– Он злой и нехороший. Я ему, – и мальчик угрожающе замахал палкой.

– Ну, хорошо, давай вставай, по дороге расскажешь: меня овцы ждут.

Мужчина помог мальчику встать и отряхнуться от дорожной пыли. Недалеко виднелся город – это был Хорезм. Глинобитные постройки простых жителей были перемешаны с высокими круглыми крышами минаретов и дворцов, выложенных цветной мозаикой, которая светилась на солнце, и оттого город казался сказочным царством.

Взяв мальчика за руку, мужчина повёл его с собой. Шли они недолго. Вскоре показалась отара овец, вокруг которой бегала собака, не давая баранам разбежаться. Похоже, растительность в этих краях повсюду была весьма скудная. Там, куда они пришли, трава торчала клочьями, а так, в основном, росли лишь колючки. Подойдя ближе к стаду, мужчина остановился возле небольшой холщовой сумки.

– Садись, мы уже пришли, – он первым устало опустился на траву и вытянул ноги. Мальчик послушно сел рядом, не выпуская свой мешок из виду.

– Тебя как звать? – мужчина развязал сумку и достал из неё бурдюк с водой и кусок лепёшки.

– Бируни. Меня так все зовут, и вы можете так называть.

Мужчина едва улыбнулся уголками губ, понимая, почему у мальчика такая удивительная фамилия, которая превратилась в имя. «Бируни» означало «носатый». Разделив лепёшку на две части, больший кусок мужчина – вместе с курдюком, наполненным водой, – протянул мальчику.

– На, родной, попей и покушай.

Тот, поблагодарив, взял курдюк и быстро стал пить. Но, как бы ему не хотелось пить, часть воды он всё же оставил хозяину.

– Что случилось-то? Рассказывай, на кого ты так зол? – продолжил расспросы мужчина.

– На него, – жуя лепёшку, ответил Бируни.

– На кого – на него? Ты можешь говорить ясней? – переспросил пастух.

– На Бога, – раздражаясь, что его не понимают, ответил мальчик.

– Что?! – изумился мужчина.

– А почему он забрал у меня и папу, и маму?

– Что значит – забрал? – мужчина недоумённо посмотрел на мальчика.

– У меня никого нет. Я сирота. Но кто-то же меня родил. Значит, у меня были и мама, и папа, но их теперь уже нет. Мне сказали, что они умерли: их забрал Бог. Так говорят люди. Почему, за что?! Что плохого я ему сделал, что он лишил меня и родителей, и дома?

Мужчина удивился столь логичным рассуждениям мальчика, но не показал виду.

– А сколько тебе лет?

– Недавно девять исполнилось.

– И что, у тебя больше никого нет?

– Нет, – Бируни всхлипнул, слёзы вновь подступили к горлу, и чтобы не расплакаться, он поскорее откусил от лепёшки и продолжил жевать.

– Да, сынок у тебя большое горе. Я сочувствую тебе, но что поделаешь, надо терпеть. Пройдёт время, и тебе станет легче. Человек приспосабливается жить с любым горем. Поверь мне, я знаю, что говорю, – пытаясь утешить Бируни, сказал мужчина.

– Откуда вы знаете? У вас тоже никого нет?

– У меня другая беда. Моя дочка – ей тоже, как и тебе, девять лет – когда-то сильно испугалась и перестала ходить. И до сих пор она совсем не ходит.

– Жалко… Спасибо вам за еду, я пойду, – мальчик намеривался уйти.

Пастуху совсем не хотелось отпускать мальчика сироту, и он искал повод задержать его.

– Можно спросить, что у тебя в мешке? Видно, что он тяжёлый.

– Здесь всё моё богатство.

Заговорив о содержимом мешка, мальчик сразу преобразился: его глаза смягчились, но вместе с тем зажглись каким-то страстным огнём. Было ясно, что несет Бируни с собой что-то очень важное и дорогое ему. Он снова сел на траву и развязал мешок. Затем аккуратно, с каким-то даже трепетом, выложил свои сокровища на землю.

Взору мужчины предстали зёрна и семена всевозможных растений, камешки, различные по форме, по размерам и по ценности. Даже невооружённым взглядом было понятно, что среди камней были и драгоценные. Из маленького кармана мальчик достал огрызок карандаша и клочок бумаги. Очевидно, он приготовился что-то записывать.

– Вы случайно не знаете, как называется этот камень?

