– Двести восемьдесят! – она показала ему язык. – А у тебя?

Семеныч опустил глаза.

– Проиграл!!! – Катя удовлетворенно хлопнула в ладоши. – Сколько?

– Пятьсот, – скромно сказал Семеныч.

– Выиграл все-таки… – разочарованно произнесла Катя.

– Ты нечестно играла, не расстраивайся, – поцеловал ее Семеныч. – Давай спускаться, у меня ноги затекли от напряжения.

– Там «седой» был в кафе. Давай еще посидим немного, все равно идти некуда.

– Я видел, – Семеныч поудобнее устроился и прижал Катю к себе. – Давай посидим. Только недолго, а то я усну и упаду, это ты у нас бог ночи, а у меня глаза закрываются.

– Немножко посидим. Ты только сильно-сильно меня обними, как любишь, обними!

– Так?

– Так…

– Послушай меня, пожалуйста, не перебивай только, – стал шептать ей на ухо Семеныч. – Когда я пишу музыку, мне не хочется спать или есть. Вот дети, во время игры, испытывают похожее состояние. Взрослым труднее, но они ищут в жизни это состояние. Состояние ухода в мир особой энергии. Наркоманы, религиозные фанатики, алкоголики, художники, музыканты, ученые – они знают это ощущение подъема психического состояния, увлеченности, небренности существования. И очень многие, входя в это состояние, творят, придумывают, открывают гениальные, запредельные вещи. И тогда случаются чудеса…

Катя молча слушала Семеныча, а тот воодушевленно продолжал:

– В студии будет вырабатываться и аккумулироваться творческая, хорошая, созидательная энергия, которая перевернет мир, перевернет сознание людей. Они поймут, что рождены творить прекрасное! Они поймут, как великолепна может быть жизнь. А сейчас, давай спускаться, потому что от усталости, можем перевернуться мы… Пойдем в твое казино. Если оно открыто, то попробуем выбраться из этого мира бродяг.

Семеныч спрыгнул на землю и помог спуститься Кате. Поплутав с час по городу, они нашли улицу, на которой находилось казино. Толкнув незапертую дверь, они спустились по лестнице и оказались в зале, где Катя днем оставила все бумажные, ничтожные по своей сути, но почему-то необходимые атрибуты человеческого существования.

«Жаль, что у души нет паспорта или специального реестра, в котором ангелы скрупулезно записывали бы помыслы и поступки. Вот бы я поглядела на обнаженное человечество. Каково им будет смотреть друг другу в глаза? Как бы я посмеялась, если бы на миг, а лучше на неделю, сделать мысли людей прозрачными! Семеныч бы сказал, что я злорадная, – пронеслось у нее в голове, пока они шли по каменным крутым ступенькам. – Точно в ад спускаемся».

* * *

Молодой человек узнал Катю. Окинув оценивающим взглядом стоящего рядом с нею Семеныча, вопросительно посмотрел на нее, и когда она кивнула, пригласил пройти дальше.

Прошли через большой зал, уставленный столами с цветной разметкой. Сквозь шум бросаемых кубиков, сквозь стук бьющихся металлических шариков, шуршание фишек, сквозь ласкающих воздух, стелящихся по столу карт, сквозь шепот мольбы о везении, возгласы победы, молчание поражения, безумный взгляд и трясущиеся руки, они оказались в коридоре с множественными ответвлениями плотно закрытых, грубых дверей. Наконец они остановились в самом конце коридора. Парень постучал и, услышав в ответ неясный приглашающий звук, вошел один. Спустя полминуты он, раскрыв дверь, поманил рукой.

Они вошли в кабинет, оформленный достаточно аскетично. Без восточных атрибутов, вполне в европейском стиле. Длинный полированный стол, мягкие кресла и огромные, под потолок, переполненные книжные шкафы. Спиной к ним сидел человек на крутящемся кожаном кресле с высокой спинкой. Семеныч кашлянул, обозначив присутствие. И, когда человек повернулся к ним лицом, Семеныч поперхнулся. Перед ними был «седой» собственной персоной, с искренним любопытством поднявший на них свой вопросительный взгляд.

