– А может, ему тоже хочется на подоконнике стоять? – возразил я, показывая на горшок, который Алка держала в руках, намереваясь отнести на кухню. Бархатные зелено-бардовые стебли растения с узкими листьями свисали до пола. Мне подоконник виделся идеальным местом: хочешь в окно смотри, хочешь – в комнату. И солнца много, и людей видно.
– Не хочется. Иначе бы так бурно не рос. Ему и на буфете хорошо, значит. Да и потом, на подоконниках нет больше места, – уверенно заявила Алка и унесла моего подзащитного.
– Алл! – влетел я следом на кухню. – Это что же получается?
– Что? – она с недоумением посмотрела на меня.
– Люди так же рождаются? Ты, типа, сильный, вот и расти в темной кухне. А ты, типа, слабый, буду дышать на тебя, лишь бы ты рос.
– Какие люди, чего ты несешь? Ты на завод ходил?
– Да. Завтра на смену пойду.
– Что, взяли?! Как хорошо-то!!!
– Ничего хорошего. Рабочим пойду.
– Не страшно, Сереж. Потом, как-нибудь, утрясется все. Не переживай.
– Вот именно, как-нибудь. Хоть бы кто-нибудь намекнул мне – как?! – горестно заметил я, и на последнем слове Алка вскрикнула.
– Ай! – на полу разлетелись в разные стороны глиняные осколки упавшего горшка, рассыпалась черная земля под раскинутыми светло-бордовыми листьями. – Вроде, я его хорошо поставила. Как же он свалился? Ой, веточки поломались… Ну и ладно, отрастут. А у нас больше и горшка-то нет свободного. Принеси-ка мне пластмассовое ведерко. В ведре будешь стоять теперь, пока я горшок не принесу.
Последняя фраза была сказана Алкиным строгим тоном растению в назидание, словно он был виноват в том, что упал.
Когда Алла ушла, я, пожарив себе картошки, сел за стол и взглянул на несчастного с обломанными стеблями, которые еще недавно гордо лежали на поверхности буфета, а теперь огрызками торчали из нелепого ведерка красного цвета, несуразностью своей портя весь зеленый ансамбль.
– Сейчас доем и куплю тебе самый красивый горшок. И на подоконнике поставлю.
Я и в самом деле направился к цветочному магазину.
– Серега! – окликнул меня с другой стороны веселый голос Витальки. Он с институтскими друзьями стоял возле спорт-бара. Намечался общественный просмотр очередного матча. Вполне безобидное мероприятие, но дико бесполезное, по моему личному мнению.
Через полтора часа я понял, что даже невинное событие с начала, к концу может развернуться на все сто восемьдесят градусов. За соседними столиками тоже сидели болельщики. К нашему сожалению, за команду противника. Их команда, под торжествующие выкрики Виталькиной компании, проиграла. Но болельщики, угрожающе развевая синие шарфы, решили болеть до конца. Тем более, что их было большинство.
Еще через час, сопровождаемый разбитыми стеклами и витриной, раскуроченными столами и сломанными носами, подбитыми глазами и разорванной одеждой, под вой приближающихся сирен, мы с Виталькой неслись по дворам, не разбирая дороги.
Добежав до какой-то детской площадки, мы, пригнувшись, втиснулись в маленький деревянный домик.
– Вот козлы, – сплевывал кровь Виталик, сидя на корточках. Я потрогал саднящую бровь и припухшую скулу, со страхом представляя себе свое лицо и завтрашний день на новой работе. Драться я не любил, хотя приходилось бывать в переделках и похуже. В основном из-за Виталькиного гонора. Еще с детства он, бывало, ляпнет что-нибудь, а вечером нас уже ждут за гаражами. Сам Виталик задирался редко, но никогда и не молчал. Так что его крутой нрав мы делили на двоих, возмущенно подсчитывая синяки, будучи побежденными, или гордясь ссадинами, если оказывались победителями.
– Надо было уйти. Сами виноваты, – пробурчал я.
