Глава 11

У Ревсона в голове вертелась только одна мысль: как хорошо было бы погрузиться на несколько часов в благословенный сон! Он вытащил Джонсона, уже начинавшего шевелиться, из его неудобной позиции перед сиденьем водителя и усадил на вторую ступеньку автобуса, прислонив спиной и головой к поручню. Еще пара минут – и парень придет в себя. Бартлет тоже беспокойно зашевелился во сне. Разным людям требуется разное время, чтобы прийти в себя после воздействия наркотических инъекций. Бартлет и Джонсон показывали примерно одинаковую реакцию.

Ревсон молча прошел к своему месту. Эйприл Уэнсди не спала. Она вышла в проход, дав Ревсону возможность занять место у окна, и снова села. Ревсон вернул девушке баллончик с аэрозолем, потом снял мокрый насквозь пиджак и бросил его на пол. Эйприл наклонилась и спрятала баллончик на дне своей сумки.

– Я уже не надеялась снова вас увидеть. Как все прошло?

– Довольно неплохо.

– Что случилось?

– Вы в самом деле хотите знать?

Она подумала и отрицательно покачала головой: ее по-прежнему не оставляли мысли о тисках для пальцев. Следующим вопросом было:

– Что это у вас висит на шее?

– О господи!

Задремавший было Ревсон тут же проснулся. На шее у него все еще болтался маленький транзисторный передатчик. Что за зрелище было бы для Брэнсона, если бы тот забрел в автобус! Ревсон снял рацию с шеи, отсоединил ремешок, достал свой фотоаппарат и поместил рацию в его нижнюю часть.

– Что это? – повторила Эйприл.

– Просто малюсенький фотоаппарат.

– Ничего подобного. Это рация.

– Называйте как хотите.

– Где вы ее достали? Ведь в автобусе недавно обшарили каждый уголок!

– Мне дал ее один друг. У меня везде есть друзья. Вот и вы сейчас, похоже, спасли мне жизнь. За это вас стоит поцеловать.

– Так в чем же дело?

Когда дошло до поцелуев, Эйприл оказалась вовсе не такой хрупкой, какой выглядела. Ревсон пробормотал:

– Это самая лучшая часть всего вечера. Или целого дня. Или даже всей жизни. Когда-нибудь мы уйдем с этого проклятого моста и тогда попробуем это повторить.

– А почему не сейчас?

– Ах ты, бесстыдница…

Вдруг он схватил ее за руку и кивком указал вперед. Там кто-то шевельнулся. Это был Джонсон, который с поразительной быстротой вскочил на ноги и огляделся. Ревсон догадывался о ходе его мыслей. Последним, что запомнил пилот, были ступеньки автобуса, и теперь он естественным образом предположил, что просто присел и задремал. Одно было уж точно: Джонсон никогда не признался бы Брэнсону, что заснул на посту. Он вошел в автобус и ткнул Бартлета прикладом автомата. Бартлет очнулся и удивленно посмотрел на него.

– Ты что, спишь? – спросил его Джонсон.

– Я? Сплю? – рассердился часовой. – Нельзя даже на минутку закрыть глаза, сразу начинают обвинять!

– Главное, чтобы ты не закрывал их надолго, – холодно заметил пилот с видом человека, сознающего свою правоту.

Он вышел из автобуса и пошел прочь. Ревсон прошептал на ухо Эйприл:

– Я был сонным, но сейчас сон с меня слетел. Однако мне необходимо заснуть, заснуть по-настоящему, поскольку я сильно подозреваю, что в самом ближайшем будущем поднимется суматоха. У тебя, случайно, нет снотворного?

– Да откуда? Если помнишь, предполагалось, что поездка будет непродолжительной.

– Помню, – вздохнул Ревсон. – Ну что ж, ничего не поделаешь. Давай аэрозоль.

– Зачем он тебе?

– Я брызну на себя. Совсем чуть-чуть. Ты заберешь баллончик у меня из руки и спрячешь.

Она медлила.

– Вспомни об ужине, о множестве ужинов, на которые я собираюсь тебя повести, как только мы попадем на берег.

– Я что-то не припомню ничего такого.

– Ну так запомни сейчас. Но я никуда не смогу тебя повести, если окажусь на дне залива Золотые Ворота.

