Глава 5

Марина казалась полной Асиной противоположностью. Внешность её была парадоксальна, как и у Аси, но и парадокс этот противопоставлялся Асиному.

Если у Аси имелось всё для нежного образа: широко посаженные глаза, курносый нос, острый подбородок, пухлые губы и почти тургеневское прозвище, и всё это делало её пацанкой, – то у Марины было наоборот. Прямоугольное лицо, строгие брови, прямой и даже слегка длинноватый нос, чёткая линия губ и грудной голос – и в целом портрет получался изысканный и утончённый. Никто не знает, как это удалось. Может быть, способствовало ирландское сочетание чёрных локонов и синих глаз, а может, фигура с тонкой талией. А может, всё в совокупности.

Как бы то ни было, когда Марина, как сейчас после фестиваля, носила джинсы с кроссовками, это вызывало диссонанс, потому что она будто создана была для платьев и балеток. Ей было двадцать девять лет, и, снова в отличие от Аси, она выглядела старше, но и это шло ей на пользу. «Интеллигентная девушка», – говорили про неё окружающие.

Ребята приехали в город, чтобы переночевать и с утра вернуться в Москву. Ася, Федя, Вика и Юля ушли в свой хостел, и Марина с Тэмом остались вдвоём: у него была вписка у бывших однокурсников, а она и так жила в Казани.

– Ну что, – усмехнулся Тэм, – сейчас поздно, а здесь не Москва. Так что одна ты не пойдёшь.

Он сказал это так, будто заранее готовился получить отпор: Маринина враждебность от него не ускользнула.

Марина пожала плечами.

– Ну хорошо.

– Что, вот так просто? – удивился Тэм.

Но сильно удивляться тут было нечему. У Марины была одна странная, но вообще-то закономерная особенность: она начинала интересоваться тем, кто интересовался ею. Марина об этой особенности знала и на всякий случай выработала привычку: сердиться на молодых людей, выказывающих к ней интерес. А Тэм ещё вчера, на фестивале, его выказывал. И, как назло, не напрямую, а интеллигентно и даже задумчиво. Так что сердилась она ещё сильнее, чем когда-либо. Но сейчас её мучила совесть.

– Ну ладно тебе, – сказала она. – Мне понравилось, как ты в покер играешь. Как сначала сидишь такой невинный-невинный, на облачке бы так сидеть, а не на свитере… И как потом всех того…

Тэм сделал лицо почти такое же невинное, как на игре, засмеялся и развёл руками.

– Тогда пошли поедим? – предложил он.

– По бутерброду?

– Можно и так. Главное – в цивилизацию. И кофе как бог. Из машины.

– Это такой каламбур? – уточнила Марина. – Бог из машины?

– Угу.

Под крышей торгового центра им навстречу выскочила девчонка лет двадцати трёх с длинными тёмными волосами и стопкой флаеров.

– Не хотите пострелять из… – начала она, но тут её карие глаза увеличились вдвое. – Тэм?!

– Алиска! Здоро́во!

– Какими судьбами?

– А мы со школотой кругозор прокачиваем – на фестиваль ездили. Что тут у тебя? – Тэм посмотрел на флаеры.

– Да из рогатки птиц стрелять. Муляжи…

– Не, извини, мы «зелёные», – улыбнулся он. – Ладно, мы дальше, в бутербродную.

– Давайте. – Алиска сложила флаеры веером и томно помахала перед собой.

* * *

– А ты чем вообще занимаешься? – спросил Тэм, когда они с Мариной уселись друг напротив друга у стеклянной стены.

– В кафе работаю. Когда-то была дизайнером.

– А в каком кафе?

– «У Тараса».

Он кивнул: знал, где это.

– Отчего ж такие перемены жёсткие?

– Ну, во-первых, штат небольшой, у меня полномочия. Знаешь, как это бывает: вроде тебя нагружают так, что твой трудовой договор трещит по швам… Но это даёт некоторую власть. Не то чтобы я к этому стремилась, но иногда приятно.

– Власть это даёт не всегда, – возразил Тэм. – У меня договор тоже трещит, как у всех школьных преподов. Но власти нет, только бежим-орём, хоть мемы с нас рисуй.

– А во-вторых, – продолжала Марина, – есть ещё один плюс: я смотрю на людей… Каждый день узнаю в десять раз больше, чем за месяц клепания логотипов.

– А это разве не художник в тебе говорит? На людей ты ведь смотришь не просто так, а чтобы преобразовать потом во что-то.

Марина улыбнулась.

– Ну, может, это и старая привычка. Но пока что я разрешила себе не рисовать. Просто узнаю новое и радуюсь.

