4

Андрэй спустился по лестнице, цепляясь рукой за перила, медленно переставляя ноги. Чуть правее открылась дверь, кто-то вышел, остановился.

Он вошёл внутрь и оказался в торговом центре. По памяти добрёл до зала, отворил стеклянную дверь. Привычно махнул стоящим у стойки девушкам, споткнулся о маты, упал бы, если б не чья-то рука.

– Рэй! Что случилось?

Алан.

– Ха? Ты про это? – он коснулся рукой повязки, скрывающей бесполезные теперь глаза. – Несчастный случай. Ты лучше скажи, который сейчас час? Не опоздал ли я на тренировку?

– Ты собрался тренироваться? – неподдельное удивление, даже ужас в голосе.

– Да. А что?

Молчание.

– Но как?

– Как обычно, – он начинал злиться.

– Прости, но ты только себя покалечишь…

– Закрой пасть! – он схватил Алана за ворот и занёс кулак. – Я тебе сейчас покалечу…

– Рэй! Успокойся.

Гжегож. Сзади, в двух с половиной метрах.

Он выпустил Алана, повернулся. Услышал два шага, почувствовал, как на плечи легли сильные руки.

– Андрэй… – тренер собирался с мыслями. – Успокойся. Скажи, что с твоими глазами.

Он сжал губы.

– Ветка на голову упала. Сетчатка отслоилась, и… – он развёл руками.

– Это лечится?

– Нет.

Гжегож тяжело вздохнул.

– Андрэй, ты не сможешь заниматься без зрения. Физические упражнения, разве что́, но не техники.

– Я дошёл досюда и без зрения. Значит, и тренироваться смогу.

– Не сможешь, – он сжал его плечи. – Прости, Рэй, но нет. Мне… мне жаль.

Он заскрипел зубами.

– Я посижу рядом, Гжегож. Послушаю.

– Хорошо. Хорошо.

* * *

Он услышал шаги – энергичные, быстрые. Маленький Ваня, которого в секцию отдали родители пару месяцев назад.

– А что вы де-елаете?

Рэй продолжил молотить грушу. Выдавил сквозь зубы:

– Тренируюсь. Не видишь?

– А почему в повя-язке?

– Так надо.

Он постоял ещё немного, и дробный топот побежал в другой угол.

– А мы то-оже будем тренироваться в повязках?

– Делай упражнение, Ваня, – устало и строго приказал запыханный Гжегож.

Андрэй продолжал в ненависти колотить снаряд. Бил злобно, не рассчитывая сил, стирая в кровь костяшки. Он истосковался по этой боли.

Остальные уже закончили с физухой и приступили ко второй части тренировки. Отрабатывали удары ногами – ритмичные звонкие плюхи по макиварам смешивались с тяжёлым дыханием, прерывались терпеливыми объяснениями Гжегожа. Иногда и не слишком терпеливыми.

– Алан! Не отвлекайся!

Рэй с размаху впечатал кулак в грушу, и та заскрипела, раскачиваясь на цепи. Он знал, на что отвлекается Алан, на что отвлекаются другие, какие взгляды бросают в его сторону. Каждый, каждый, сука, посчитал нужным сказать что-нибудь ободряющее, пожалеть его.

Он никогда до этого так не жаждал окончания тренировки.

И всё же она закончилась.

– В шеренгу! В шеренгу! – раздались хлопки.

Рэй встал со всеми, со всеми поклонился, поблагодарил тренера. Кругом стали собирать снаряды, прощаться, расходиться.

Приблизились шаги, мягкие и чёткие. Подошедший молча переминался с ноги на ногу.

– Что, Алан?

Если он и удивился, то виду не подал.

– Тебе не нужна помощь?

– Мне? Нет.

Алан продолжал стоять.

– Хотя… – Рэй опёрся на стену рукой, прикинул. Привычно убрал волосы со лба. – Если ты поможешь мне дойти до дома, я буду благодарен. Может, даже соглашусь попозировать этому твоему художнику.

Он взял его за локоть.

– Хорошо, Андрэй. Я ему сообщу, – без радости, с некоторым смятением в голосе.

Ещё шаги, увесистые и уверенные. Гжегож.

– Что-нибудь решил? – его ладонь была мокра от пота.

– Пока ещё нет, – Рэй покачал головой. – Но я придумаю. Обязательно.

– Хорошо. Звони, если нужно будет. Удачи тебе, Рэй.