Эйприл пожала плечами и неохотно протянула руку к сумке.

В третьем автобусе Крайслер положил руку на плечо Брэнсона и тихонько потряс его. Несмотря на усталость, Брэнсон немедленно проснулся:

– Что-то случилось?

– Пока не знаю. Но кое-что меня беспокоит, мистер Брэнсон. Некоторое время назад Ван Эффен ушел проверять посты и до сих пор не вернулся.

– Как давно это было?

– Полчаса назад.

– Господи, Крайслер, почему ты меня раньше не разбудил?

– По двум причинам. Во-первых, вам необходимо было поспать, ведь от вас зависит успех дела. Во-вторых, если кто-то в состоянии о себе позаботиться, так это Ван Эффен.

– Он взял с собой автомат?

– А вы видели его на этом мосту без автомата?

Брэнсон встал и взял оружие:

– Пойдем со мной. Ты видел, в какую сторону он пошел?

– На север.

Они подошли к президентскому автобусу. Часовой, Питерс, сидел на месте водителя и курил. Заслышав легкое постукивание, он быстро обернулся, достал из кармана ключ и открыл дверь.

– Ты не видел Ван Эффена? – тихо спросил его Брэнсон.

Он мог бы смело повысить голос на пару десятков децибелов: по части храпа президенты, короли, принцы, генералы, мэры и различные министры ничем не отличались от простых смертных.

– Да, мистер Брэнсон. Я видел его примерно полчаса назад. Он шел к ближайшему туалету.

– Ты видел, как он оттуда вышел?

– Нет. Откровенно говоря, я не смотрел по сторонам. Мое дело – следить, чтобы эти господа не совались в центр связи и не пытались стащить у меня оружие или ключ. Я совсем не хочу, чтобы к моей голове приставили мой же собственный пистолет, поэтому внимательно слежу за тем, что происходит внутри автобуса, а не снаружи.

– Ты прав. Я тебя не виню.

Брэнсон закрыл дверь и услышал, как в замке повернулся ключ. Они с Крайслером направились к ближайшему туалету и быстро убедились, что он пуст. В другом туалете тоже никого не было. Тогда они пошли к машине «скорой помощи». Брэнсон открыл заднюю дверь, посветил фонариком, чтобы найти выключатель, и включил свет на полную мощность. О’Хара, в одной рубашке, спал на откидной койке, укрывшись одеялом. Брэнсон потряс доктора за плечо. Трясти пришлось довольно долго.

О’Хара с трудом открыл слипающиеся глаза, прищурился от яркого света и посмотрел на незваных гостей, а потом на часы.

– Без четверти час! Что вам от меня нужно в такое время?

– Ван Эффен пропал. Вы его не видели?

– Нет, не видел. – В докторе зашевелилось профессиональное любопытство. – Он что, заболел?

– Нет.

– Тогда почему вы меня беспокоите? Может, он свалился с моста, – с надеждой в голосе предположил доктор.

Брэнсон внимательно посмотрел на О’Хару. Глаза у доктора были припухшими, но только от сна, а не от бессонницы. Брэнсон кивнул Крайслеру, они выключили свет, вышли и закрыли за собой дверь.

Навстречу им с автоматом наперевес шел Джонсон.

– Добрый вечер, мистер Брэнсон. Хотя скорее, наверное, доброе утро.

– Вы видели Ван Эффена?

– Ван Эффена? Когда?

– В течение последних тридцати минут.

Пилот покачал головой:

– Нет, не видел.

– Но он находился на мосту, как и вы. Если он там был, вы должны были его видеть.

– Извините, не видел. Возможно, он там и был, но я его не заметил. Я все время хожу взад-вперед – это лучший способ не заснуть. Я редко оглядываюсь назад. – Джонсон немного подумал или сделал вид, что подумал. – Возможно, Ван Эффен и появлялся на мосту, а потом ушел. Я хочу сказать, у него могли быть причины, что называется, прятаться за кустами.

– Но какие?

– Откуда мне знать? Вероятно, не хотел, чтобы его видели. Всякое может быть. Откуда мне знать, что у Ван Эффена на уме?

– Верно. – Брэнсон не горел особым желанием противоречить Джонсону, бывшему офицеру военно-морской авиации, который был важным звеном в нынешней операции. – Не могли бы вы некоторое время постоять на середине моста и посмотреть по сторонам? Думаю, стоя вы вряд ли заснете. Через пятнадцать минут вас сменят.

