– Не знаю, – пробормотал я, – не помню, чтобы меня кто-то когда-то кусал, кроме сказочного змея. Может, меня так целовала девушка, которая сейчас лежит рядом?

– Нет, смотри. Вот! – Ника вскочила с кровати и принесла два зеркальца, и я увидел на шее бледные точечные разрывы кожи в некоторых местах.

– Ого! Да меня грыз медведь!

– Вставай, шутник, на работу опоздаем.

– Сама и вставай. Пока ты будешь краситься и одеваться, я еще сто раз высплюсь.

Ника ушла на кухню умываться. Сон уже ушел от меня, и я просто лежал с закрытыми глазами, наслаждаясь уютной постелью и удобством вытянутого тела.

…Прошло полгода, с тех пор как мы познакомились. Чудовищные и жуткие шесть месяцев. Счастливые и сладкие две сотни дней и ночей.

Мы встречались, как только у меня было свободное время, а было оно у меня исключительно между двумя работами, вечером – часов пять, и на рассвете – часа три. Выходные – были праздником, там удавалось выкроить часов восемь подряд.

Сначала я летал на крыльях… Но постепенно они стали резко отваливаться. Я тратил все свои деньги на Нику, на ужины, и еще на всякую мелочь. Ника просто не понимала, что для меня это довольно приличные деньги, на которые мне самому надо жить, но указывать на это или в чем-то ей отказать – я не мог.

Я приносил цветы, открывая железной линейкой ее машину, и клал их на водительское сиденье. Подбрасывал ей в сумочку маленькие духи, засунув их в обертку от пачки семечек и подложив записку. Забирался в ее кабинет, заплатив полтинник сторожу, и ставил на ее стол пакет с горячим завтраком из макдональдса перед самым ее приходом на работу. Ночью я вставлял ей в джинсы новомодный ремешок, украшенный камешками, и с удовольствием слушал ее радостный визг утром.

Надо было видеть ее распахнутые от счастья глаза, ради которых я был готов свернуть не только горы. Я собирал каждую копейку, чтобы только лишний раз порадовать Нику. Приходилось туго, охамевший друг в ресторане забирал все шестьдесят процентов, и я с большим упорством недоливал, недокладывал и широко улыбался подвыпившим теткам ради увеличения чаевых. Когда на заводе выплатили первую зарплату, ее хватило на четыре нормальных ужина. И даже не в кафе! Нет, это была стоимость продуктов, которые мы купили и приготовили дома.

Так, наверное, я познал четвертого бога – любовь…

…У Соломона я бывал часто. Я приходил, садился на диван в кабинете с камином, доставал из шкафа понравившуюся книжку и нередко просыпался утром, укрытый пледом, от звона будильника, который Соломон ставил для меня возле дивана. Ополоснувшись ледяной водой, я бежал на завод. Соломон ни о чем не спрашивал, и почти не обращал на меня внимания. Открыв мне дверь, Соломон сразу возвращался к своим делам. Мы мало разговаривали. Разве только, когда он отрывался от компьютера, чтобы выпить кофе или выходил курить на веранду. Тогда он мог переброситься со мной парой фраз о прочитанной книге или пошутить над чем-то. Это было странно. Соломон пускал в дом незнакомого мальчишку, как собственного сына. Я приходил к нему, как к себе домой. Меня сильно манил к себе и этот дом, и сам Соломон. Я словно черпал там энергию…

Я не жил это время, я мчался с бешеной скоростью по колесу времени. Под глазами появились темные круги, тело постоянно болело, но появлялась Ника и все исчезало. Правда, она уходила… И усталость возвращалась…

– Ник! А почему ты работаешь на заводе? – я перевернулся на спину, любуясь ее точеной фигуркой. Ника стояла в одном нижнем белье и пыталась погладить свое платье, помятое нами вечером.

– А где мне работать? Папа сказал, пока я не выйду замуж, я буду работать. Из института меня выгнали на втором семестре. Только я все равно не понимаю, зачем мне работать, если вот это самое платье стоит два оклада. Но не буду же я ругаться с родителями? Пускай! Я все равно ничего не делаю, только в интернете сижу, – Ника подошла ко мне. – Вот возьмешь меня замуж, я буду дома сидеть. Возьмешь?