И даже в его голосе проскользнула жалость.

– Давай. Я ещё зайду как-нибудь, – пообещал Андрэй нарочито бодро.

В этом он уверен не был.

5

Хотелось пить.

Константин Хан сидел на табуретке перед холстом и потирал щетину. Недорисованный ангел скалился с полотна. Он был творением его рук, и был явно этим фактом недоволен.

Десять минут назад Малик позвонил и сообщил, что ему удалось договориться с Андрэем, с человеком, которого он должен был нарисовать. Он радовался тому, что сможет наконец приступить к работе, но что-то грызло изнутри.

Хотелось пить.

Он вздрогнул, когда трель домофона разлилась по квартире, и пошёл открывать.

– А?

– Реклама, – раздался незнакомый молодой голос.

– К – какая реклама?

– Интернета.

– Мне?

– Нет, просто листовки по ящикам разложить.

Хан недоумённо почесал затылок.

– Ну заходи.

Разочарованный, вернулся к созерцанию картины. Вдруг понял, что ухо в этой перспективе выглядит странно оттопыренным и портит всю композицию. Да и вообще контур лица следовало бы подправить…

Резко зазвенело в голове. Он опустил голову и стал массажировать шею, восстанавливая кровоток. Хотелось пить. Пальцы левой руки ещё плохо слушались. Ангел с картины недовольно скалился. Хотелось пить.

Стук в дверь. Костя подпрыгнул на стуле.

«А это кто?»

Встал, подошёл к двери.

– Костя, открывай!

Искажённый линзой Малик стоял в подъезде и пытался докричаться. Позади него, опёршись на стену, покачивался человек, при взгляде на которого у Хана снова зазвенело в ушах.

– Привет, Костя. Я уж испугался.

– Привет, Малик, – он пожал ему руку. Повернулся к его спутнику. – Здравствуйте…

– Андрэй. Через «э».

Хан поймал его неуклюже вытянутую, впустую шарящую в воздухе руку, стиснул в ладонях.

– Проходите, проходите.

Слепец побрёл по коридору, поддерживаемый с двух сторон. Сморщил лоб.

– Как ты сказал? Малик?

– У меня много имен, – уклончиво отозвался Бродяга.

Костя не понял, о чём идёт речь, но промолчал, подставил табуретку и помог натурщику на ней разместиться. Тот облегчённо выдохнул.

– Ну… погнали, чё.

– Всё готово, Костя? – уточнил Малик.

– Да, да, сейчас.

Хан принёс второй стул с кухни и устроился на нём. Нервно облизал губы.

– Андрэй, верно?

– Можно Рэй, – кивнул он.

– Хорошо, Рэй. Нужно будет немного посидеть неподвижно. Скажешь, когда устанешь.

* * *

Ночь настала резко, за считанные минуты серый осенний день сменился сырым прохладным вечером. На кухне, в тусклом свете лампочки, этот вечер заползал в сердце, наполнял душу полубезумной горячечной хмарью.

Хотелось пить.

Рэй осторожно поднёс ко рту ложку с рисом – паби мури^[12], как называл его Хан. Проглотил, запил горячим густым чаем.

– Слушай, Костя, – он стукнул чашку о стол, вытер ладонь о штаны. – Зачем ты рисуешь?

Тот с трудом проглотил последний ком риса, отложил пустую тарелку в сторону.

– Ну, есть талант, потому и рисую.

Андрэй ощерился.

– А если б у тебя талант был говно качать?

– Качал бы говно, – пожал плечами Хан. – Значит, сверху так решили.

– Сверху? – не понял Рэй. – Серьёзно?

– Серьёзно, – Костя кивнул и отпил чая.

– Нет, подожди, – он махнул рукой, – ты действительно перекладываешь ответственность за себя на какие-то высшие силы?

– Да.

– Но это же просто отказ от принятия решений! Это… глупо.

– Я принимаю решения, – возразил Хан. – Решение следовать высшему плану – это тоже решение. Я принимаю его каждый день. И я несу за него ответственность.

– Ха, – Рэй откинулся на спинку. – Интересно. Знаешь, Костя, если бы я поступал так же, я бы остался хилым больным мальчиком, каким я был в детстве. Но именно я выковал из себя… себя. Где б я иначе был?

– Твоя слепота – тоже результат твоих действий?

Андрэй осёкся. Когда заговорил вновь, голос его был полон тихой угрозы.

