Ван Эффен внимательно посмотрел на Брэнсона, умело скрывая любопытство. Ему показалось, что обычная кипучая энергия его шефа чуточку приугасла.

– Ну, как вы нашли «скорую помощь» и доброго доктора? Все чисто? – спросил он.

– Машина чиста. Черт возьми, я совсем забыл проверить самого О’Хару!

Ван Эффен улыбнулся:

– Вполне понятно. Кто бы усомнился в этом оплоте высокой нравственности? Пожалуй, я сам им займусь.

– А как дела у вас?

– Обыском занимались десять человек. Мы были очень дотошны – и стали крайне непопулярны. Если бы на мосту был серебряный доллар, мы бы его нашли. Но обыск ничего не дал.

Брэнсон и его люди искали не то и не там. Им следовало обыскать начальника полиции Хендрикса, прежде чем отпускать его с моста.

Хагенбах, Мильтон, Картер, Ньюсон и Квори сидели вокруг длинного стола в автобусе, из которого велись переговоры с мостом. В шкафчике на боковой стене стояло множество бутылок со спиртным, и, судя по уровню жидкости в них и в стаканах, стоящих перед пятью членами переговорного комитета, бутылки эти выполняли отнюдь не декоративную роль. Все пятеро старательно занимались двумя вещами: не смотрели друг на друга и не разговаривали друг с другом. Их взоры не отрывались от захватывающего зрелища на дне стаканов. По сравнению с этой компанией похоронный зал можно было бы считать оживленным пассажем.

В головной части автобуса раздался тихий звонок. Полицейский, сидевший перед целой батареей телефонов, поднял трубку и вполголоса заговорил, затем повернулся и сказал:

– Мистер Квори, это Вашингтон.

Квори встал с видом французского аристократа, отправляющегося на гильотину, и подошел к телефону. Его реплики больше напоминали унылое мычание. Наконец он сказал: «Да, как планировалось», вернулся к столу и плюхнулся на свое место.

– Деньги приготовлены, на случай если они понадобятся.

– А вы думаете, они могут не понадобиться? – мрачно осведомился Мильтон.

– Казначейство согласно, что мы должны задержать перевод денег еще на двадцать четыре часа.

Настроение у Мильтона не улучшилось.

– По шкале Брэнсона это означает, что сумма возрастет почти на пятьдесят миллионов долларов. Мелочи по сравнению с тем, что он запросил. – Он сделал обреченную на неудачу попытку улыбнуться. – Кто знает, может быть, за это время у одного из наших великих умов появится блестящая идея…

Он оборвал себя и погрузился в молчание, которое никому не хотелось прерывать. Хагенбах взял бутылку виски, налил себе, добавил льда и пустил бутылку по кругу. Вся компания вернулась к скорбному изучению своих стаканов.

Бутылка недолго оставалась невостребованной. Вошли Ричардс и Хендрикс и, не говоря ни слова, тяжело опустились на два свободных места. Вице-президент потянулся к бутылке на мгновение раньше начальника полиции.

– Как мы выглядели в последней телепередаче? – спросил Ричардс.

– Ужасно! Но еще ужаснее то, что мы сидим здесь всемером и никому ничего не приходит в голову! – Мильтон вздохнул. – Семь лучших умов, призванных властью и законом для разрешения этого дела. И все, что мы можем, – это пить виски. Ни у кого нет ни одной идеи.

– Думаю, у Ревсона идеи есть, – заметил Хендрикс. Он выудил из носка клочок бумаги и передал его Хагенбаху. – Это для вас.

Хагенбах развернул записку, выругался и крикнул оператору:

– Мой декодер, быстро!

Он снова с головой ушел в работу и, вполне предсказуемо, обратился с расспросами к Хендриксу (у Ричардса он не стал бы спрашивать даже, который теперь час):

– Как там дела? Есть что-то, чего мы не знаем? Почему умер Хансен?

– Грубо говоря, из-за голода и жадности. Он схватил поднос с едой, прежде чем его успели предупредить, как определять плохие подносы.

– Бедняга всегда отличался прожорливостью, – вздохнул Мильтон. – Видимо, у него были какие-то неполадки с обменом веществ. О мертвых принято говорить только хорошее, однако я часто намекал Хансену, что он роет себе могилу собственными зубами. Так и вышло.

– Значит, Ревсон не виноват?

– Никто вообще не виноват. Хуже другое. Ревсон под подозрением. Брэнсон, как нам известно, очень умен, и он уверен, что на мосту работает агент ФБР. Почти настолько же он уверен, что это Ревсон. Думаю, этот человек руководствуется инстинктом. Ему нечего предъявить Ревсону.

– Который тоже очень умен. – Хагенбах помолчал, потом остро взглянул на Хендрикса. – Если бы Брэнсон подозревал Ревсона, разве он позволил бы ему приблизиться к вам, зная, что вы отправляетесь на берег?