– Мы принесли деньги, которые я осталась должна в вашем казино. И хотели бы получить назад свои документы, – нарушила молчание Катя, сообразив, что ситуация уже вряд ли ухудшится.

Реакции мужчин на ее слова не последовало. Семеныч и «седой» молча и неотрывно смотрели друг на друга.

– Давайте разберемся! – Катя призвала их вновь, видя, что тишина накаляется, и никто из них ее не нарушает.

«Седой» нарочито медленно нагнулся к ящику стола, вставил ключ в замочную скважину и повернул его. Взглянул на Семеныча, неторопливо выдвинул верхний ящик, достав оттуда Катину сумочку. Вытряхнул все содержимое себе на стол. Рассыпались паспорта, телефоны, ключи, карточки, деньги и всякая мелочь. «Седой» взял паспорта в руки и неспешно стал листать, внимательно разглядывая страницы. Отложив один в сторону, взял другой, открыв на первой странице.

Ладонь Семеныча хлопком прижала документ к столу пачкой денег.

– Что это? – притворно удивился «седой» и поднял голову.

– Цветная бумага, – вкрадчиво ответил Семеныч, еще более наклоняясь над столом и приближаясь к лицу «седого». – Аппликацию можешь сделать, только ножницы я не прихватил, но, думаю, топор у твоих помощников всегда найдется. Снежинки вырубите себе.

– Хватит! – крикнул «седой», ударив по столу. Катя вздрогнула. – Ты в курсе, что это мои деньги из моего ресторана, где твоя беспутная девчонка почему-то решила, что может безнаказанно взять деньги и там?

– Оставим ее непутевость в благодарность за твой несовершенный грех убийства. А теперь ситуацию надо разрешать. Довольно с меня этих игр. Отдавай документы и Аллах, быть может, смилостивится, когда подсчитает, сколько душ ты погубил еще и игорной зависимостью, – Семеныч увидел свое отражение в глазах «седого», когда тот встал. Взгляд «седого» вдруг вспыхнул, словно загорелся, и погас. «Седой» отступил на полшага.

– Ты здорово пел. Но здесь будет моя песня, – «седой» вновь сел за стол, сложив руки, сплетая пальцы в кулаке, которым прижал деньги и документы.

– Пошли вон отсюда!

Семеныч выдернул из-под его рук документы:

– Черта с два!

«Седой» моментально вытащил из ящика стола пистолет и направил на Катю.

– Положи на место паспорта, – чеканя слова, произнес он, обращаясь к Семенычу. – Иначе вас вынесут отсюда.

Семеныч протянул руку, намереваясь положить документы обратно на стол. Катя, не разворачиваясь, медленно попятилась к двери, и на секунду замерла у стены. Наткнувшись на выключатель, опустила его вниз.

Тишина. Темнота. Шорох. Хрип. Шепот.

– Твоя песня малость не удачна, фонограммы не было, – Катя услышала сдавленное шипение Семеныча. Сделав несколько шагов к столу, она наощупь сгребла все в сумочку.

– Уходи! – приказал ей Семеныч.

– Нет, – испуганно мотнула головой Катя.

– Уходи!!! – взревел Семеныч.

Катя на мгновение обернулась, увидев в попавшей из коридора полосе тусклого света, что Семеныч сжимает в локте шею «седого». Пробежав длинный коридор, она пересекла зал, стараясь идти спокойно. Выйдя на улицу, помчалась к тому месту, где они сидели на дереве. Вскарабкавшись вновь на широкую ветку, аккуратно разобрала документы, разложив их с карточками по карманам сумочки.

Томительное ожидание тянулось невыносимо долго. Телефоны были разряжены, и сколько прошло времени, Катя не знала. Не справившись с нарастающей тревогой, она, так и не дождавшись Семеныча, спустилась с ветвистого пристанища и побрела назад к злосчастному казино.

