– Тут когда-то была катушка с лебедкой – грузовой лифт. А там, где квартира, – склад товаров. Видела окно с железными ставнями? В него подавали тюки, их поднимали с улицы вручную с помощью блока и лебедки.

– Разве удобно хранить товары наверху? Потом же надо носить обратно в лавку.

– Носили не так много. Большой тюк можно было спустить вниз по блоку. А здесь товары не промокали и меньше опасность, что украдут или крысы доберутся. В старых городах склады всегда делали наверху. Пошли чай пить?

Они спустились вниз, где быстро теплело. Давид перевернул ведро, положил на него доску, застеленную клеенкой. Получился столик. Айна села на стул, ноги у нее не доставали до пола, и Давиду ужасно захотелось ее обнять. Он отвернулся, достал из-под кровати чемодан, поставил на попа и сел.

– Когда ты переедешь? – спросила Айна.

– Я уже переехал, – он показал на чемодан. – Завтра привезу книги, а больше у меня ничего и нет.

Они пили чай, Айна отогрелась, сняла шубку и выглядела уже довольной.

– Айна, – Давид напрягся, он хотел сказать важное. – Я знаю, ты привыкла к удобствам… Но это временное жилье… Когда мы пожени мся…

– Что ты сказал? – Айна смотрела на него, открыв рот и распахнув глаза. – Ты делаешь мне предложение?

– Ну, не совсем, – он смутился. – Я понимаю, что надо цветы, кольцо… Это все будет. Мне в феврале исполнится 21, и я буду совершеннолетним, тогда я сделаю официальное предложение. Но ты … ты же … не откажешь?

– Но мне же будет только 17 в мае!

– Это не важно. Я же буду совершеннолетний, с постоянной работой и жильем. Тебе надо будет только взять разрешение в финском консульстве. Я уже узнавал.

– Ты? Уже? Узнавал?

– Ну, я же должен был все узнать. Я же за тебя отвечаю.

– Ты? Господи, Давид!

– Ты … не хочешь?

– Дурачок, – Айна спрыгнула со стула и подошла к нему, теперь они были одного роста.

– Но, послушай, я же хочу учиться, стать медсестрой, – она взяла его за руку. – Я хочу работать, а не быть домохозяйкой.

– Конечно. Ты пойдешь в свою медицинскую школу и будешь получать 30 крон в месяц, а я буду получать 500, мне с января повышают зарплату. И мы прекрасно заживем. А когда ты выучишься через 3 с половиной года…

– То ты, – перебила Айна, – поступишь в консерваторию и будешь играть на гобое.

Давид вскочил, уронив чемодан, поднял Айну на руки и стал кружить по комнате. Они смеялись опять, и им было хорошо.

– А потом мы заведем детей, – сказал он, аккуратно посадил ее на кровать и сел рядом. – Только, – Давид посмотрел на Айну очень серьезно, – ты не обижайся, но я хочу, чтобы мои, наши дети, знали, что они евреи. Они должны быть готовы к новым погромам.

– Ты что?

– Несомненно будут новые. – Давид опустил глаза в пол. – Знаешь, некоторые пережившие не хотят теперь быть евреями. Они верят, что можно забыть. Не хотят, чтобы их дети знали. Как будто это кого-то спасёт.

– Скажи, – спросила вдруг Айна, – а Борис с Раей верят в еврейского бога?

– В бога? Не думаю. Рая и Борис просто соблюдают традиции, делают то, что делали наши родители и родители наших родителей.

– А я не знаю традиций своих родителей. Я – потеряшка.

– В нашей семье будут свои традиции, согласна?

– Согласна! Мы сами их создадим. Проводишь меня?

– Не боишься, что меня увидят?

– Нет. Уже не боюсь. Завтра…

– Завтра я должен рассчитаться со штурманом и разобраться здесь со всем. А в среду мы идем в Оперу, ты не забыла?

Среда, 21 декабря

Представление начиналось в 20 часов. Они договорились встретиться на крыльце Драматена и прийти в оперу заранее, чтобы Айна успела осмотреть здание и все залы. Зима выпала в этом году вялая, снег не задерживался, на улицах было слякотно. Айна надела калоши на туфельки, но ногам было зябко в тонких чулках. Она только дошла до крыльца, когда увидела Давида, сбегающего к ней по ступенькам. В понедельник он провожал ее домой поздно вечером, и они в первый раз по-настоящему поцеловались. И с трудом оторвались друг от друга.