Я с удивлением посмотрел в ее глаза. Она ждала ответа. С каким-то трепетом и наивностью.

– Ты – серьезно? – опешил я.

– Ой, платье! Мое платье! – Ника сдернула утюг со стола. – Ой!!! Мое любимое платье… Почему у тебя такой допотопный утюг?!

Ника прижала к лицу платье и заревела в голос, забыв о всяком замужестве.

– Ну купим тебе платье, что ты ревешь-то, горе какое. Тут и не видно ничего, вот несколько складочек только образовалось, – я подошел к ней и обнял. – Как будто, так и надо было.

– Дурак! Это испортилось мое платье! Такое не купишь уже!

– Другое купим, – отрезал я. – Одевайся. Нашла из-за чего слезы лить. Ну хватит, Ника. Никочка… Сегодня пойдем в магазин и купим тебе новое платье.

Я целовал ее мокрые ресницы. Ника успокаивалась, нервно всхлипывая, и недоверчиво глядя на меня.

– Ладно, – успокоилась она окончательно. – Еще вот что.

– Что? – натягивая брюки, спросил я.

– Мне не нравится, что к тебе ходит Алла. Она хорошая, я понимаю. Но пусть она не ходит.

Ника обернулась к зеркалу и достала ватные диски, чтобы вытереть потекшую тушь с ресниц. Я промолчал.

…Все в моем доме было поставлено, прибрано, вымыто еще детскими, а потом и повзрослевшими руками трудолюбивой Аллы. Даже большое зеркало, возле которого сейчас стояла Ника, было повешено над комодом по настоянию Аллы. Она и сейчас, окунувшаяся в свою любовь, всегда умудрялась найти время, чтобы забежать ко мне и сделать некоторые дела по дому и огороду, приготовить на скорую руку обед. Я понимал, что Нике было неприятно Алкино хозяйское присутствие, но и поддаться этому капризу я не мог. Я пробовал их подружить, но ничего не вышло. Алка смущалась Ники, а Ника очень хотела сблизиться с Аллой, но ничего общего у них так и не нашлось. Поэтому, если мы приходили с Никой, то Алка под любым предлогом сразу убегала. Да и к тому же, у нее появился еще один дом, которому тоже были нужны ее руки, забота и любовь.

Ее парень, обычный, простой парень, работал временно вроде сторожем. Вполне веселый и дружелюбный. Мать у него была вечно в разъездах, отец пил, сестра училась в последнем классе. Толик был не прочь выпить, и первое время они с Виталькой хорошо поладили. Ходили на излюбленный Виталиком футбол и пили водку. Алка была счастлива. Устроившись работать швеей, она мечтала скорее обрести свой уголок. Родители ее тоже ждали, когда она выйдет замуж, чтобы считать свой долг выполненным. Они и любили Аллу, но уж больно на нее надеялись с детства. Что она выучится… А она еле дотянула девять классов. Что удачно выйдет замуж… Но ее парень совсем не соответствовал ожиданиям Алкиных родителей. Поэтому, они сосредоточили внимание на младшей дочери, махнув на Алку рукой. А мне все не давало покоя то видение, когда менялось Алкино лицо, появлялся полный мужчина и младенец без век. Это повторялось несколько раз.

– Сегодня у моей сестры день рождения, пойдем к нам? – Никин голос вывел меня из одной задумчивости и мгновенно окунул в другую. Ника познакомила меня со своими друзьями сразу. Благополучные, богатые, беспечные… Они пели вечерами в караоке баре, играли в боулинг, ездили по выходным на шашлыки, меняли машины и имели хорошие должности, не очень при этом утруждаясь ни самой работой, ни ее качеством. Они как птенчики сидели, посаженные родителями в теплые гнезда, и потихоньку входили в курс дела, которое должны были продолжить. Среди них были и плохие, и хорошие, и умницы, и бездельники. Я выкраивал время и иногда встречался с ними. Ника представляла меня, как своего парня, держала меня за руку и заглядывала в глаза. Ее знакомые принимали меня дружелюбно, но некоторая разобщенность между нами оставалась. Как если бы в одной норе жили полевые мыши и зайцы.

Поэтому я без неохоты тут же ответил:

– Я работаю в ресторане сегодня. Не получится.