Мальчик выхватил из обилия содержимого мешка какой-то синий камешек и показал его мужчине.

– Нет, милый, я ничего не знаю. Я всю жизнь пасу овец и не прочёл не единой книжицы. Откуда всё это у тебя?

– Я был в разных местах, ведь у меня нет дома, и я не привязан к одному месту. Кто меня приютит, хотя бы на время, тому я и служу, а за это меня кормят, дают кров. Но самое главное: они делятся со мной своими знаниями. Я жил у одного пастуха, он пас овец высоко в горах. И он подарил мне вот этот камешек, – мальчик взял его в руки.

Камешек по форме был похож на финик, но только зелёный.

– Называется «камень козла», потому что извлекается из его внутренностей.

– Да? Как интересно. Почему именно у козла? И зачем? Ты знаешь?

– Конечно. Козлы едят гремучих змей, как и лани, а затем пасутся среди горных трав, поедая их в большом количестве. Поэтому у них внутри и образуется смесь змей и трав. Она потом у него внутри хорошо смешивается, перекатывается, затвердевает и принимает вот такую форму. Это очень ценная смесь, потому что она лучшее противоядие от укусов ядовитых змей. Кусочек съел, запил водой и всё. …Но самое сложное – добыть этот камешек.

– Почему?

– Козла же ещё поймать надо.

– Это верно.

– А вот этот камень обладает таким свойством, что может притягивать к себе наконечники стрел, застрявшие в ране.

– Надо же, – мужчина с любопытством вертел в своих руках небольшой по размерам камешек тёмно-серого цвета, обладающий, если верить словам мальчика, большой силой.

– Что же, эти все камни тебе дал пастух?

– Нет, что вы, – мальчик весело рассмеялся. – Я был в горах. И жил с людьми, которые добывают камни. У них очень тяжёлая работа. Я им помогал. Они мне много про камни рассказали и многие подарили. Вот, к примеру, этот. Он при шлифовке оставляет жёлтый цвет и служит амулетом от неприятностей. А вот этот маленький, как зёрнышко, называется золотом. Один из каменотёсов рассказывал мне про индийскую реку Синд, которую называют золотой. Представляете? Когда вода уходит из реки, в Индии погода такая, что бывает сезон дождей. Дожди льют очень долго. Но есть время, когда они наоборот долго не льют и жара всё высушивает. Так вот, когда река Синд высыхает на её дне, роют ямы и заливают туда ртуть. Этот такое серое вещество. Я его видел, но его у меня нет. Приходит время, и река наполняется водой, в сезон дождей, потом вода снова иссыхает, а в ямах остаётся ртуть вся покрытая золотым песком. Потом это золото собирают.

– Надо же, как интересно, – мужчина с удовольствием слушал мальчика. То, что тот рассказывал, было для него в диковинку. Ведя уединённый образ жизни, этот пастух мало общался с людьми, оттого почти ничего не знал о мире.

– А названия этих растений, семена которых вы видите, я знаю на греческом языке, – похвастался мальчик.

– Да ты что? Откуда?

– Я жил у одного греческого торговца, он меня и научил.

– Ты и писать умеешь?

– Конечно. И писать, и читать, – мальчик убрал в кармашек сумки огрызок карандаша.

– Молодец. Ты ещё так мал, а уже много знаешь. С тобой очень интересно.

– Это всё оттого, что я люблю учиться.

– Мне пора гнать отару домой. Видишь город? – пастух указал рукой в сторону видневшихся вдали куполов минаретов. – Это Хорезм. Я пастух дворцового стада. Пойдём со мной, я познакомлю тебя с очень умным человеком: может, он возьмёт тебя к себе в ученики.

– Спасибо вам. Это было бы просто замечательно. Я пойду с вами. Мальчик бережно сложил в свой мешок камни, которых их у него было много, и, закинув мешок через плечо, пошёл вместе с мужчиной…

– Дедушка, ну что же ты опять замолчал? – нетерпеливо спросила Лена.

– Я думал, дальше вы и сами знаете.

– Ничего мы не знаем! Что стало с этим мальчиком? – Дильбар, сидевшая рядом, поддержала подругу.

– Тот пастух привёл мальчика во дворец, и их заметил двоюродный брат самого правителя города. Подозвал к себе, расспросил. Пастух всё и рассказал про Бируни. Абу Наср, так звали двоюродного брата шаха, был не просто родом из правящей династии, он был выдающимся ученым-математиком того времени. Конечно, он сразу оценил любознательного Бируни и забрал его к себе в дом. Бируни остался у него навсегда, найдя себе здесь семью.

