я проведу тебя, – сказал Уильям.

– …you and I while we can?^[45]

– Нет, стой! – вспомнил Уильям. Его отпускало. Ясность уступала паранойе и галлюцинациям. – Подожди! У тебя есть сахар? Или какие-то другие апперы?

Девочка дала ему коробку. Его одолевало странное желание украсть её и сбежать, но он не поддался ему. Девочка вытащила несколько пузырьков из широких малиновых брюк, валявшихся на полу, и спрятала их в трусы.

– Идеально! – сказал Уильям.

– Through…^[46] – пел Джерри Гарсия, пока Уильям клянчил соломинку и ножницы у смущённого кассира, – the transitive nightfall of diamonds^[47].

Уильям отрезал около пяти дюймов соломинки, а его спутница высыпала белый порошок прямо на прилавок.

– The dead don’t die, and neither will I!^[48] – сказал Уильям, убивая уже вторую дорожку. – Эй! – обратился он к буфетчику, пока его спутница тянула порошок. – Не хочешь?

Буфетчик не ответил. Он был чем-то глубоко разочарован. Уильям показал ему средний палец.

Затем он закрыл глаза, а когда открыл, перед ним стоял семифутовый охранник с рыжими усами, заплетёнными в косы. В руках Уильям держал коробку в подарочной обёртке.

– Ладно, – сказал охранник, – я пропущу тебя на сцену.

Как он попал сюда и куда подевалась его спутница, Уильям не помнил.

– Но сначала ты должен выпить вот это, – охранник вытащил флягу с черепом и костями и надписью: «ЯД».

– У тебя же там не просто вода, да? – спросил Уильям. Ему было плохо от одной мысли о наркоте.

– Конечно нет, man! – охранник ухмыльнулся. – Это кислота Аузли.

– Так я и думал, – Уильям поднял брови и покачал головой.

– Под неё Джими Хендрикс написал «Purple Haze».

– Слушай… а нельзя вот без этого как-то обойтись?

– Нет, ты что, – охранник погладил свои роскошные усы. – Как без этого?

Уильям нерешительно глядел на флягу. Потом схватил её и осуш ил.

– То-то же! – сказал охранник.

«Или это будет лучшая ночь в моей жизни, – подумал Уильям, – или у меня мозг нахрен разорвётся».

Музыканты настраивали инструменты. Переговаривались. Было темно, и Уильям ни черта не видел.

– Привет, ребята, – сказал он в микрофон.

«Господи! Поверить не могу, что я это сделал!».

– Можно мне подарить вам кое-что?

Яркий луч света упал прямо на него.

«Господи! А что если тут бомба? Или огромный фаллос?».

Боб Вир, Фил Леш и Билл Кройцман подошли к Уильяму. «Oh fuck! Меня же по телевизору показывают!». Усач-охранник подошёл из-за кулис и разрезал коробку большим ножом. Сердце Уильяма билось со скоростью опоздавшего на работу. Что внутри? Что внутри?!

Статуэтка. «Ну хотя бы не бомба», – подумал Уильям. Кройцман поднял её над головой. Счастливая улыбка выпячивалась из-под усов.

Статуэтка Джерри Гарсия. Он сидел, как Будда, и играл на гита ре.

– Что вы думаете о моём Будде? – спросил Уильям.

– Он потрясный, – сказал Гарсия и тоже улыбнулся.

Уильям посмотрел на зал. Их было так много, и они все смотрели на него. Смотрели, улыбались и аплодировали.

– Спускайся! – крикнул кто-то.

– Прыгай!

– Значит… – сказал Уильям в микрофон, – мне просто… прыгнуть?

– Прыгай! Прыгай! – кричала публика. – Прыгай! Прыгай! Пры-гай! Пры-гай!

Кислота уже давно взяла верх над кокаином, так что сцена казалась Уильяму невероятно высокой.

– Ты слышал их? – Кройцман рассмеялся так, что его усы сорвались с губ и улетели ввысь, а потом снова оказались на месте.

Уильям посмотрел на Боба. Посмотрел на Фила. Посмотрел на Джерри. Тот улыбнулся и показал рукой на зрительный зал.

Кройцман заиграл барабанную дробь.

– Пры-гай! Пры-гай!

Уильям разогнался. Ветер бил ему в лицо.

Мы желаем вам доброй ночи

– Grate-ful dead! Grate-ful dead! – скандировала публика.

Кройцман рухнул на диван. Харт снял насквозь промокшую майку и обернулся полотенцами, как мумия.

– Вам что-нибудь нужно? – сказал улыбчивый мальчик лет шестнадцати. – Шампанского или…

– Water, – ответил Гарсия. – Lots of it^[49].

– Мне пива, – сказал Ангел Ада.

Кит и Донна клевали носом в обнимку. Джерри закурил. Сигарета дрожала в его руках.

– Shit, – сказал он и улыбнулся.

– Well, this is great^[50], – сказал Боб Вир, стоя посреди гримёрки с гитарой на поясе.

Вернулся мальчик.

– Холодная, – сказал Гарсия, обхватив кувшин. – Спасибо. Спасибо тебе.

Вернулся Грэм.

– Ты не видел чехол от моей гитары? – спросил его Вир. – Какая-то сука стащила мой чехол.

– Какая-то сука по имени Боб Вир, – любезно ответил Грэм.

– Что?

– Ты забрал его с собой, когда играл для девушек в перерыве.

– А, точно, – Вир улыбнулся и поправил очки средним пальцем. – Спасибо, дядя Бобо, – сказал он и вышел.