Рассвет потушил блеклые уличные фонари и высветлял дома. Пошатавшись около казино на противоположной стороне улицы, Катя увидела, как покурив у входа и попрощавшись, разошлись несколько работников казино. Следом подъехала небольшая японская праворульная бортовая машина, в которую погрузили с черного входа полиэтиленовые темные мешки.

«Если Семеныч еще там, то надо проникнуть внутрь и узнать, что происходит. А если его уже убили, и его тело в одном из этих тюков? Или он там лежит, весь окровавленный, и изо рта течет тонкой струйкой кровь? А если ему топором или кинжалом? И пальцы его не двигаются, а глаза смотрят, не видя…» – разыгравшееся вмиг воображение сменилось холодным потом. Катя глубоко вздохнула и сделала шаг навстречу, приготовившись к самому страшному. Одновременно скрипнула открывающаяся дверь, заставив Катю вскрикнуть от неожиданности.

Из проема показался очень усталый и вполне живой Семеныч.

– А я за тобой собрался. Заходи, – обрадовался он. – Нам нужно кое-что обсудить.

– Что так долго? Все в порядке? Выгнал меня, а сам застрял, а мне та-кое мерещится, – Катя, на секунду повиснув на шее у Семеныча, успела вскользь поцеловать его.

– Галлюцинации. Со мной все в порядке. Пойдем, познакомишься с Соломоном. Знаешь, достаточно интересный человек Я ему тут рассказал кое-что. Про нас. Про то, что с нами происходило. Он много чего знает.

Того, о чем многие даже и не догадываются, – сбивчиво говорил ей Семеныч по пути, но взгляд Кати становился колючим. – Не хмурься.

В кабинете густым туманом висел табачный дым, на столе стояли чашки с кофе и лежали в беспорядке старинные книги с пожелтевшими страницами. «Седой» стоял у открытого книжного шкафа и, увидев Катю, сел за стол.

– Садись, – Семеныч подвинул к столу широкое кресло и опустился в соседнее. – Знакомься, это Соломон!

– Имя «Соломон» означает «Мирный», – недружелюбно протянула Катя, встав рядом с Семенычем. – А с виду и не скажешь!

– Очень о многом с виду не скажешь, – усмехнулся Соломон. – А если и скажешь, то потом сто раз пожалеешь…

– Семеныч, пойдем! – повернулась Катя. – Я рада, что вы не убили друг друга. Документы и деньги у нас. Пошли, пожалуйста, отсюда.

– Постой, это все очень не просто, – сказал Соломон, обращаясь к Кате, показывая на какую-то потрепанную книгу. – Вот здесь…

– Я хочу уйти! – внезапно прервала она Соломона. – Я не хочу ничего слышать!

– Погоди, погоди, – Семеныч встал, подошел ближе и нежно коснулся ее локтя. Поправил ее волосы, отодвинув пряди, и посмотрел на нее. – Я до тебя… Перед тем, когда увидел тебя, у меня был котенок, кошка… Недолго она была. Соломон говорит…

– Я ничего не хочу знать!!! Ничего!!! Замолчи! – закричала Катя, и ее глаза зло засверкали как молнии. Тут же переменившись, она умоляюще заглянула ему в глаза снизу вверх, и требовательно потянула за рукав пиджака.

– Пойдем, маленький. Пойдем отсюда! – ее ресницы потемнели от выступившей влаги, пальцы теребили полы его пиджака, а голос дрожал. Семеныч опешил, не зная, как ее успокоить, и в недоумении оглянулся на Соломона, ища поддержки.

– Она устала, – предположил тот. – Ей надо отдохнуть. Пускай едет в отель и выспится. Я позвоню и вызову такси.

– Нет! Я одна никуда не пойду! Я никуда не пойду одна! И слушать ничего не буду! И знать ничего не хочу! – она вновь раскричалась. Семеныч попробовал ее обнять, но Катя оттолкнула его, отступая к выходу. – Пойдем сейчас же!

– Мы пойдем, – обернулся Семеныч к Соломону. – Встретимся вечером?