   В семье учёного очень полюбили мальчика, дали ему хорошее образование. А потом научная слава Бируни намного превзошла научную славу его приёмного отца. Да, да, дети мои, Бируни стал великим учёным. Наш ташкентский Политехнический институт носит его имя.

– Он был даже умнее Авиценны? – в глазах у Лены застыл восторг.

– Они оба были великими гениями. Но если Авиценна известен больше как учёный–медик, то Бируни известен больше как учёный-геолог. Он сделал много великих открытий в минералогии, но и не только. Умер Бируни в возрасте семидесяти пяти лет с книгой в руках, в окружении своих учеников, ища ответ на какой-то вопрос. Он имел колоссальные знания, но продолжал накапливать их до последнего своего вздоха. Считал, что все беды человечества от скудности познаний. Его образ жизни является наставлением для потомков. Он завещал всем нам: бойтесь покинуть этот мир невеждами. А ещё, как гласит легенда, за то, что пастух помог Бируни, Бог помог ему тоже. Его дочка стала ходить.

– Как хорошо. Я так рада за девочку, – у Лены на глазах выступили слёзы. – А в какое время жил Бируни?

– Очень давно. Примерно тысячу лет тому назад. Наука в те времена развивалась очень хорошо, а всё потому, что у власти были прогрессивные правители.

Так-то, девочки. Очень важно кто у власти -учёный или осёл.

– Дедушка, ты пей чай, а то совсем остынет, – в благодарность за рассказ Лена заботливо налила деду свежего чаю.

– Спасибо, доченька, – старик зачерпнул мёд ложечкой, положил в рот и запил чаем.

– А мы в новую школу переезжаем, – похвасталась Лена.

– Как это? – дедушка недавно жил в посёлке и не был в курсе всех дел.

– Нам новое здание построили. Если от магазина правее идти, как раз в него упрёшься. Красивое, светлое, двухэтажное. Классы просторные, вместо парт столы на двоих. Столько новой аппаратуры завезли для химического, физического кабинетов. Мы сегодня там убирались, помогали все расставлять.

– Хорошо вам, – вздохнула Дильбар. – а мы всё в старой одноэтажке учимся. Темно, тесно. Парты дореволюционных времён. Сроду ни одного опыта ни по физике, ни по химии не проводили.

– Действительно, это несправедливо, – Лене стало стыдно, она пожалела, что рассказала о своей школе, построенной властями для русскоязычных учеников и которая, похоже, пренебрегла потребностями местных узбекских школьников. От разговоров о школе отвлёк шум появившегося в небе самолёта-кукурузника. Словно гигантская стрекоза, он стал кружить над полем в несколько сотен гектар, которое почти примыкало к посёлку. Рёв пропеллеров заглушал голоса людей, самолёт опускался над полем всё ниже и ниже. И вот уже каких-то десять метров отделяют его от кустов хлопка. Вдруг множество баночек на его длинных крыльях по мановению лётчика вдруг сбросили свои крышечки, и под давлением, будто толкаясь и кусаясь, в воздух начали вылетать миллионы частичек пестицидов и гербицидов. Изначально предназначенные, как страшный яд, всевозможным вредителям и болезням хлопка, но уносимые ветром, эти частички вынуждены были обрушивать свою губительную мощь на людей, животных, растительность в посёлке, которого – по всем законам жизни – не должно было быть так близко к полю, но он был. Руководство страны в погоне за тоннами хлопка расширяло засеянные поля, пренебрегая безопасностью людей.

– Фу, – девчонки тут же зажали носы пальцами, спасаясь от неприятнейшего запаха химикатов.

Всё то время, пока девчонки слушали рассказ деда, Алишер неподалёку – тут же, во дворе – возился с машиной, но после «химической атаки» с воздуха, зайдя в дом, вынес два небольших полотенца.

– Держите, – Алишер протянул их Лене и Дильбар. – Хорошенько прикройте нос и рот.

– Сколько мне так сидеть? – Лена послушно закрыла полотенцем нос, хотя Дильбар и не думала слушаться брата.

– Я скажу, когда можно будет убрать.