Хорошо, что вчера вечером она была дома, надо было осмыслить все, что произошло в понедельник. Как-то все пошло очень быстро, Айна сама себе удивлялась. Она же совсем не собиралась выходить замуж в ближайшем будущем. Во всяком случае, до того, как окончит школу медсестер. Это были какие-то смутные отдаленные мечты о хорошем муже и паре красивых здоровых детей, как на рекламных картинках по продаже автомобилей. Такие смутные, что она никогда на них не задерживалась. В ее ближайших планах было получить аттестат и поступить в школу при больнице. А что будет потом…

– Айна! – Давид не сказал, а выдохнул ее имя.

Он хотел подхватить ее на руки, как вчера, но его толкнул прохожий, с раздражением пробурчав что-то типа «встал на пути».

– Пойдем, – Айна взяла его за руку.

Конечно, она не могла ему отказать. Так славно было идти с ним по вечернему городу, держась за руки. Разговаривать или молчать. Смотреть друг на друга и смеяться. Честно сказать, она боялась сегодняшней встречи, не знала, как себя вести теперь. Но им было так же легко вдвоем, как и раньше. На площади Карла XII Давид остановился и «сделал нос» бронзовому королю. Потом повернулся к замку, и сделал нос королю живому.

– Ну, чего ты, – засмеялась Айна, – дразнишь королей?

– А вот так, – он тоже засмеялся. – Ты знаешь, что короли должны все делать по правилам, по протоколу? Король или принц может жениться только с согласия двора и правительства. Это им за то, что считают себя важней других людей. А мы зато живем без их протоколов и сами выбираем, с кем жить.

– А мне жаль принцев, которые не могут сами выбрать невесту.

– А чего их жалеть? Откажись от трона и все.

Они вошли в вестибюль театра. Айна никогда не бывала ни в опере, ни в настоящем театре, только на любительских спектаклях в школе. Здание поразило ее сразу: узорный пол, бронзовые светильники, статуи возле широкой парадной лестницы, покрытой ковром. Они поднялись среди белого мраморного великолепия, мимо двух шарообразных фонарей, поддерживаемых бронзовыми амурами, мимо рельефов и мраморных кариатид у входа в партер.

В Золотом фойе у Айны зарябило в глазах от сияния и блеска позолоты стен, огромных люстр, отражающихся в зеркалах. Она закидывала голову, пытаясь рассмотреть росписи на потолке. Айна мельком увидела в зеркало Давида, он смотрел на нее и, казалось, не замечал окружающей красоты. Она быстро повернулась к нему, и он засиял ярче золоченых рельефов на стене.

Королевский зал был закрыт, но Айне хватало впечатлений от променадов, лестниц и фойе. Здесь можно было бесконечно разглядывать детали рельефов, дверей и росписей.

Они поднялись на свой балкон. Зал тоже поражал великолепием: красные бархатные кресла, того же густого цвета, что и занавес на сцене, позолота ярусных ограждений, огромная золоченая люстра на расписном потолке. Третий ярус украшала позолоченная аркада. У них были билеты в первый ярус, наверное, не дешевые, в самом центре. Отсюда видно было и партер, и сцену, и оркестровую яму.

Прозвенел очередной звонок, зрители стали рассаживаться. В королевской ложе сидели какие-то члены королевской семьи, но не очень важные, потому что публика не приветствовала их вставанием. Вот появились первые музыканты и начали пробовать инструменты.

– Слышишь, – показал вниз Давид, – это гобой. По нему оркестранты настраивают инструменты.

– Вот так ты хочешь? – спросила Айна. – Играть в таком оркестре?

– Это только красивая мечта.

– Ну и что? Мечта должна быть красивой, иначе зачем мечтать.

– Философ, – засмеялся Давид и обнял ее за плечи.

Так сидели они, ожидая начала спектакля. Вокруг них шевелились и переговаривались, пару раз им пришлось встать, пропуская тех, кто сидел дальше. Наконец свет стал меркнуть, освещенной остались только сцена и оркестровая яма.

Вышел дирижёр, поклонился оркестру, зрителям, повернулся к музыкантам и взмахнул палочкой.

Пока играли увертюру, Айна пыталась понять все, что произошло с ней в последние сутки. Позавчерашнее объяснение с Давидом, сегодняшний театр, это же на самом деле, но в тоже время – всё это слишком невероятно, чтоб быть реальностью.

Занавес поднялся. На сцене – театр в театре: яркие эффектные декорации варьете Орфетум в Будапеште. Там заканчивается спектакль, примадонна Сильва Вареску в венгерском национальном костюме благодарит публику.