– Слышь, Хан. А я тебе и без зрения могу рожу поломать.

Костя прошёл к ящичку, вытащил из него коробку с таблетками.

– Наверняка сможешь. Не сомневаюсь.

Он выдавил из блистера таблетки, бросил в рот.

Хотелось пить.

– Что, будешь стоять и не сопротивляться? Отдашься высшим силам?

Костя налил в рюмку горькой жидкости из бутылки, махом выпил.

– Я не настолько святой, к сожалению. Сопротивляться я буду.

– Ну вот. Всё же ты не безнадёжен.

Хан тяжело опустился на стул, выдохнул.

– А ты не думал, что мы с тобой сейчас тут сидим только благодаря череде совпадений? Только поэтому у меня появилась возможность закончить картину.

– Мы тут сейчас сидим только благодаря Алану, – Рэй указал пальцем в соседнюю комнату, где лежал задремавший Бродяга. – Это его ты должен благодарить за свою сраную картину.

– Я ему благодарен. Но откуда тебе знать, что и он не Его посланник?

– А откуда тебе знать обратное? Откуда тебе вообще знать, чего этот самый Он от тебя хочет?

В ушах зазвенело. Хан наклонился и стал растирать шею.

На самом он и сам не был уверен. Сам не знал, как трактовать последние события. Как понять, чего от него хотят. Хотелось пить.

– Ниоткуда, – только и смог ответить. – Я просто делаю, что мне кажется верным. Сейчас мне кажется верным закончить наконец портрет.

Андрэй махнул рукой и встал, чуть не опрокинув стул.

– Ну пошли, закончим твой портрет. Меня уже обрыдло с тобой спорить.

– Да. Давай заканчивать.

* * *

За окном уже начало светать, когда Хан в последний раз коснулся холста кистью и отодвинулся, чтобы придирчиво оценить результат.

Надо заметить, повязка добавила ангелу на картине выразительности. Правда, теперь уже оскал не соответствовал выражению лица. Тот, кто сидел на стуле напротив него, был более спокойным и мягким, более… человечным.

Может, перерисовать портрет полностью?

Он зевнул. Смахнул с глаз слёзы, вцепился в картину взглядом.

Всё-таки блики на волосах не вышли так, как задумывались. Кое-где заметно, что повязка рисовалась сильно позже. Хотя, если не вглядываться… Хотя, если вглядываться…

Опять зашумело в ушах, захотелось пить. Он закрыл глаза, растёр шею. Неожиданно обнаружил, что второй шейный позвонок несколько искривлён. Остальные вроде бы на месте, но этот… Наверно, он пережимал сосуды, защемлял спинной мозг. Хан попробовал надавить на него пальцами, поставить на место, но ничего, разумеется, не вышло.

Вот он, несовершенный человек, собственной леностью доведший себя до такого состояния.

Он открыл глаза и увидел её. Ленивая, сонная, одна из последних осенних мух, она сидела на щеке нарисованного Рэя и взирала на Хана красными выпученными зенками.

Он прикусил губу. Хотелось пить. Шумело в ушах. Отвратительно выпирал шейный позвонок. Скалился с картины несовершенный ангел.

По подбородку из прокушенной губы потекла тёплая влага, отдающая металлом на вкус. Очнувшись, он с удивлением стёр кровь, посмотрел на неё, на картину. Резко махнул рукой, спугнув муху. Та взмыла куда-то к потолку, покружила немного и пристроилась в углу.

– Всё, – сказал Хан. – Готово.

– Ну наконец-то, – Рэй зевнул, потянулся. – Буди Алана, и давай уже заканчивать.

– Я слышу, – Бродяга сел на кровати, потёр кулаком лицо, смахнул волосы с глаз. Уставился на картину. – Прекрасно. Прекрасно, Костя. Ты… уверен?

– Да, да. Продавай её скорее, – Хан чистил кисть и складывал всё в ящик, стараясь не смотреть на портрет.

– Не хочешь ничего поправить?

– Малик, Бога ради, – поморщился он. – Никаких поправок.

– Хорошо, – Малик хлопнул по бёдрам, встал. – Сейчас я отведу Рэя и позвоню Жарылкасыну.

– Подожди, – прервал его Андрэй. – Я хочу поговорить с Жорой.

Бродяга сонно посмотрел на него.

– Хорошо. Сейчас, только умоюсь.