Брэнсон и Крайслер направились к первому автобусу. Внутри него горела неяркая лампочка и виднелся огонек сигареты Бартлета.

– Ну что ж, по крайней мере, часовые не спят. Но тем более непонятно исчезновение Ван Эффена.

Бартлет деловито произнес:

– Доброе утро, мистер Брэнсон. Совершаете обход? У меня все в порядке.

– Вы не видели Ван Эффена в последние полчаса?

– Нет. Не можете его найти?

– Скажем так, он пропал.

Бартлет задумался.

– Не буду задавать глупых вопросов вроде «как это он мог пропасть?». Кто видел его последним?

– Питерс. Но пользы от этого никакой. Кто-нибудь покидал автобус за последние полчаса?

– С тех пор как мы вошли в автобус после пожара, отсюда никто не выходил.

Брэнсон прошел к месту, где сидел Ревсон. Эйприл Уэнсди не спала. Ревсон, с закрытыми глазами, глубоко и мерно дышал во сне. Брэнсон посветил фонариком ему в глаза – никакой реакции. Тогда он поднял спящему веко. Мускулы века были расслаблены, чего не бывает у бодрствующих. Брэнсон посветил прямо в зрачок. Остекленевший глаз выглядел незрячим. Ревсон даже не моргнул.

– Спит как убитый. – Если Брэнсон и был разочарован, то ничем этого не выдал. – Как давно вы проснулись, мисс Уэнсди?

– Я вообще не спала. Наверное, мне не стоило возвращаться на мост. – Она робко улыбнулась. – Я ужасная трусиха, мистер Брэнсон. И страшно боюсь грозы.

– Я вас не обижу, мисс Уэнсди.

Брэнсон протянул руку и осторожно провел пальцем по губам Эйприл, которая растерянно смотрела на него. Губы были очень сухими. Брэнсон припомнил рассуждения О’Хары об эмоциональной нестабильности этой девушки.

– Вы и впрямь боитесь. – Он улыбнулся и похлопал ее по плечу. – Не волнуйтесь, гроза скоро кончится.

Он ушел.

Эйприл действительно боялась, но совсем по другой причине. Она опасалась, что Брэнсон попытается разбудить Ревсона, начнет его трясти и поймет, что это бесполезно.

Двадцать минут спустя Брэнсон и Крайслер стояли у двери третьего автобуса.

– На мосту его точно нет, мистер Брэнсон.

– Согласен с тобой. А теперь попытайся поразмышлять вслух.

Молодой человек отрицательно покачал головой:

– Я по натуре ведомый, а не ведущий.

– И тем не менее.

– Ладно, попробую. Я могу говорить свободно?

Брэнсон кивнул.

– Прежде всего, Ван Эффен не прыгал с моста. Не только потому, что он не склонен к самоубийству, но и потому, что всего несколько дней отделяют его от богатства, выраженного семизначным числом. И он не предатель. Вы сказали, что я могу говорить свободно. Если бы даже Ван Эффен решил отказаться от состояния и предать нас, ему следовало бы пройти около шестисот метров к северной или южной башне и Джонсон обязательно его заметил бы. Значит, произошел несчастный случай.

– Определенно.

– И Ревсон тут ни при чем. Единственный, кого я мог бы заподозрить, – это генерал Картленд. Опасный человек. Но Питерс исключает эту возможность, а Питерс очень бдительный. Что касается Ковальски… – Крайслер немного помолчал. – Знаете, мистер Брэнсон, мне кажется, ничего бы не случилось этой ночью, если бы Ковальски рыскал повсюду. – Он опять замолчал. – Я начинаю задумываться, а был ли несчастный случай с Ковальски действительно несчастным случаем.

– Я тоже об этом думаю. И каково твое заключение?

– В наше стадо затесалась паршивая овца.

– Тревожная мысль, но отмахнуться от нее нельзя. Хотя зачем человеку отказываться от целого состояния?

– Может быть, правительство где-то и когда-то пообещало этому человеку удвоить его долю, если…

– Пустые рассуждения, – нахмурился Брэнсон. – Подозревая всех и каждого, мы впадем в истерию, а только этого нам еще не хватало. Итак, каковы твои окончательные выводы о судьбе Ван Эффена?