Айна знала историю Сильвы, когда-то в Карлстаде они смотрели ещё довоенный немецкий фильм, его специально привезли в госпиталь, чтоб поднять настроение больным. А в пансионате был патефон и старые пластинки с ариями из оперетт Кальмана и Легара. Но действие захватило ее: яркие костюмы, веселые танцы и красивые голоса заставили забыть обо всем.

Сильва любит молодого князя Эдвина, но их брак невозможен из-за разницы в социальном положении. Тем не менее, перед отъездом в полк Эдвин приглашает нотариуса и за кулисами происходит помолвка Эдвина и Сильвы. Уже после отъезда Эдвина выясняется, что он помолвлен со своей кузиной Стаси. Сильва уезжает на гастроли в сопровождении друга Эдвина, тоже знатного дворянина, по имени Бони.

Так закончилось первое действие.

Они остались сидеть в зале: Айне не хотелось нарушать волшебную атмосферу спектакля.

– Правда, здорово? – Айна посмотрела на Давида. – Многие песенки отсюда я знаю наизусть. – И она тихонько пропела: «Без женщин жить нельзя на свете, нет…»

– Это ария Бони, – сказал Давид. – А зал похож на театр Андер-Вин, где папа работал.

– Повезло тебе, что у тебя был такой папа. Ты, наверное, все оперы слышал в детстве.

– Не все, конечно. – засмеялся Давид, – но многое слышал. И оперы, и оперетты. Чарли Кальман, сын композитора, мой ровесник. Его мама, жена Кальмана, была из России. Когда мы бывали у них в доме, папа говорил с ней по-русски.

– Ух ты. Ты бывал в доме самого Кальмана? Такого знаменитого?

– Много раз. Но я был маленький и не очень понимал про знаменитость. Мне было интересней играть с Чарли. Кальман называл его Фёдор.

– А где они сейчас?

– В Америке. Они вовремя уехали из Австрии, сразу после аншлюса, Кальман же еврей.

Прозвенел звонок, антракт закончился. Началось второе действие. Зал в Вене во дворце родителей Эдвина. Драматические объяснения, Бони влюбляется в Стаси, Эдвин почти мирится с Сильвой, хочет представить ее родителям как разведенную графиню. Но Сильва заявляет, что она не графиня, а княгиня: вот ее брачный контракт с Эдвином. Но если он не может жениться на актрисе Сильве Вареску, то он ей не нужен. Она разрывает контракт и, несмотря на мольбы Эдвина, покидает дворец. Так кончается второе действие.

У Айны затекли ноги. Они вышли в фойе, где нарядно одетые зрители прогуливались или стояли небольшими группами, тихо переговариваясь.

– Хочешь лимонада? – спросил Давид.

– Нет, спасибо. Пойдем вниз.

Они спустились вниз, прошли опять Золотое фойе, вышли на променад. Вдруг Айна вздрогнула, споткнулась и, если бы Давид не подхватил ее, наверное бы упала.

– Что случилось?

– Бабушка, – прошелестела Айна.

Они вышли к небольшой компании разодетых старух. Одна повернулась в их сторону, презрительно, оценивающе посмотрела на Давида, потом на Айну.

– Добрый вечер, – сказала Айна, слегка присев. Она почувствовала всей кожей, что краснеет, руки у нее вспотели.

– Айна? – бабушка была явно удивлена. – Ну, представь нам своего… кавалера.

– Меня зовут Давид.

Айна не успела открыть рот, как он это сказал. И не просто сказал, а протянул руку бабушке. Руки его она, конечно, не взяла. Поглядела так брезгливо, что Айна поежилась. Она не решалась посмотреть на Давида. Одна тетка из бабушкиной компании засмеялась, за ней остальные. Айна, не поднимая глаз, взяла давидову руку:

– Идем скорее.

Они пошли в зал и сели на свои места. Третье действие Айна почти не видела. Слава богу, он было короткое и завершилось благополучно: князь узнал, что его жена когда-то тоже была «королевой чардаша», Сильва обрела Эдвина, а Стаси Бони. Но у Айны перед глазами продолжала стоять унизительная сцена – Давид с протянутой рукой, и смеющиеся старухи.

Когда они молча вышли, Давид обнял Айну за плечи, и они пошли по скользким камням мостовой и шли так, обнявшись, до самого подъезда.

Четверг, 22 декабря

В четверг Давид нервничал с самого утра. Он с трудом дождался окончания рабочего дня и побежал к Драматену. К его удивлению, Айна уже стояла под крышей театрального крыльца. Вид у нее был подавленный.