– Эй, а где моё пиво? – спросил Ангел Ада.

– Что? – сказал мальчик.

– Ты забыл моё пиво.

– Иди, Тимми, принеси джентльмену его пиво, – сказал Грэм.

– Grate-ful dead! Grate-ful dead!

– Что ребята? Выходим? – спросил Грэм.

– What?! – отреагировал Харт. Кит с Донной проснулись. Кройцман перевернулся на спину. Гарсиа чуть не подавился пирожным.

– В последний раз, – сказал Грэм.

– Ты так каждый раз говоришь, – ответил Фил Леш, взяв кувшин с водой.

– Только две минуты, – продолжил Грэм своим нью-йоркским говором. – Что-то короткое. Что угодно.

– Я устал, – сказал Кройцман. – Больше не могу.

– Вот именно, – сказал Гарсия. – Будь человеком. Посмотри на Билла. Посмотри на Донну. Посмотри на Кита. Посмотри на меня, – он распрямил ладонь. Она тряслась.

– Только две минутки, – сказал Грэм.

– Мы сыграли три сета. И два раза вышли на бис, – сказал Фил Ангелу. – А ему всё мало.

– Хочешь, я вырублю его? – ответил байкер.

– Grate-ful dead! Grate-ful dead! – кричал Уильям. Его голос сливался с тысячами голосов в зале, и от всей этой силы трескался потолок и стены, и пыль сыпалась на кислотные головы Дэдхедов, превращая их в привидения.

– I need a miracle!^[51] – заорал Уильям, вспомнив слова последней песни. – I need a miracle! I need a miracle every day! ^[52]

– Заставь их остановиться, – сказал Кит, в то время как Донна растирала ему виски.

– Идите домой, люди. Пожалуйста, – взмолился Гарсиа.

– Им нужно чудо, – сказал Грэм.

– А нам оно не нужно? – ответил Фил.

– Ты в окно-то давно смотрел? – сказал Харт. – Уже давно солнце светит. Уже час как светит.

– Grate-ful dead! Grate-ful dead!

– Но они же не остановятся, – сказал Грэм. – Они всё тут разрушат. Этой энергии нужен выплеск.

– Пусть разрушают, – сказал Харт. – Ты видел, что случилось во время третьего сета? Бобби чуть голову не проломило куском потолка. Здоровый такой кусок оторвался и грохнулся на сцену. А если бы кому-то на голову упало?

– Это было бы жертва, принесённая музыкальным богам, – сострил Гарсиа.

– Да ладно, ребята, – сказал Грэм. – Это же Уинтерленд. Это же Сан-Франциско. Это же Мекка.

– Aah, fuck! – Кройцман поднялся.

– Чтоб тебя, Билл, – Харт бросил в него полотенцами.

– Идём, – сказал Кит Донне.

– Что происходит? – спросил Вир, с чехлом в руках, увидев суматоху в коридоре.

– Ещё раз, – ответил Джерри.

– No way!^[53]

– Yes way. C’mon^[54].

– Grate-ful dead! Grate-ful dead! Grate-ful dead! Grate… wooooooh! – скандировал зал, когда появились музыканты.

– Вот почему они лучшая группа на свете! – крикнул кто-то.

– If i had my way! – пели Grateful Dead. – If i had my way! i would tear this old building down!

И действительно, они играли так громко, что софит и экран под сценой зашатались. Пыль сыпалась отовсюду, как кокаин в «Studio 54». Трещины расползлись по потолку и стенам. Балкон дрожал.

– Аааааа! – крикнул кто-то, когда здоровый кусок штукатурки свалился на группу зрителей.

– Зырь туды, чувак! Там всё горит!

Сиденья на балконе и вправду охватило пламя. Но никто почему-то не паниковал.

– Как мы отсюда убежим, man?!

«А действительно, как? – думал Уильям, стараясь сосредоточится в пучине воплей и аплодисментов, и треска потолка, и рокота гитар. – Выход отрезан огнём. Полиции и медиков нет. Из охраны – три человека».

Он откашлялся. Дым отравлял его лёгкие, а пыль въедалась в глаза.

ВРРРАХ! Софит обвалился. С потолка летел какой-то чудак. Он держался за ветхий трос, как Тарзан за лиану, и, пролетев прямо над головой Уильяма, прыгнул в огонь.

– If i had my way! – надрывали горло музыканты, будто не замечая происходящего.

С оглушительным грохотом обвалился балкон. Прорвались трубы. С потолка лился дождь. А Grateful Dead всё играли.

– I would tear this old building down!

Сорвался экран, развалив к чертям сцену. А Grateful Dead всё играли. «Но как? Как такое возможно?» – подумал Уильям, но тут же отбросил эти мысли и пошёл к выходу. Воды было по щи колотку.

Фуышшш! – кусок потолка упал прямо перед Уильямом. Но ни трупов, ни крови не было. Люди будто исчезли.

«Какого чёрта? – думал Уильям. – Их же размазало… я сам видел…».

Он поскользнулся. Ударился. Бился в конвульсиях (видимо, от электрического тока и воды на полу). Но ему не было больно. И даже страшно не было. Голубое утро улыбалось ему через дыру в потолке.

– Если б я решал! – пели музыканты. Уильям каким-то образом знал, что если запоёт вместе с Дэдами, то огромный кусок потолка упадёт прямо на него.

– Я бы снёс этот дом к чертям! – крикнул Уильям, и потолок действительно обвалился, и он набрал воздух в лёгкие и крикнул:

– Это лучшее место на свете! Хвала рок-н-роллу! Слава Грейтфул Дэд!