– Такие же, как и у вас: он на дне залива.

На самом деле Ван Эффен сидел на берегу, в автобусе, из которого велись переговоры. Напротив него за столом сидели Хагенбах и Хендрикс. У дверей стояли вооруженные полицейские. Ван Эффен утратил свою привычную бесстрастность. Он выглядел слегка ошарашенным, то ли потому, что, очнувшись, обнаружил себя в столь затруднительном положении, то ли все еще находился под воздействием газа.

– Выходит, я недооценил Ревсона? – констатировал Ван Эффен.

– Когда попадете в Сан-Квентин, там многие согласятся с вами, – ответил Хагенбах. – Кстати, о Сан-Квентине: можете рассчитывать самое малое лет на десять без надежды на досрочное освобождение.

– Что ж, в каждом деле есть определенный риск.

– Однако это можно изменить.

– Я вас не понимаю.

– Мы предлагаем сделку.

– Никаких сделок.

– Вам нечего терять, а приобрести можете многое. Говоря точнее, десять лет жизни.

– Никаких сделок!

Хагенбах вздохнул.

– Ваше поведение достойно восхищения, но, увы, оно вам ничего не даст. – Он обратился к Хендриксу: – Вы согласны со мной?

Хендрикс приказал полицейским:

– Наденьте на него наручники и отвезите в военный госпиталь, в отделение особого режима. Скажите врачам, что мистер Хагенбах скоро прибудет. Пусть обеспечат действенность видеозаписи.

– Госпиталь? – встрепенулся Ван Эффен. – Видеозапись? Вы хотите применить наркотики?

– Если не желаете сотрудничать с нами, мы обойдемся и без вашего согласия. Это будет, так сказать, неосознанное сотрудничество.

Круглое лицо Ван Эффена исказилось в презрительной усмешке.

– Вы прекрасно знаете, что суд не примет признаний, сделанных под нажимом.

– Мы не собираемся добиваться от вас признаний. У нас уже сейчас есть все, чтобы засадить вас на весьма длительный срок. Все, что нам нужно, – это немного полезной информации. Смесь пентотала натрия и кое-каких трав в разумной пропорции – и вы запоете, как соловей.

– Может быть, – с тем же презрением произнес Ван Эффен. – Но даже вам придется подчиниться законам этой страны. Юристы, добывающие информацию незаконными способами, преследуются по закону, они подлежат немедленному аресту.

– Да полно вам, – почти ласково сказал Хагенбах. – Думаю, вы слышали о полном прощении, дарованном президентом? Или вы забыли о том, что похитили самого президента?

Без десяти три часа утра на южном берегу лейтенант военно-воздушных сил повертел две ручки на каком-то очень хитроумном приборе и поймал в перекрестье телескопического прицела самый центр прожектора, освещавшего южную башню моста. Затем нажал на кнопку, всего один раз.

Без пяти три трое мужчин сели в странное с виду транспортное средство с низкой посадкой, до тех пор скрытое за переговорным автобусом от возможного наблюдения с моста. Невзрачный мужчина в серой куртке сел за руль, двое других устроились сзади. Оба пассажира были в серых комбинезонах и казались на удивление похожими. Звали их Кармоди и Роджерс. Обоим было лет по тридцать пять, оба выглядели уверенными и компетентными, как это обычно свойственно настоящим джентльменам. Являлись ли они джентльменами, сказать трудно, но их уверенность и компетентность не подлежали сомнению. По их внешнему виду никто бы не догадался, что это специалисты-взрывники. Оба были вооружены пистолетами, и оба пистолета были снабжены глушителями. Кармоди держал в руках холщовую сумку, в которой находились комплект инструментов, два баллончика с аэрозолем, моток крепкого шнура, липкая лента и фонарик. В такой же сумке Роджерса лежали портативная рация, термос и сэндвичи. Эти люди были прекрасно экипированы для выполнения своей задачи и подготовились к долгому ожиданию.

Ровно в три часа погасли огни на мосту Золотые Ворота и в примыкающей к нему части Сан-Франциско. Водитель в серой куртке включил машину, и электромобиль почти бесшумно двинулся в сторону южной башни.