– Ревсон ко мне не подходил. Записку мне передал генерал Картленд. Он получил ее от Ревсона.

– Значит, Картленд в курсе?

– Он все знает. Ревсон собирается передать ему пистолет с отравленными пулями. Никогда не думал, что наш начальник штаба столь кровожаден. Ему не терпится пустить оружие в дело.

В разговор вступил Картер:

– Вы же знаете, что во время Второй мировой войны Картленд был прославленным командиром танка. Так неужели после всех тех относительно приличных немцев и итальянцев, которых ему пришлось тогда убить, он станет сейчас волноваться из-за устранения нескольких настоящих ублюдков?

– Кто знает? Как бы то ни было, я зашел в тамошний туалет – ужасный, хочу я вам сказать, – и сунул записку в носок. Я опасался, что нас с вице-президентом обыщут перед тем, как мы покинем мост. Но этого не произошло. Ревсон прав. Брэнсон слишком самоуверен, и ему недостает чувства опасности.

Ревсон и О’Хара смотрели вслед уходившему Ван Эффену. Ревсон отошел на несколько шагов от машины и подал доктору знак следовать за ним.

– Ну и проверочку устроил вам наш добросовестный приятель! Наверное, ему пришлось не по вкусу ваше замечание, что вы надеетесь когда-нибудь увидеть его своим пациентом.

О’Хара посмотрел на темное грозовое небо. Тучи были уже почти над головой. Подул свежий ветер, и на волнах залива появились белые гребешки.

– Похоже, ночь выдастся бурная. По-моему, нам будет гораздо уютнее в машине. У меня там есть превосходное виски и замечательное бренди, предназначенные, как вы понимаете, исключительно для приведения в чувство больных и страждущих.

– Вы здорово преуспеете в своей профессии, доктор! Больной и страждущий – это в точности описание моих симптомов. Но я бы предпочел, чтобы мне оказали помощь прямо здесь.

– Почему?

Ревсон с жалостью посмотрел на собеседника:

– Вам повезло, что я здесь, иначе вы бы стали главным подозреваемым. Разве вам не приходило в голову, что во время тщательного обыска вашей машины Брэнсон мог поставить жучок? Вы его ни за что не найдете, даже если неделю искать.

– Теперь и до меня дошло. Увы, медицинская профессия не требует столь изощренного ума.

– А джин у вас есть?

– Странный вопрос! Конечно есть.

– Это мне годится больше. Я говорил Брэнсону, что практически не пью и поэтому у меня нос как у гончей. Не хотелось бы, чтобы он застал меня со стаканом жидкости янтарного цвета в руках.

– Да, весьма, весьма изощренный ум!

О’Хара скрылся в машине и скоро вернулся с двумя стаканами. Тот, что с прозрачной бесцветной жидкостью, он протянул Ревсону:

– Ваше здоровье.

– Действительно. Подозреваю, что в ближайшие двадцать четыре часа оно будет в большом дефиците.

– Какое загадочное замечание!

– Простая телепатия. – Ревсон задумчиво посмотрел на стоявший неподалеку вертолет. – Хотелось бы знать, будет ли пилот – Джонсон, кажется, – спать сегодня в вертолете?

О’Хара шутливо поежился:

– А вы сами бывали когда-нибудь в вертолете?

– Как ни странно, нет.

– Я был несколько раз. Исключительно в связи с выполнением врачебного долга. Армейские вертолеты оснащены брезентовыми креслами с металлическим каркасом. По-моему, эти так называемые кресла ничуть не лучше, чем ложе из гвоздей.

– Верю. В таком случае пилот наверняка устроится на ночь в третьем автобусе, вместе со своими собратьями.

– Вы проявляете странный интерес к этому вертолету.

Ревсон осторожно огляделся. В пределах слышимости никого не было.

– В нем находится взрывное устройство для той взрывчатки наверху. Я намерен – заметьте, всего лишь намерен – вывести его из строя сегодня ночью.

О’Хара некоторое время помолчал, потом добродушно заметил:

– Думаю, придется дать вам еще лекарства. Для лечения того, что располагается у вас между ушами. Возле вертолета останется по меньшей мере один охранник. Вы прекрасно знаете, что всю ночь мост сияет огнями. Так что вы просто дематериализуетесь…

– О часовом я позабочусь. Свет выключат, когда мне это понадобится.

– Бред!

– Я уже отправил сообщение на берег.

– А я и не знал, что секретные агенты по совместительству волшебники. Вы что, достали из шляпы почтового голубя…

– Хендрикс отвез на берег мою записку, – объяснил Ревсон.

О’Хара уставился на него, потом предложил:

– Хотите еще выпить?

– Спасибо, но сегодня ночью мне нужен ясный ум.