– Уйти?! – хотел вскочить Виталик, но я быстро ткнул его кулаком в плечо, напоминая о том, что мы пережидаем опасность. Виталька перешел на шепот: – Почему это мы должны были уйти? Веселенькое дельце получается! Мы пришли в бар, чтобы культурно посмотреть футбол, заплатив за отдых свои собственные деньги. Это хозяину бара надо иметь на такие случаи нормальную охрану, чтобы не дать разгореться конфликту!
– Да, если бы выиграла их команда, то они так же могли к нам пристать, и кто-нибудь из наших не выдержал бы… И тоже на тоже и вышло бы. А сколько охраны для дураков надо? Ты посчитай! Нас было около десяти и их человек пятнадцать – двадцать. Тогда не проще было бы сразу наряд к дверям приставить? Одного пистолета бы хватило.
– Нет, – засмеялся Виталик, – там пуль мало.
– Не в охране дело. А в каждом из них, и в каждом из нас. Надсмотрщики нужны тому, кто сам эмоциям своим не властен. Виталь, а как ты с девчонками знакомишься? – я вспомнил белокурую девушку из отдела кадров.
Виталик пожал плечами, как будто я спросил очевидную глупость:
– Просто. Берешь и знакомишься. Я никогда не задумывался об этом.
– Не, ну скажи как? – не отставал я.
– Как? Я не понимаю тебя. Вот стоит девчонка на остановке. Если ничего так с виду, подходишь и говоришь: «Привет, давно ждешь?». Или: «Куда едем?». Сидит в кафе – подходишь, спрашиваешь: «Мартини будешь?». Лежит на пляже – «Как вода сегодня, мокрая или холодная?». В магазине: «Привет, почем сегодня устрицы в маринаде?». Да без разницы что говорить-то. Вообще не имеет значения.
– Без разницы? – мне было непонятно, почему слова, которые кто-то говорит кому-то, могут не иметь значения. – Почему?
– Потому что, потому. Говори, что хочешь. Если ты ей понравишься, ты это сразу поймешь. Если ты ей не понравишься, то тоже сразу поймешь. Слова тут не особо важны. Тут дело в самом человеке. Если он приходится по душе, то, чтобы он не говорил, а иногда, и делал, то хорошее в нем умножается, а плохое – уменьшается. Как-то так. Пойдем? Вроде тихо.
– Ты иди, Виталь. Мне еще по делам надо. Документы твои возле телевизора лежат. Забери.
– Взяли тебя? – спохватился Виталик. – Я забыл спросить.
– Взяли. Только не на ту должность, на которую мы с тобой рассчитывали.
– А… Освободится место, и возьмут. Не переживай, – обнадежил меня Виталька. – Так и к лучшему. Пока на заводе там осмотришься. А меня батя в частную фирму пристроит через пару недель.
– А мне Виталиком называться что ли?
– Ну да, – уверенно согласился Виталька. – А как же?
– А вдруг знакомые попадутся отца твоего или матери?
– Однофамилец. Одноименец. Нормально все будет. Я пошел.
– Давай, – вздохнул я. Виталька, пригнувшись, выбрался из тесного домика. А я глядел ему вслед и немного завидовал. Как цветкам, которые стояли на подоконнике… Которых поливали, за которыми ухаживали. Ну и пусть они стояли в горшках, зато они росли в свое удовольствие и радовали все вокруг. Мне казалось, я был бы прилежным сыном и хорошим человеком, если бы я смог просто жить. Как все. Мне очень хотелось быть, как все.
– Хорош, – распахнул передо мной дверь Соломон, когда я миновал сосновую аллею. После того, как Виталька ушел, меня ноги сами понесли в тот одноэтажный дом, спрятавшийся среди хвойных деревьев, которые так заманчиво пахнули смолой.
В тот момент, на пороге чужого дома, мне с опозданием пришло в голову, что меня никто не приглашал. А перемахивать через чужие заборы – вообще преступление. Я будто очнулся, но уйти назад не успел – дверь уже открылась.