– Тебя выгоняют? – сразу спросил Давид, обнимая ее.

– Похоже. Мне пока ничего не сказали. Но я слышала, хозяин сказал по телефону, не знаю кому: «Пора им всем возвращаться, откуда приехали».

– Понятно. Мы им здесь не нужны. Кто же будет их обслуживать?

– Пригласят немецкую девушку, это сейчас модно. Или эстонскую, их тоже охотно берут.

– Это все из-за меня. Если бы ты была не со мной, они бы так не отреагировали.

– Если бы я была не с тобой, я бы никогда не попала в Оперу.

– Я, конечно, зря протянул ей руку, но лучше так.

– Ты отвык от правил этикета.

– Нет, мне просто мне очень хотелось сказать ей что-нибудь такое… Типа: как мадам нравится оперетта великого еврея? Но надо было подождать, пока она протянет свою перчатку для поцелуя.

Айна засмеялась:

– Представляю себе! – она посмотрела Давиду в глаза, – Я не променяю тебя ни на какую бабушку.

Он наклонился и бережно поцеловал ее в губы.

– Пойдем, – сказал он, – нам надо кое-что сделать.

– Что? – Айна подняла на него глаза.

– Если мы не можем пока пожениться, то мы можем обручиться и объявить о помолвке. Как в оперетте.

– А потом я узнаю, что ты помолвлен с кем-то еще? – засмеялась Айна.

– Ага. А ты уедешь с каким-нибудь графом в Америку.

– Но все закончится хорошо.

– Главное, что все началось. И чтоб как можно дольше не заканчивалось, – сказал Давид.

Они пошли вверх по Хамнгатан.

– Куда мы идём? – спросила Айна.

– Скоро узнаешь.

Давид остановился у большой двери с надписью: «Георг Енсен. Серебро». В большом окне рядом опустились жалюзи, и погас свет, там уже закончили работу.

– Нет, – сказал Давид, – есть места и получше.

Он взял Айну за руку, они повернули назад и свернули на другую улицу. Давид торопился, Айна еле поспевала за ним.

– Куда ты так бежишь?

– Мы должны успеть, пока открыто.

– Куда?

– Сейчас увидишь.

Они прошли мимо магазина ковров, перешли Кунгсгатан и быстро-быстро дальше.

– Сделаем дело и пойдем сюда, – Давид показал на пекарню, мимо которой они проходили.

Не доходя до Биргер-Ярлсгатан, Давид свернул в Брункебергстуннель. Эта шведская строительная выдумка – пробить в центре города длинный туннель из одного района в другой – очень нравилась Давиду. Здесь можно было проехать на велосипеде или пройти пешком и не только сократить путь, но и укрыться от ветра, дождя и снега.

Они вышли из туннеля, дошли до Свеавеген. Мимо проехала машина и обдала их мокрой грязью.

– Не переживай, мы уже пришли.

Под окном витрины с украшениями большими буквами было написано: «Гуннар Фальстрём, ювелир». Давид открыл узкую дверь с такой же надписью, и они вошли в помещение. Это был магазин-мастерская по изготовлению и ремонту ювелирных украшений. Очевидно, рабочий день заканчивался и здесь. Девушка в синем рабочем фартуке протирала стеклянные дверцы шкафа, где поблескивали кольца и серьги. Внутренняя дверь была приоткрыта, видно было часть стола и мужчину в рабочей куртке, который с кем-то разговаривал.

– Выбери пока колечко, – сказал Давид Айне и кивнул на витринные шкафы с украшениями.

– Чем могу быть полезна? – спросила девушка.

– Я хочу заказать кольца, – сказал Давид, доставая из широкого кармана свернутую тряпицу. – Два серебряных кольца. Здесь и за работу хватит.

Он положил сверток на прилавок и развернул салфетку.

– Папа́, – крикнула девушка на французский манер.

Мужчина поднялся из-за стола и вышел в торговый зал:

– Здравствуйте, молодые люди, что тут у вас?

На прилавке, на льняной кружевной салфетке, какие подают к праздничному столу, лежала большая столовая ложка, поблескивая серебром в свете ламп. В углублении виднелся рельефный женский портрет, вокруг шла какая-то длинная надпись. Узкая ручка-черенок, расширявшаяся к окончанию, была украшена фигурой обнаженной девушки в окружении узоров. Ювелир перевернул ложку. На обратной, выпуклой стороне видна была слегка затертая странная птица с двумя головами, над которыми висела корона. В одной лапе птица держала какую-то палку, похожую на меч, в другой шар с крестом.