– Бесполезно. Этот яд теперь везде, – вздохнул старик. – Всё им уже пропитано: и фрукты, и овощи, и земля, и вода, – он спокойно продолжил пить чай, время от времени подслащивая это питьё мёдом.

Лена и Дильбар, сидевшие рядом и до этого весьма активно поедавшие виноград, после слов деда почти одновременно одёрнули свои руки от светло-зелёных вытянутых ягод «дамских пальчиков».

– Может, его ещё раз помыть? – неуверенно предложила Лена, глядя на виноград.

– Вода тоже отравлена. Раньше такого безобразия не было, – дедушка вновь тяжело вздохнул. – Повсюду были фруктовые сады, овощные бахчи, а сейчас… одни хлопковые поля, куда ни глянь. Я слышал, что школьники, студенты из-за этого до зимы вообще не учатся. Хлопок собирают.

– Да, дедушка, это так. Почти с первого сентября и до середины декабря, – Дильбар пожаловалась деду.

– Ай, ай, как плохо. Откуда у школьников знания будут? Старшеклассников тоже гоняют?

– Даже беременных не жалеют, а ты говоришь – старшеклассников, – вступила в разговор мама Дильбар, возившаяся во дворе с постиранным бельём.

Лена промолчала. Школьники русских школ тоже собирали хлопок, но, конечно, не так долго: от силы месяц. Тётя Зульфия, глядя на только что развешанное бельё, которое, словно флаги, развевалось на ветру, что-то по-узбекски стала говорить отцу. Минуты две длился их разговор, а потом она ушла, и вслед за ней, попрощавшись, ушёл и дедушка. У него была привычка рано ложиться спать, но зато и вставал он рано.

После ухода матери Дильбар на ухо поведала Лене, о чём разговаривали взрослые.

– Мать жаловалась. Говорила, что из-за химии с воздуха она рожать и перестала.

– Ты же родилась.

– Узбекские мужчины любят много детей, а у ней только я…. Наверное, поэтому нас отец и бросил… Жалко маму.

– Ужас какой.

– Чего-ужас-то?

– Что обязательно много детей надо.

– Всё, Лена, можешь убирать полотенце.

Девушка до сих пор послушно прикрывала нос и рот полотенцем, но после слов Алишера убрала его на край маленького стола, который стоял тут же – на топчане.

Алишер, закрыв капот и вытирая тряпкой руки, подошёл к топчану. – Так о чём вы тут шептались?

– О тебе говорили, – Дильбар хитро улыбнулась.

– Да? И что же?

– Ленке не нравится, что узбекским мужчинам нужно много детей. Говорит, ни за что за узбека замуж не выйду.

Щёки Лены вспыхнули огнём, словно бочка бензина.

– Не говорила я так, – не глядя на Алишера, зашипела Лена на Дильбар.

– Говорила, говорила, – та дразнила подругу, посматривая то на неё, то на брата.

Вконец смутившись, Лена решительно встала и направилась к маленькой лестнице, чтобы спуститься вниз. Алишер подал ей руку, его глаза устремлены на неё, и в них столько теплоты и нежности. Лена протянула ладошку в ответ, и Алишер тотчас крепко сжал её.

Имея опору, она легко спустилась вниз. Уже на земле Алишер, всё так же, не сводя с неё глаз, на несколько мгновений задержал её руку в своей руке, но она, опасаясь, чего–то или просто от смущения, – быстро выдернула ладонь.

– Мне пора.

Мельком взглянула на Алишера и слегка улыбнулась ему в знак благодарности, но потом развернулась и быстрым шагом пошла прочь со двора. Лена жила недалеко от них и всегда уходила до наступления сумерек, потому провожать её было не принято, хотя Алишеру всегда хотелось это сделать.

Пройдя несколько метров, она остановилась, вспомнив кое-что, и обернулась. Дильбар и Алишер стояли на месте и смотрели ей вслед. От радостной мысли, что он не ушёл, а провожает её, пусть и взглядом, сердце обдало жаром, и оно забилось в бешеном ритме.

– Я завтра уезжаю в Москву – к бабушке. У нас самолёт в девять утра. Обратно прилечу тридцать первого ночью.

Лена увидела, что Алишер после этих слов направился к ней, и, вновь испугавшись чего-то, крикнув напоследок: «До свидания!» – развернулась и побежала.

– Пока, – ей вслед ответила Дильбар. – Наверное, обиделась на меня, – чуть позже добавила она, заходя домой.