Никин взгляд мгновенно погас и она, быстро одевшись, вышла на улицу. Утро встретило нас пустынными улицами и впереди едущей, огромной поливальной машиной. Водитель, наверное, задумался о чем-то, потому что разбрызгиваемая вода устремлялась не на асфальт, а высокой диагональю на стоящие деревья, отделяющие тротуар от проезжей части. Ника не стала обгонять машину, и мы тащились позади, открыв окна и вдыхая влажную зелень листвы.

– Я, наверное, буду увольняться с завода, – произнес я, когда мы остановились на светофоре. Поливальная машина медленно удалялась от нас.

– Как?! – воскликнула Ника, и в одном этом слове я почувствовал ее испуг от потери наших встреч в заводской столовой, за зданием цеха во время моих перерывов, в пустом кабинете отдела кадров, когда еще никто из сотрудников не приходил…

– Я не могу работать на двух работах, – пояснил я. – Ведь я хотел работать инженером, а не рабочим. За такую зарплату я не вижу смысла целый день резать и развальцовывать эти трубы, а ночью вкалывать за барной стойкой. Я больше не могу, Ника.

– Постой! – вплеснула она руками, отпустив руль. Я вовремя успел его придержать. – Инженер ОТК уходит через пять дней! Он дорабатывает свои две недели. Ты анкету заполнял? Я сегодня же посмотрю. Пока никаких приказов о сотрудниках на его должность я не видела. Ты подойди к начальнику. Слышишь?

– Хорошо, – вздохнул я. Мне не нравился ни унылый завод, ни пьющий коллектив, ни однообразная, грязная и бессмысленная работа. Я понимал, что и, будучи инженером ОТК, я буду лишь выписывать стандартные бланки и следить за столетним оборудованием. Мне совершенно не хотелось быть таким же человеческим оборудованием на ближайшие полвека.

– Сегодня же иди! С утра иди! – Ника уцепилась за последнюю возможность быть вместе. Но заметив полное отсутствие воодушевления на моем лице, тревожно переспросила: – Пойдешь? Там зарплата больше, надбавки дадут, и можно будет уйти из ресторана… Пойдешь?!

«Счетовод… – про себя усмехнулся я. – Даже инженерной зарплаты хватит на полмесяца жизни вдвоем с тобой. При условии полного отсутствия ужинов вне дома и покупок одежды. А еще замуж собралась за меня».

– Пойду, пойду, – пробормотал я, когда мы уже припарковались у забора. Выходя из машины, я заметил пронзающий меня взгляд стоящего неподалеку белесого парня, который работал со мной в цехе. Про себя я звал его щербатым, хотя, более точно его следовало бы называть беззубым.

Все это время, пока я работал на заводе, он, казалось, затаил на меня такую сильную злобу, которая вот-вот прорвется. Я вечно чувствовал его ненавидящий взгляд на себе. В принципе, я его понимал: остаться без верхних передних зубов в случайной драке – довольно досадно. И если бы не Ника, я, возможно, помог бы ему деньгами…

Если бы не Ника… Я ушел бы с завода через неделю. Меня раздражала эта нудная работа, грохот станков и ежедневное ожидание окончания трудового дня. Возможно, какой-то атомной станции, несомненно, нужны были наши трубы, но их отупляющее разум производство, совершенно не нужно было человеку лично. И никто никогда не сможет переубедить меня в этом. Но я ни у кого не замечал ни тени негодования по этому поводу. На заводе работало больше тысячи человек. И каждый утро они спокойно занимали свои рабочие места и до самого вечера делали один и тот же набор необходимых действий. Изо дня в день, из года в год… Мне казалось, что подобный монотонный труд нужно максимально автоматизировать, а если не получается, то предельно сократить его в жизни отдельного человека и обязательно дать еще один, другой, направленный на развитие, поиск, исследование, обучение…

Даже, Ника в своем отделе, по сути, стояла у бумажного станка…

– Ж-ж-з!!! – я отшатнулся вовремя. Задумавшись, я чуть не лишился руки. Остановив станок, я вышел на улицу.