– Проходи, – ничуть не удивившись моему визиту, жестом Соломон пригласил войти. – Иди, умойся. Ванная – направо.
Отражение в огромном зеркале оказалось не таким уж страшным, как я мог предполагать, если не считать рассеченной брови, разбитой губы и небольшой синевы на левой скуле. Волосы были взъерошенные, а темные глаза из-за припухших век стали немного уже. Но в целом, я остался доволен, поскольку ожидал гораздо худшего. Сняв рваную рубашку, я с наслаждением подставил голову под горячую струю воды, вымывая песок из волос.
Прижав к лицу пушистое полотенце, я на мгновение почувствовал что-то родное и далекое. Детство, которого не было. Наверное, меня, маленького, вытирали когда-то вот таким вот пушистым полотенцем. А может, и нет.
Соломон сидел за компьютером в дальнем кабинете, самом уютным из всех комнат, которые я видел в доме. На столе горела настольная лампа, а в углу потрескивали дрова в камине. Соломон сосредоточенно что-то писал, изредка заглядывая в лежащие рядом толстые книги, между страницами которых торчали многочисленные закладки. Я сел на диван, стоящий у стены.
– Соломон, почему ты не интересуешься, зачем я пришел?
– Была бы причина, ты бы сказал ее сразу, – нехотя ответил он, не отрывая взгляда от монитора. – Пришел и пришел. Не мешай мне, прошу.
Я посмотрел на книжные шкафы. Толстыми и тонкими, старыми и новенькими, на разных языках и совсем без надписи несчетные полоски корешков книг гордо стояли на полках за стеклом. И, как будто, свысока смотрели на меня. Я понимал их надменный взгляд. Ведь в каждой книге вложен огромный труд автора, его исследования и открытия, размышления, знания догадки…
«Это ведь и за всю жизнь столько не прочитать. Ни времени не хватит, ни возможностей мозга, чтобы вместить в себя такой опыт человечества… Поэтому оно и топчется, как слон. То нужное раздавит, то мусор хоботом отделить не сможет и проглотит», – подумал я и оглянулся на Соломона. Его пальцы, играючи, касались кнопок клавиатуры с высокой скоростью.
– Вот бы… Иметь бездонную и мгновенную память, да? – проговорил я в раздумьях. – Как компьютер!
– Сейчас выгоню тебя, – молниеносно отреагировал Соломон.
– Хочешь, сделаю кофе? – решил извиниться я. Уходить мне совершенно не хотелось. Здесь была особенная атмосфера. Как будто другой мир. Независимый от того, из которого я явился полчаса назад.
– Кухня там! – с нескрываемым раздражением ответил он и на миг поднял на меня сердитый взгляд синих глаз.
Когда я встал с дивана, чтобы пройти на кухню, на глаза попался коричневый корешок одной книги: «Время – один из признаков конечности».
Я принес сваренный кофе, Соломон уже закончил свои дела, потому что оторвался от компьютера и даже поблагодарил меня. Я прошел к шкафу, чтобы достать заинтересовавшую меня книгу, но к моему удивлению ее не было.
«Показалось», – пожал плечами я.
– Пойдем, подышим, – сказал Соломон, доставая сигареты из кармана.
Мы прогулялись молча по аллее, вдыхая ночной воздух, приправленный хвоей. Дойдя до ворот, я спохватился:
– Мне пора, завтра первый день на заводе.
– Судя по боевому раскрасу, ты к нему подготовился, – улыбнулся Соломон, открывая мне железную дверь ворот.
Зябким утром я был у небесного забора. Все решилось само собой. Увидев краем глаза белокурую девушку из отдела кадров, я прибавил шагу и поравнялся с ней.
– Привет, – улыбнулась она мне и глаза ее расширились от испуга. – Что это с тобой?!
– Так… – небрежно отмахнулся я. – Бился за честное имя выигравшей команды.
Я незаметно потер бровь, чтобы содрать запекшуюся царапину. Кровь незамедлительно выступила из небольшой раны. Впечатление я произвел нужное мне.