С обратной стороны ручка была плоской, на расширяющемся её конце стояло целых четыре клейма. Сначала две странных буквы, потом четыре цифры, над которыми стояли еще какие-то буквы, потом еще клеймо с цифрами и в конце какая-то странная фигура.

– Грегор! – крикнул ювелир внутрь комнаты. – Тут интересная вещица для тебя.

Из двери вышел элегантно одетый господин лет на десять моложе ювелира. Он посмотрел на Давида, на ювелира, и взял ложку в руки.

– Ишь ты. Царская ложка!

– Так уж и царская? – удивился ювелир.

– Царскими называют ложки из серебряных рублей с портретом царя или царицы, – ответил Грегор и повернулся к Давиду.

– Молодой человек из России?

– Нет. Я из Австрии. Из Вены. Мой папа был из России.

– Фамильное серебро?

– Да, фамильное.

– Продаете?

Давид почувствовал раздражение. Он не собирался говорить с посторонними, ему нужен был только ювелир.

– Хочу заказать кольца.

– Много у вас ложек?

– Пять.

– А изначально было шесть?

Давид кивнул. Кто он такой, что ему надо?

– Одну уже продал?

Давид дернулся как от пощечины, протянулся за ложкой. Он не увидел, но спиной почувствовал, что Айна стоит рядом.

– Одна пропала во время погрома. В Кишиневе.

Грегор посмотрел на него внимательно.

– Давид, – Айна дернула его за рукав.

– Печально, – сказал Грегор.

Он вдруг протянул Давиду руку через прилавок

– Грегор Аранович, эксперт Буковски-аукциона.

Давид растерялся. Он знал, что Буковски – знаменитый художественный аукцион. Вот почему эти вопросы. Он неуверенно пожал протянутую руку.

– Давид, – голос Айны звучал почему-то жалобно.

Он обернулся. Айна держала его за рукав, не сводя глаз с ложки в руках у Грегора.

– Можно выставить пять штук за 1500 для начала, – сказал Грегор.

– За 1500? – у Давида пересохло во рту. Квартира, которую снимал Борис, стоила 1020 крон в год.

– Думаю, что поднимем до 2000. Минус 25 % комиссионных – будет 1500 на руки. Жаль, что не шесть.

– Давид, не надо, пойдем, – Айна чуть не плакала.

Давид удивленно посмотрел на нее. Она выглядела растерянно, почти испуганно.

– Не торопитесь, – сказал Грегор, – обдумайте моё предложение.

Он протянул ложку Давиду. Тот завернул ее в салфетку.

– Да, – подхватил ювелир, – хватит и на кольца, и на квартиру.

– Пойдем, Давид, – не отставала Айна.

Они вышли на улицу.

– Ну что ты, – Давид погладил ее по щеке, – что тебя так расстроило?

– Пойдем, это важно, – Айна потянула его за собой.

– Что случилось?

– Пойдем, – только и говорила она.

Они быстро пошли обратной дорогой к Драматену и дальше по Страндвеген.

Айна молчала всю дорогу, ее как будто знобило, Давид обнимал ее за плечи, пытался шутить, но Айна молчала, только сжалась вся, как будто замерзла.

Они подошли к ее дому, прошли мимо парадного входа к маленькой железной двери. Не доходя до своего этажа, Айна показала Давиду на подоконник.

– Посиди здесь, я сейчас.

Давид сел в оконной нише, не понимая зачем. Что случилось с его единственной Айной?

Она вышла почти сразу, неся перед собой знакомую Давиду обувную коробку.

– Вот. – Айна поставила ее на подоконник – В тот день, когда ты меня нашел, я получила посылку. Это дед мне оставил, велел передать, когда умирал. Не знаю, как нашли, но мне это отдали в консульстве.

Она открыла коробку. Там лежала кукла-матрешка, свистулька петушок, какие-то вырезки из старых русских газет. Из-под них Айна достала большую столовую ложку.

В углублении виднелся рельефный портрет русской царицы, вокруг шла надпись. Длинная ручка, расширявшаяся к окончанию, была украшена фигурой обнаженной девушки в узорном окружении. Давид перевернул ложку. На обратной, выпуклой стороне видна была слегка затертая странная птица с двумя головами, над которыми висела корона.

Ручка с обратной стороны была плоская, на расширяющемся ее конце стояло целых четыре клейма. Первые цифры – Давид знал – обозначает содержание серебра в изделии. Второе клеймо – год изготовления, третье – инициалы мастера, и последнее – клеймо пробирной палаты.