«Черт… То я засыпаю от усталости, стоя у станка, то мысли уносят прочь от безжалостного агрегата», – в последнее время у меня часто срывались руки при обработке мелких деталей. Всякий раз я мгновенно обливался холодным потом, и выходил на улицу, намереваясь дойти до отдела кадров и уйти с этого завода. Но в пыльной комнатушке на меня устремлялся радостный Никин взгляд, и уже через пять минут, где-нибудь за углом, она теребила мне волосы, а я, целуя ее, забывал обо всем на свете.

* * *

– Мы подумываем о том, чтобы жить вместе, – сообщила Алка. Она стояла у плитки и резала капусту. – Тебе щи сварить или борщ? Толик в гараже помогает автомеханику. Ты знаешь, у него золотые руки!

– Вофв, – я переделывал набойки на ее туфлях, и во рту у меня были зажаты губами мелкие гвоздики.

– Виталик на работу устроился и совсем скис, – продолжала Алка.

– А чего ему радоваться? Знаешь, как трудно рожденному футболисту в офисном костюме об стул штаны тереть? Тебе, что ли, от работы радостно? Строчишь там свои пододеяльники целыми днями, вон зрение уже посадила, смотри, как щуришься.

– А как же? – обернулась Алка.

– Что, как же?

– Всем работать надо. У меня теперь деньги есть.

– На что?

– На еду, – растерялась она. – На одежду.

– То есть, ты хочешь сказать, что, уходя из дома в семь и приезжая в восемь, ты целый день, не опуская рук, делаешь только то, и только затем, чтобы быть сытой и одетой? А когда ты живешь? Жизнь зачем дана? Для борьбы с голодом и холодом?

– Для счастья… – недоумевала Алка.

– И где оно у тебя? В выходной, когда все дела попеределаешь и валишься от усталости? Неужели нет способов и работая, получать удовольствие?

– Отстань! – помотала она головой. – Отстань. Ты тоже какой-то свихнутый стал. Это, наверное, из-за Ники. Где она, кстати?

– У ее сестры день рождение, а я не пошел, мне в ресторане работать сегодня, – я сходил в комнату и принес свои сбережения. Разложив богатство на стол, я стал пересчитывать купюры.

– Убери деньги, я тут готовлю. И вот еще, ты их подальше бы убрал. Лежат себе под цветком на комоде.

– Они салфеткой прикрыты и горшком придавлены. Надежно, – засмеялся я. – А где вы жить собрались?

– Не знаю, – пожала Алка плечами. – У него мне не хочется, там отец пьет. Ко мне – мои против. Может, снимем чего.

– О, да. А ну-ка, дай я посчитаю, – я достал телефон и включил калькулятор. И торжественно выдал: – С учетом инфляции, на квартиру заработаете приблизительно через семнадцать лет при сильной экономии. Это, если не снимать ничего.

– Заткнись со своей математикой. Если так думать, то жить не захочется. Тебе очень надо мне портить настроение? Или от твоих слов что-то изменится? Иди зелени срежь, почти готово. Поедим, да я пойду.

– Можете у меня жить, если хотите. Я в зале буду, а вы в маленькой комнате, – я встал из-за стола, прикинув в уме, что мои сбережения тают на глазах, и пора бы мне заняться поиском другой работы. Я отсчитал небольшую сумму на платье Нике, потом еще одну протянул Алке. Остальные отнес обратно, под широкий горшок.

– Спасибо, положи на буфет, у меня руки мокрые.

Телефон пропиликал сигналом сообщения. Ника скучала без меня. Я улыбнулся.

– Вот оно – счастье-то, – заметила мою улыбку Алка. – Почему ты Нике не расскажешь все о себе?

– Я рассказал ей.

– Что?

– То, что живу один и зарабатываю себе на жизнь сам.

– А про родителей?

– Сказал, что не сошлись характерами и я начал самостоятельную жизнь в доме умершего деда.

– Расскажи Нике все, как есть!

– Зачем? – удивился я.

– Чтобы она понимала тебя.

– Этого никогда не будет.

– Но почему? – Алла взмахнула руками.

Я отрезал:

– Это за гранью ее понимания!

– Она любит тебя, она обязательно все поймет…

– Чтобы Нике понять меня, ей нужно прожить тысячу жизней. Я с завода уйду, у меня на него сил не хватает.

– Приехали, – расстроилась Алка. – Да ты должен благодарить бога за любой шанс! За любую работу, ну уж никак не бросать ее… Пока есть возможность – надо работать!