– А я, пожалуй, выпью.

Доктор забрал оба стакана и вернулся с одним.

– Послушайте, у этого парнишки, Ковальски, глаза как у ястреба. Я и сам не совсем близорукий. Так вот, он с вас глаз не спускал, пока вице-президент и начальник полиции были здесь. Уверен, он выполнял приказ Брэнсона.

– Чей же еще? Но я и близко не подходил к Хендриксу. Свое послание я отдал Картленду, который передал его Хендриксу. Ковальски был слишком занят мной, чтобы думать о Картленде и Хендриксе.

– В какое время выключат свет?

– Я пока не знаю. Я подам сигнал.

– Значит, Картленд в курсе дела?

– Разумеется. Кстати, я обещал генералу пистолет с отравленными пулями. Не могли бы вы передать ему оружие?

– Найду какой-нибудь способ.

– Но наверное, нет никакого способа восстановить сломанную печать на ящике?

– Вы хотите сказать, на тот случай, если подозрительный мистер Брэнсон снова придет в мою машину? Такого способа нет. – О’Хара улыбнулся. – Однако совершенно случайно у меня в том ящике есть две запасные печати.

Ревсон улыбнулся в ответ:

– На это стоит посмотреть! Да, трудно все предвидеть. Итак, вы все еще на стороне закона и порядка? И все еще желаете увидеть Брэнсона в блестящих новеньких наручниках?

– Мое желание с каждым часом становится сильнее.

– Но его осуществление, возможно, потребует некоторого отступления от ваших этических принципов.

– К черту медицинскую этику!

Хагенбах с удовлетворением вытащил из своего декодера отпечатанную страницу. Он быстро просмотрел текст и удивленно приподнял бровь.

– Как по-вашему, – спросил он у Хендрикса, – Ревсон выглядел совершенно нормальным, когда вы уезжали?

– Кто может сказать, как должен выглядеть Ревсон?

– И то верно. Кажется, я не в состоянии разобраться с тем, что он тут понаписал.

– Не поделитесь с нами вашим маленьким секретом, Хагенбах? – ядовито спросил Ричардс.

– Он пишет: «Похоже, ночью будет отвратительная погода, и это нам на руку. Мне нужно, чтобы вы устроили фальшивые нефтяные пожары. Можно смешать нефть со старыми автомобильными покрышками. Один пожар – в юго-западном направлении от меня, скажем в парке Линкольна. Второй – в восточном направлении, скажем в Форт-Мейсоне, и пусть там разгорится посильнее. Начните с парка Линкольна в двадцать два ноль-ноль. В двадцать два ноль три, воспользовавшись при необходимости прибором ночного видения, примените лазерный луч, чтобы вывести из строя радиопеленгатор на крыше третьего автобуса. Дождитесь моего светового сигнала – SOS – и начинайте второй пожар. Через пятнадцать минут нужно вырубить свет на мосту и в северной части Сан-Франциско. Будет лучше, если к этому времени начнутся фейерверки по всему китайскому кварталу – как будто горит фабрика по производству пиротехники. Подводную лодку поставьте под мост к полуночи. Пожалуйста, подготовьте рацию, которая могла бы поместиться в донышко моего фотоаппарата. Настройте ее на одну частоту с вами и с подводной лодкой».

Наступило продолжительное молчание, во время которого Хагенбах, по вполне понятной причине, снова потянулся за бутылкой шотландского виски. Бутылка быстро опустела. Наконец Ричардс вынес свое суждение:

– Этот человек сумасшедший. Совершенно, совершенно сумасшедший.

Какое-то время никто не пытался возражать ему. Именно на Ричардсе, временно исполняющем обязанности руководителя страны, лежало бремя принятия решений. Но, кроме своего замечания о психической нестабильности Ревсона, вице-президент был не в настроении принимать какие-либо решения. Тогда Хагенбах взял дело в свои руки.

– Ревсон мыслит, вероятно, куда более здраво, чем любой из нас. У него блестящий ум, и он уже не раз доказал нам это. Просто у него не было времени вдаваться в детали. В конце концов, у кого-нибудь из вас есть идея получше? Позвольте уточнить вопрос: есть ли у кого-нибудь из вас хоть какая-нибудь идея?

Если у кого-то и была идея, то он ее успешно скрывал.

– Хендрикс, свяжитесь с заместителем мэра и с начальником пожарной службы. Пусть устроят эти пожары. А как насчет фейерверка?

Хендрикс улыбнулся:

– Фейерверки запрещены в Сан-Франциско с тысяча девятьсот шестого года^[11]. Однако совершенно случайно мы знаем одну подпольную фабрику в китайском квартале, выпускающую все, что нужно для подобных развлечений. Ее владелец не откажется помочь полиции.

Ричардс покачал головой:

– Сумасшествие! Полное сумасшествие!