– Вы в Москву едете. Заберите мою дочь с собой. Отведите в московский детдом. Скажите, что вам подбросили или нашли на вокзале. Я вам дам бумажку с данными её места рождении. Где и фамилия, и имя, и где родилась. Пусть не меняют. Соврите! Скажите, что-нибудь от себя, лишь бы не меняли фамилии и имени. Я потом смогу найти её. Пожалуйста.
Женщина пристально посмотрела на неё.
– Вывези дочь в Болохово. Сумеешь?
– Постараюсь.
– Тогда и я постараюсь сделать, о чём просишь. А сейчас иди.
За колечко врач детского отделения помогла вывезти живую Марину вместо умершей от тифа девочки за пределы лагеря, откуда её и забрала сестра реабилитированной учительницы. Как ни опасалась Наталья за судьбу дочери, Вера Петровна была пожилой женщиной и к тому же совершенно больной после двух лет лагерей, но выбора у Наташи не было. Отдав в руки учительницы справку, где указывалась фамилия Марины, год и место рождения, она, благословив дочь, “отпустила”, надеясь, что та попадёт в московский детский дом.
Но судьба распорядилась иначе. Добравшейся до Курска Вере Петровне стало очень плохо. Их сняли с поезда. Женщину поместили в местную больницу, где через три дня она скончалась. Её сестра, убитая горем, отвела Марину в первый, попавшийся детдом города, отдав воспитательнице данные о девочке. На вопрос, откуда ребёнок, прямо ответила, что мать родила её от фашиста и сейчас находится в фильтрационном лагере. Какая судьба ожидает мать, – неизвестно.
Воспитательница, потерявшая на войне дочь и сына, узнав об этом, прониклась лютой ненавистью к матери ребёнка, а заодно и к девочке тоже.
Война только закончилась. Курск был оккупирован, и после освобождения семьдесят процентов предприятий и жилых домов оказалось разрушено. Ни продуктов, ни одежды, ни хорошего жилья в городе не было, хотя настрой на возвращение к нормальной и счастливой жизни был огромен. Куряне сразу же, ещё в сорок третьем, как только из города был изгнан фашист, все свои силы, всех тех, кто не был на фронте, бросили на восстановление города. Работали и женщины, и старики, и дети. Разбирали завалы: сортируя кирпичи, выпрямляя фермы, выравнивая железо. Из всего этого потом сами же жители строили себе дома. В школах стали обучать строительному делу, чтобы потом работать на восстановлении города. Власти Курска делали всё, чтобы улучшить жизнь – и прежде всего детей.
Беспризорников было много. Под детские дома приспосабливали любые пригодные для жилья помещения. Не хватало кроватей. Спали по трое и более человек. Питание было скудное. Детишки ходили в лохмотьях. Важно было собрать детей, накормить и дать ночлег. Попав в три года в детдом, Марина не особо почувствовала разницу в быту: в лагере было не лучше, но она ещё помнила маму. Её ласки, теплоты, улыбок маленькой Марине не хватало, но с молоком она словно впитала и мамино терпение, и стойкость, оттого никогда не плакала. Даже тогда, когда воспитательница грубо дёргала её за волосы, била, постоянно ставила в угол. Марина лишь украдкой поглядывала на дверь в ожидании, что мама придёт за ней. В отместку за выносливость воспитательница, которая принимала девочку, рассказала всему персоналу детдома, кем были родители Марины, добавляя от себя грязные домыслы по теме предательства и разврата. И ненависть, как дурная болезнь, передавалась из уст в уста, сея неприязнь к ни в чём не повинному ребёнку.
Теперь Марину ненавидели многие, начиная с директрисы и кончая нянечками. Девочке реже всех меняли одежду, реже всех купали, до школы она ходила наголо остриженная. Её ругали и отвешивали подзатыльники за ни за что. Уже с трёхлетнего возраста за ней прочно закрепилась прозвище «фашистский выродок». Детишки быстро усвоили, что Марину не любят взрослые, и восприняли это как должное. С ней никто не хотел играть, её толкали, обзывали, били. Она всегда была виновата во всём. Если в школу все девочки пошли с бантиками, в сереньких аккуратных платьишках, то Марине досталось платье на несколько размеров большее и висело на ней мешком, волосы к школе отросли, но их никто не причёсывал, и они непослушно торчали в разные стороны. Школа располагалась неподалёку от детдома, и воспитательница, выстроив детей в шеренгу, вела их в школу. Марине за её жалкий вид, чтобы не портила впечатление от детдомовцев, не разрешили встать в строй, и она шла одна позади всех, держась на приличном расстоянии. В классе, разумеется, с ней никто не захотел сесть, и её посадили на последнюю парту одну.
В тот год, когда Марина пошла в первый класс, в детдоме появилась новая дворничиха. Ходили слухи, что она родственница директрисы детдома. Дворничиху звали Маргарита. Сколько ей лет, никто не знал. Выглядела она странно. Высокая, худая женщина, с испещрёнными морщинами лицом и руками. Безумный взгляд её выпученных глаз вызывал ужас. К тому же она плохо слышала и оттого говорила медленно, певуче, что рождало в собеседниках нетерпение и раздражение. Её все пугались, и когда воспитатели-женщины пришли жаловаться директрисе, та рассказала некоторые подробности из жизни Маргариты. А именно, что та из Белоруссии. Похоронку на мужа получила в самом начале войны. Младший её сынок во время войны умер от тифа. Старшую дочь, которой было четырнадцать, на её глазах двое фашистов изнасиловали, а потом застрелили. Маргариту ждала такая же участь, но от ярости, с которой она защищала дочь, и от всего ужаса произошедшего, с ней случился припадок, и фашисты побрезговали ею.