– Чем бескорыстнее такая радость, тем лучше потом получается художество, – не отступал Тэм.

– Откуда такие познания про мир художников?

– У меня просто много друзей. Самых разных. Поэтому вот.

Марина отпила кофе, он, за компанию, тоже.

– Кстати о тебе, – сказала она. – А ты, получается, отсюда родом? Судя по вписке… и по Алиске, – она засмеялась рифме.

– Да, я отсюда. Правда, не могу сказать, что я здесь вырос. Меня отец брал в экспедиции на Дальний Восток. Потом он снова женился, а я вернулся учиться. Но мы всё равно с тобой земляки.

Марина покачала головой.

– Не земляки.

– Это как?

– Я родилась в Сямозере. Карелия…

– Я знаю, где это, – скромно заметил Тэм. – Я препод географии.

Марина рассмеялась.

– Точно. Прости.

– Тогда как тебя занесло в Казань?

Она отщипывала от своего бутерброда маленькие кусочки мякиша: привычка, кажущаяся неприличной – или аристократичной, в зависимости от автора.

– Ну, сначала меня занесло в Москву. Я была дизайнером в одном проекте с Федей, Асиным мужем. Так с обоими и познакомилась.

Тэм задумчиво глянул поверх её плеча куда-то вдаль.

– А потом что-то пошло не так…

Марина скатала из хлеба шарик и теперь перекатывала его туда-сюда в руках. Получилось нечто похожее на просфору.

– Всё правильно. Я стала встречаться с парнем, мы даже съехались. А затем ушла от него. И больше не могла оставаться в Москве. И дизайном заниматься тоже не могла.

– А в Сямозеро неохота было возвращаться…

– Да, родители бы не поняли. А тут у меня знакомые, они и предложили пойти к ним в кафе.

Тэм смотрел на неё серьёзно и с любопытством.

– Никогда бы не подумал, что ты такая путешественница.

– Ну, от жизни обычно бегут из Москвы.

– Не всегда.

Марина не сразу сообразила, что теперь и сама пристально его разглядывает. Тэм, видимо, истолковал её взгляд по-своему.

– Слушай, пойдём уже? По дороге расскажу, если хочешь.

– Хорошо.

Промоутерша Алиска ещё была тут. Её рабочий день закончился; она развалилась на стуле, перед ней стоял кофейный стакан, а вокруг него заборчиком выложены флаеры.

– Что, вокруг одни «зелёные»? – хмыкнул Тэм.

– Ага.

Тэм с Мариной вышли из торгового центра и побрели в сторону набережной. Солнце зашло, розовые облака удачно сочетались с голубыми куполами на горизонте.

Тэм решил продолжить разговор, не дожидаясь вопросов:

– Так вот, по поводу «сбежать от жизни». Я как раз сбежал от жизни в Москву.

– Я думала, ты переехал, потому что там наука?

Он покачал головой. В ламповом свете Марина не замечала морщинок в уголках его глаз, а сейчас, в темноте, их видела.

– Да наукой я и здесь мог заниматься, – сказал Тэм. – Ну, универ бы окончил, а в Москве уже в аспу. А я именно сбежал и перевёлся. Тут другое. Не то чтобы всё это меня сломало – в конце концов, я не объезжаю Казань за сто километров; иногда, как видишь, бываю, и ничего. Но всё-таки мне проще жить в Москве. Движуха успокаивает…

– Так что, что с тобой здесь случилось?

Тэм перевёл взгляд себе под ноги. Он явно не знал, как стоит рассказывать эту историю, и рассудил, что лучше быть лаконичным.

– В общем, когда я вернулся после Дальнего Востока в Казань, здесь у меня была девушка. Потом мы разошлись, и я мало что о ней слышал. А через год узнал, что она умерла.

Он рассказывал обо всём естественно, не стремясь вызвать сострадания, – просто констатировал. И это трогало.

– Ты любил кого-нибудь с тех пор? – спросила Марина.

– Да в общем-то нет.

– Когда же это было?

Марина не смела спрашивать, от чего умерла та девчонка.

– Я на третьем курсе учился, когда узнал.

– А сейчас тебе сколько?

– Тридцать два.

– То есть двенадцать лет прошло? Ничего себе…

Тэм задумался, как будто хотел что-то сказать, но промолчал.

– А если бы она была жива, – спросила Марина, – возможно ли, что вы бы снова сошлись?

Тэм замер и, казалось, задержал дыхание.

– Прости, – испугалась Марина, – давай не будем…

– Да нет, – Тэм смущённо усмехнулся, – я просто прикидываю, что было бы. Нет, вряд ли бы сошлись. Тут другое. Когда люди вместе, у них нити как бы сплетаются. А когда расходятся, то расплетаются. А тут нить, с которой ты расплёлся, взяла и оборвалась. Я не Пушкин, – крайне неожиданно добавил он, видимо, извиняясь за неуклюжую аллегорию.