Дежурный полицейский взял трубку в переговорном автобусе. Это звонил Брэнсон, и он был отнюдь не в радостном настроении.

– Хендрикс?

– Начальника полиции сейчас нет, – ответил дежурный.

– Так найдите его!

– Не могли бы вы сообщить мне, в чем дело…

– На мосту снова погас свет. Немедленно найдите Хендрикса!

Полицейский положил трубку рядом с аппаратом и прошел в конец автобуса. Хендрикс сидел у открытой двери. В одной руке у него была переносная рация, в другой – чашка кофе. Рация затрещала, и послышался голос:

– Это Кармоди, шеф. Мы внутри башни, а Хопкинс со своей машиной уже на полпути обратно.

– Спасибо. – Хендрикс выключил рацию. – Что, Брэнсон звонит? Забеспокоился?

Он не спеша допил кофе, подошел к телефону, взял трубку и зевнул.

– Я спал. Можете ничего мне не говорить. Снова погас свет. Всю ночь что-то гаснет то в одном, то в другом конце города. Не кладите трубку.

Брэнсон ждал в президентском автобусе. По проходу к нему бежал Крайслер. Президент сонно посмотрел на молодого человека. Нефтяные магнаты мирно храпели. Брэнсон, все еще с трубкой в руке, обернулся на шум, и Крайслер тут же выпалил:

– Южный прожектор вышел из строя!

– Это невозможно! – На лице Брэнсона глубже обозначились морщины. – Что случилось?

– Не знаю. Прожектор погас. С генератором вроде бы все в порядке.

– Тогда беги к прожектору, освещающему северную башню, и поверни его в другую сторону. Нет, постой!

В трубке послышался голос Хендрикса.

– Вы сказали, через минуту? – Брэнсон обернулся к Крайслеру. – Ничего не нужно. Сейчас снова дадут свет. – Он снова заговорил в трубку. – Не забудьте, я хочу, чтобы Квори позвонил мне ровно в семь.

Брэнсон положил трубку и пошел по проходу. Его остановил президент:

– Когда же кончится этот кошмар?

– Все зависит от вашего правительства.

– Я не сомневаюсь, что правительство выполнит ваши требования. Вы заинтриговали меня, Брэнсон, заинтриговали всех нас. Чем вам так досадило общество?

– Что мне общество? – улыбнулся своей ничего не значащей улыбкой Брэнсон.

– В таком случае что вы имеете против меня лично? Зачем понадобилось меня публично унижать? Со всеми другими людьми вы неизменно любезны. Разве недостаточно того, что вы взяли меня в заложники и получите выкуп?

Брэнсон не ответил.

– Может быть, вам не нравится моя политика?

– Политика меня не интересует.

– Я сегодня разговаривал с Хендриксом. Он рассказал мне, что ваш отец – очень богатый человек, банкир с Восточного побережья. Мультимиллионер. Вы завидуете человеку, сумевшему подняться на вершину. Вы не в силах дождаться, пока унаследуете отцовский банк и его миллионы, поэтому выбрали другой, единственно доступный вам путь – преступный. Но на этом пути вы немногого добились. Никто, кроме нескольких полицейских, не знал о вашем существовании. Вы неудачник, вы испытываете неудовлетворение. Поэтому и решили отыграться на самых известных людях Америки.

– Вы, господин президент, никудышный диагност и такой же психолог. Да, да, я снова оскорбляю вас, правда, теперь уже один на один. Но довольно болтовни. Подумайте о том, что ваши решения влияют на жизнь двухсот миллионов американцев.

– Что вы имеете в виду?

– Хочу сказать, что вы серьезно заблуждаетесь. Брэнсон-старший, этот образец добропорядочности и процветания, на самом деле закоренелый мерзавец. Он был и остался матерым мошенником. Говорите, он известный инвестор? И много от этого получили его вкладчики? Большинство из них – люди со скромными средствами. Я, по крайней мере, граблю богатых. Я все узнал, когда работал у него в банке. Да мне и доллара не нужно от этого негодяя! Я даже не доставил ему удовольствия лишить меня наследства. Просто сказал все, что думаю о нем, и ушел. А известность – зачем она мне?

– И тем не менее за последние восемнадцать часов вы добились большей известности, чем ваш отец за всю жизнь, – мрачно заметил президент.