После услышанного Маргариту перестали бояться, жалели, но общаться не спешили, потому подружек у неё не было, хотя коллектив был в основном женский и не молодой. Под свой уголок, где ей предстояло жить, Маргарита приспособила отдельно стоящую каморку. В лучшие времена в ней собирались хранить овощи, но нынче хранить было нечего. Ловкая и работящая, она быстро привела каморку в жилой вид. Заколотила щели, где-то раздобыла буржуйку, из найденных где попало досок застелила пол, сколотила стол, табуретки. Она даже умудрилась сама починить вышедшую из строя железную кровать. Маргарита была бережливой и умелой.
За окном стояла осень, темнело рано. Однажды в воскресенье Маргарита возвращалась после обеда из церкви и во дворе детдома – где-то в гуще кустарника, ближе к забору – она услышала тихий детский плач. Сработал материнский инстинкт, и она бросилась к ребёнку. Этим ребенком была Марина. Эту жалкую девочку дворничиха приметила давно: её убогий вид, те клички, которыми её щедро одаривали воспитанники и персонал. Милосердной Маргарите было жаль девочку. Она всегда при случае причёсывала малышку, заплетала ей косы. И вот сегодня, увидев плачущую Марину, Маргарита, не раздумывая, привела её к себе в каморку. Накормила, успокоила. На расспросы та рассказала, что девочки выгнали её на улицу и на стул закрыли дверь, а на улице темно и страшно.
Маргарита твёрдо решила встать на защиту ребёнка. С это дня Марина стала жить у неё в каморке. На грубые упрёки воспитательницы Маргарита грозно мычала в ответ, не разрешая даже приблизиться к девочке в попытках забрать её. Воспитательница не думала сдаваться и бросилась искать поддержки у самой директрисы, на что та почему-то лишь сухо заметила:
– Ну и чёрт с ней. Пусть живёт у этой полоумной.
Больше к этому вопросу не возвращались.
Милосердная Маргарита с головой окунулась в заботу о Марине, не забывая, разумеется, и свои профессиональные обязанности. Девочка хорошела на глазах. Отмытая и накормленная она из гадкого утёнка превращалась в прекрасного лебедя. Большие тёмно-коричневые глаза девочки обрамляли длинные пушистые ресницы. Подогнанное по ней платьишко подчёркивало хорошо сложенную уже сейчас фигурку. То, что о девочке заботится дворничиха, всеми воспитателями было принято в штыки. Больше всего их бесил тот факт, что Маргарита, принявшая столько горя от фашиста, словно бы сумела простить того, чьей дочерью являлась девочка, тогда как все остальные не готовы были это сделать. И снова, как бы в отместку, учителям школы было сообщено о прошлом Марины.
Ненавистников у девочки стало больше. В школе на большой перемене ученикам раздавали по кусочку чёрного хлеба со спичечный коробок, с лежащей на нём конфетой “подушечка”. Такая кофейная карамелька – без обёртки и с повидлом внутри. Конфетка Марине никогда не доставалось. Глядя девочке в глаза и улыбаясь, учительница убирала конфетку себе в карман и злобно добавляла.
– Фашистскому выводку конфеты не положены!
Порой девочке не доставалось и хлеба. Но если взрослые оскорбляли Марину, то с их молчаливого согласия ребята помладше кидались камнями, а которые постарше, те били по-настоящему: в лицо, в живот, куда попало. Марина росла запуганным, затравленным зверьком. Однако, худенькая и слабая с виду, она всё выносила с достоинством. Готовность страдать, упорная решимость быть мужественной поддерживали Марину, и она никогда не жаловалась Маргарите. Лишь в каморке дворничихи она чувствовала себя в безопасности. Становясь старше, Марину начало мучить понимание того, что её ненавидят как дочь фашиста. Она много слышала о войне, о тех несчастьях, которые фашист принёс людям. И что её отец оказался одним из тех палачей, болью отзывалось у неё в груди. Взрослея, она задавалась вопросом, имеет ли право на жизнь. Подобные мысли её удручали, она всё чаще и чаще приходила к мысли, что, наверное, не имеет. Но Маргарита, с её милосердием и всепрощением, открыто демонстрировала Марине обратное, давая возможность девочке осознать личную невиновность. Эта измученная страданиями женщина своим примером учила Марину любить и сострадать.
Маргарита, опасаясь, что её могут выгнать и отобрать Марину, выполняла работы сверх положенного. Она и подметала, и дрова колола, и туалеты чистила, даже таскала тяжёлые мешки с картошкой. По весне перекапывала огород, сажала и растила овощи. Денежное снабжение детдома было скудным, и директриса несказанно радовалась совсем не лишнему бесплатному труду Маргариты, в ответ позволяя той подкармливать Марину.
Из года в год девочка хорошела. Высокая, стройная, как берёзка, с мягким взглядом больших красивых глаз и копной каштановых волос, она не могла не волновать сердца мальчишек из школы и не вызывать зависть девчонок. Но даже в ответ на хорошее к ней отношение Марина не сближалась ни с одним из мальчишек, оставалась недоступной девушкой, что озлобляло парней.
На беду, зимой Маргарита сильно простудилась и к весне умерла. Марина была в отчаянии. Жизнь вновь обернулась к ней худшей стороной. Детдомовцы, словно стая волков, накинулись на неё, почуяв лёгкость добычи. Защитить Марину теперь было некому. Та, которая метлой разгоняла всех обидчиков, умерла, оставив девочку один на один с судьбой.
О проекте
О подписке