– Я поняла тебя, – мягко сказала Марина. – Да, тяжело.

– Она, – закончил Тэм, – чем-то на Асю была похожа.

– На Асю?!

– На Асю. Энергетика та же.

Марина, к своему стыду, испытала такое чувство, будто на неё написали обидную эпиграмму в «Друганах».

– Так вот поэтому и не представляю, – уточнил Тэм.

– А что представляешь? – спросила Марина. Спросила прямо и даже нагло, сама от себя не ожидая.

Тэм не успел ответить.

– Стой! – Он поднял указательный палец и прислушался.

Откуда-то сверху доносились звуки. Молодые люди не сразу разобрали, что́ это, но отчётливо слышали: звуки жалобные.

– Вон там, – сказал Тэм и направился к дереву за фигурной оградкой у набережной.

На улице было уже совсем темно, а кроны деревьев оставались по-летнему густыми, поэтому Марина не смогла ничего разглядеть. Зато она увидела са́мого голосистого субъекта: тот сидел у подножья дерева, уставившись на неё совсем не как рыцарь без страха и упрёка, а совсем даже наоборот – со страхом и упрёком. Марина нагнулась и подняла котёнка с земли: он оказался серым и с полосатой спинкой. Полоски были почему-то продольные.

– Самый умный, – заметил Тэм. – Внизу остался, спас стаю. Погоди…

Он скинул рюкзак, ухватился за ветку дерева и подтянулся, упёршись ступнёй в ствол. Свободной рукой по очереди снял с дерева двух котят – ещё одного серого и белого – и передал Марине. Марина прижала всех троих к груди и внезапно засмотрелась на руку Тэма – ту, которой он держался за ветку. На руке виднелись вены.

– Вроде всё, – сказал он, в последний раз внимательно оглядел дерево и спрыгнул на бордюр.

Котята верещали ещё жалобнее, тёрлись друг о друга и заодно о Марину. Тэм быстро достал из рюкзака серый свитер.

– Так, сюда их. – Он позволил котятам переползти с Марининого декольте в тёплый акрил. – Чёрт, сразу надо было сообразить. Уже тебя поцарапали… – Он не удержался от улыбки.

– Ничего страшного. – Марина тоже улыбнулась: слишком уж явно он старался не смотреть туда, где были царапины.

Свитер был весь в листьях и щепках: Тэм сидушек не признавал.

– Явно домашние, – убедился он. – Кто-то дождался, когда им исполнится месяц, и…

– Очень гуманно, – саркастически заметила Марина.

– По крайней мере, блох у них нет. Обработать-то надо, но видимых тварей нет. Уже минус проблема.

– Я всё равно не знаю, что делать, – расстроилась Марина. – У меня хозяева вредные…

– А у меня аллергия, – горько усмехнулся Тэм.

– И как же быть? Нельзя их тут оставлять.

– Можно ребятам позвонить, обрадовать. Наверняка ведь не спят ещё.

Ребята примчались ровно через двенадцать минут.

– У нас уже есть Алтай, – сказала Ася. По пути она ухитрилась найти открытый магазин и купить консервы. Теперь она кормила найдёнышей прямо с ладони, пачкая и себя, и Марину, и свитер коричневой жижей.

– Алтай – это кто?

– Псина, сейчас с моими родителями тусит. Он, конечно, адекватный, но рисковать всё ж не хочется. У них, у пушистых балбесов, инстинкты. Юль?..

Но Юля не решалась брать котят, не спросив родителей.

– Что ж, остаюсь я, – весело сказала Вика. – Бабушка с дедушкой точно против не будут.

Ася дождалась, когда котята вылижут ей пальцы дочиста, и относительно чистыми руками погладила всех троих одновременно.

– А сейчас мы что сделаем? Тэм, ты сможешь их на вписку притащить? На одну ночь? У нас-то хостел.

– Да не вопрос. – Тэм улыбнулся во весь рот, отчего лицо его почему-то не расширилось, а вытянулось ещё больше. – Мои друзья даже не удивятся.

На том и порешили. Ребята разбрелись кто куда: четверо – в хостел, Марина с приятной улыбкой – через дорогу, домой, а Тэм с котятами, проводив её, – к своим товарищам.

– А почему, кстати, «Алтай»? – по дороге спросила Вика у Аси. – Тебя там так впечатлило?

– Да я там и не была ни разу. Это его в приюте так обозвали, а мы не стали переименовывать.