Алишер действительно пошёл за Леной. Она убегала, а он шёл, пока девушка не скрылась за калиткой своего дома, а потом повернул в другую сторону и пошёл к морю.

Разгорячённое солнце после долгого дня уходило на покой. Разлившись огненной лавой на всю ширину линии горизонта, оно попутно окрасило и небо в жёлто-оранжевый цвет, а само, превратившись в святящийся белый шар, в прощальном поцелуе тянуло свои лучи к людям. Алишер сидел на берегу и смотрел на закат. Каждый день видеть Лену стало для него потребностью. Имея квартиру в Ташкенте и работая там же, только ради неё он каждый день наматывал лишние километры на своём стареньком «Жигулёнке». И сегодняшние её слова – об отъезде, что означали разлуку, – сильной болью отозвались в его сердце. Он сидел и смотрел вдаль, а сердце без слёз плакало от боли. ….

К шести часам плов был готов. Дильбар и её мама, сидя на топчане за столиком, ожидали, когда дед поставит на стол большой лаган (широкое блюдо, по-узбекски) с горкой вкусно пахнущего плова, окружённого со всех сторон кусками мяса и головками вареного чеснока. Дедушка готовил плов профессионально: с горохом, со специями. В большой миске томился салат из помидор с луком. Наконец, приготовления закончились, и все присутствующие стали накладывать плов с общего блюда, – каждый в свою тарелку. Плова всегда готовилось больше необходимого. Так было заведено в узбекских семьях. Без приглашения мог зайти любой человек, и именно в расчёте на гостя готовили больше.

– Здравствуйте, – Лена вошла во двор и подошла к топчану, где ужинала семья.

Дильбар первая соскочила со своего места и, спустившись вниз, обняла подругу. Они не виделись почти месяц. Лена гостила у бабушки.

– Ленка, ты ещё выше стала, и красивее, – Дильбар крутила и рассматривала гостью.

Лена, действительно, подросла и заметно повзрослела. То мужское внимание, которым она была окружена в Подмосковье – со стороны Сергея, молодого соседа бабушки, влюбившегося в неё с первого взгляда, – окончательно разбудило в ней уже начавшее пробуждаться женское начало, и девушка начала превращаться из бутона розы в сам цветок.

– Леночка, поднимайся, доченька, плов сегодня у дедушки получился очень вкусным, – тётя Зульфия пригласила её к столу.

– Поднимайся, внученька, а то я обижусь, – дедушка присоединился к приглашению. Он полулежал на топчане, попивая после плова зелёный чай.

– Сейчас, подождите, я подарки вам привезла, – Лена поставила пакет, с которым пришла, на землю возле стола и, раскрыв его, стала доставать подарки. Заинтригованная, первая спустилась с топчана мама Дильбар, а за ней и дедушка. Ему она привезла банку горного мёда, тёте Зульфии – отрез на платье, Дильбар – сумку. Дедушка тут же, за столом, усевшись на табурет, начал пить чай со свежим мёдом, расхваливая его вкус. Тётя Зульфия была занята материалом, расцветка которого ей очень понравилась: это был её любимый цвет.

– А это кому? – Дильбар первая заметила ручку в подарочном футляре.

– Можешь не говорить, знаю кому. Но его нет. Он перестал к нам приезжать. Как ты уехала, ни разу не появлялся, – Дильбар нравилось дразнить подругу, глаза которой после этих слов заметно погрустнели.

– Приедет, доченька. Приедет. Работы, наверное, много, – мама Дильбар нежно обняла Лену.

– Ленка, это твои фотки? – Дильбар достала со дна пакета стопку фотографий, перетянутых резинкой, и тут же, растеребив её, стала рассматривать фото, по одному, передавая их матери. Дед был без очков, потому ему не показывали.

На многих фотографиях Лена была в компании молодого, красивого и высокого парня. То они, смеясь, брызгали друг друга водой из шланга, то парень бегал за ней, пытаясь поймать, а когда догонял, то кружил. Там, где они были вместе, всегда царили смех и счастье.

– Кто вас снимал? – с какой-то тревогой спросила тётя Зульфия.

– Папа, – Лена была сама доверчивость.

Она общалась с Сергеем просто как с другом, чего нельзя было сказать о парне. Влюблённый его взгляд на Лену мог не заметить разве что слепой. Занятые просмотром, они не заметили, как Алишер вошёл через калитку и, открыв ворота, уже въезжал во двор.