– Подожди, – девушка мигом достала платочек и потянулась ко мне, бережно прикладывая его к ране. – У тебя кровь идет! Пойдем до медпункта, я перекисью обработаю.
– Ерунда, – ответил я и с удовольствием пошел за девушкой.
– Что же ты, Виталик, надо было рану заклеить пластырем. Ведь пыль может попасть или грязь.
К щекам прилил жар. Я только сейчас вспомнил, что работать пришел под Виталькиным именем. Хорошо еще, что она запомнила мое имя, иначе бы я уже представился ей Сергеем.
Жаром обдало уже и всего меня в небольшом помещении медпункта, когда ее тонкие пальчики коснулись моего лица.
– Ты вечером еще помажь, – с тревогой глядя на меня, сказала она. – А сейчас просто подержи немного. Вот так.
Я поднял руку к брови, и наши руки столкнулись. Смоченный платок упал на пол.
– Я сам не могу себе обрабатывать, я же не доктор. Может… Ты… Ты…
– Ника, – засмеялась она. – Меня зовут Ника. Хорошо, вечером встретимся. Будем тебя лечить.
Я счастливо вздохнул. Все-таки, некоторые дни начинаются как-то по-особенному.
– Там твой цех, – махнула Ника рукой в сторону большого здания, когда мы вышли.
– Во сколько ты заканчиваешь? – крикнул я ей вслед.
– В пять…
В цехе, среди грохота и шума, я отыскал мастера. Суховатый пожилой мужчина, от которого пахло несвежим перегаром, проводил меня к станку и велел дождаться опаздывающего рабочего, которого он определил мне в наставники, чтобы под его присмотром начать развальцовку металлических трубок.
Я осмотрел станок не очень сложной конструкции. Тиски, зажимы, рычаги… Я почувствовал на себе чей-то взгляд и завертел головой. Напротив меня стоял светловолосый парень и злобно смотрел на меня. Я в недоумении кивнул ему головой, но когда он что-то мне крикнул, я тут же понял, в чем дело. Парень был щербатый. И щербинка была не от расстояния межзубного пространства, а от отсутствия двух белых единиц в центре. Моя поцарапанная костяшка на правой руке тут же вспомнила свой удар по этому веснушчатому лицу.
Подошел, наконец, хозяин станка, такой же грязный, как сам станок и зловонный, как мастер цеха. Мне пришлось долго выслушивать его нудные наставления. Я старался отворачиваться от него подальше, но гул в цехе заставлял мужчину приближаться ко мне, а меня – терпеть этот ужасный запах. Часы показались мне днями. Но после обеда забрезжила надежда, что у станка я останусь уже один. А любые неприятности переносятся гораздо легче, когда становятся временными.
– Ты мне ответишь, сволочь, – прошепелявил щербатый парень, мимоходом толкнув меня, когда мы выходили из цеха на обед. Ситуация складывалась напряженной. Я чувствовал свою вину за его потерянные зубы. Но во вчерашней драке никто не выбирал ни честности боя, ни силы противников. И в то же время я понимал, что мое извинение ему уже не поможет, да и извиняться перед таким волчьим настроем парня у меня желания совсем не возникало.
– Иди ты! – вспылил я в ответ на агрессию.
Теплый полдень выманил всех из заводской столовой на воздух. Рабочие расположились на сваленных в кучу трубах возле здания цеха. Кто-то курил, кто-то доедал пирожки из столовой, кто-то просто сидел… Пустые, бытовые разговоры о предстоящих выходных, о погоде, о политике, о футболе, о сварливых женах, о родившемся внуке, о прошедших выходных… И все.
Мне хотелось скорее завершить этот день. Скорее к Нике, прикосновение чьих прохладных пальцев еще ощущала моя бровь. Домой, к сломанному цветку в красном ведре. К Соломону, где много-много книг и лампочки загораются сами по себе. В ресторан, где музыка проникает к самому сердцу.
Я ощутил страшную никчемность себя и всего вокруг. И страшнее была тонкая догадка о том, что с этой никчемностью мне теперь придется жить очень и очень долго…
Закончив работу, я тщательно вытер станок. Поинтересовавшись у мастера, где здесь душевая, наткнулся на презрительные усмешки остальных работников.
Отмывшись от стружки и маслянистого запаха, я вышел за территорию завода. Несколько мужчин из нашего цеха стояли неподалеку, возле бетонной коробки, по кругу пуская несколько бутылок с красноватым, дешевым портвейном. Я устроился поблизости, чтобы не пропустить Нику.
Мужчины, завидев меня, позвали к себе. Я медленно подходил к ним, ища повод вежливо отказаться от знакомства с переходящей бутылкой.
– За рулем, – пришла единственно верная, спасительная мысль. Они закивали, стали расспрашивать обо мне. Я односложно отвечал, а в моих глазах продолжали мелькать их грязные ногти, нечистые головы, красные носы и заплывшие глаза. Статус человека, как разумного существа, несколько упал передо мной…
И поднялся. В развевающемся подоле легкого платья, радостной улыбке и сияющих глазах. Ника подошла сама, сжимая от волнения бежевую сумочку в руках.
– Как твоя бровь? – поинтересовалась она.
– Доктора ждет, – подтвердил я.
– Может, сходим в кафе?
– Ага, – смутился я, отругав себя за несообразительность. Но через мгновение я смешался уже окончательно, когда Ника подошла к машине, достав из сумочки ключи от красной мазды.
Я водить умел. Мы часто катались с Виталиком на машине его отца, которую он постоянно брал без спроса по ночам. Мне нравилось управлять автомобилем.
– Хорошая машина! – искренне сказал я, открыв дверь. И отметил про себя: «И дорогущая».
– Мне тоже нравится – Ника засмеялась, садясь.
– В Бриз поедем? – спросил я, назвав кафе неподалеку.
– Поедем лучше в Созвездие?
– В Созвездие… – я не знал, что делать. «Созвездие» – так назывался ресторан, в котором я работал. Мало того, что он был достаточно недешевым заведением, да и к тому же, меня в нем знали. – Я только устроился на работу. После института. На рестораны пока еще не заработал. Я не знал, куда девать глаза от стыда.
– Тогда, в Бриз! – Ника отпустила педаль, и мазда плавно тронулась.
Когда мы заказывали ужин, я с испариной на лбу мысленно подсчитывал наличные. Поняв, что все-таки укладываюсь в нужную сумму, вздохнул спокойно. Ника была очаровательна и без остановки болтала о себе, родителях, заводе, машине, друзьях. Я видел только ее шевелящиеся губы, падающие на плечи локоны, тонкие пальцы, сжимающие бокал. Мне очень хотелось дотронуться до нее…
– Ника, – я облокотился на открытую дверь, когда она села на водительское сиденье.
– Ты не поедешь? – Ника подняла на меня недоуменный взгляд.
– Нет, у меня еще дела, – улыбнулся я. – Меня зовут Сергей, кстати.
– Как?! Я же видела документы!
– Ты понимаешь, – тут я, вдруг решивший ей все рассказать, почему-то передумал. – Понимаешь… Это родители… Назвали Виталием, а дед не одобрил и наперекор всем звал меня Сережкой. В общем, я привык к другому имени…
Я с трудом подбирал предложения, выдумывая на ходу и стараясь не запутаться. И нагнувшись, поцеловал эти сладкие губы. Она не оттолкнула меня. И это было здорово!
Когда красная мазда скрылась за углом, я засунул руки в карманы и, насвистывая, направился к своему ресторану, где я работал почти каждый вечер.
Первая женщина бывает или незабываемая или невспоминаемая.
– Сережа, – я сквозь сон услышал Никин голос. Но ни открыть глаза, ни повернуться – не мог. У меня просто не было сил. Я только ощущал ее бегающие пальцы по моей спине. – У тебя на шее сзади шрамы, как от укуса. Откуда?
О проекте
О подписке