Катя мгновенно притихла и вытерла слезы, прерывисто вздыхая. Соломон хотел подойти к ним ближе, но она настороженно попятилась, и он остановился:

– Обязательно, обязательно. Я пришлю машину. Продолжим. Я очень жду вас вечером. Мне нужно о многом вам рассказать. А пока – отдыхайте. И мне не мешало бы. Пойдемте, я отвезу вас.

– Нет! – возразила Катя, намереваясь опять зареветь. – Не надо нас отвозить, мы сами.

– Мы сами, – эхом повторил Семеныч, в полной растерянности глядя на нее.

Катя шла вперед. Семеныч шел за ней, отмечая, что даже ее походка казалась сердитой. Только не доходя квартала до гостиницы, Катя, сбавив шаг, вложила свою ладонь в руку Семеныча.

– Что это еще за припадки были? – поинтересовался он.

– Галлюцинации, – кротко пожала плечами Катя.

Семеныч внимательно посмотрел на нее. Она весело улыбнулась, привстав на цыпочки, поцеловала его в нос и, пошла рядом, спокойно разглядывая еще спящий город. От недавней взбалмошности и капризности не осталось и следа.

– Что вообще происходит-то? – укоризненно спросил Семеныч.

– Ничего не происходит. Я спать хочу, – деловито объяснила она. – С тобой.

…Катя никому не рассказывала о некоторых событиях, которые происходили с самого начала их с Семенычем знакомства. По молчаливому сговору, они не обсуждали это и друг с другом. О таком можно читать в газетах, смотреть по телевизору, но никак не становиться свидетелями или участниками. Некоторые происходящие действия выходили за рамки понимания. Их можно было назвать необычными, нереальными, несуществующими. Не тревожимые памятью, как пустое осиное гнездо, они казались все менее реальными и опутывались туманом, а подсознание эгоистично для себя считало их сном и тщательно стирало сомнением их подлинность. Катя, испугавшись, что на нее просто выльется информация, которую не принять будет уже нельзя, заранее отвергнула ее наиболее доступным способом, на который способен человек с его абстрактным мышлением: предпочла не услышать. Она не была уверена в том, что Соломон сможет правильно истолковать то, что с ними происходило, посчитав его одним из тех людей, которые себя кем-то безосновательно возомнили и считают, что точно знают «как», «почему» и «зачем». Катя не видела ни единой веской причины рассказывать кому бы то ни было о том, что они видели и слышали с Семенычем. Все казалось слишком эфемерным, чтобы становиться достоянием более того круга существ, которые волей или неволей оказались свидетелями или участниками…

Проходя мимо большой рекламной вывески, на которой была изображена пара. Темные силуэты мужчины и женщины в поцелуе на фоне уходящего за горизонт солнца. Семеныч взглянул на плакат и перевел взгляд на тонкую талию Кати.

– Ты знаешь, я иногда думал о том, что если бы мы были вместе, наши чувства не были бы такими сильными.

– Утешаешь меня тем, что именно то, что мы не свободны, позволяет нам острее любить друг друга? Скажи лучше в очередной тысячный раз, что ты не оставишь свою семью. Что жена хорошая и ни в чем не виновата. Давай!

– Я действительно не могу причинить боль близким. Не могу. Это неправильно, – вздохнул Семеныч. – Если предположить, что я это сделаю. Я изменюсь. Стану злым оттого, что поступил плохо. Стану раздражительным. Ты не сможешь любить меня такого. И я не смогу себя принять таким.

– Ты же не пробовал. Почему ты считаешь, что знаешь, каким ты будешь? Почему ты решил, что знаешь, что будет дальше?

– Все равно. Ничего бы у нас не вышло, даже если мы изначально бы встретились. Все со временем было бы как у других. Привычка. Быт.

– То есть в любовь ты не веришь? – заключила Катя.

– Верю… – помолчал Семеныч. – Когда ее нет. Когда ее не хватает. Только тогда кажется, что она существует. А потом она…

«А что делать? – задумалась Катя. – Да, до встречи с тобой я считала также. Абсолютно также. Но очень сильные чувства я испытываю к тебе. И время их только усиливает, а его прошло не так уж и мало. Наслаждаться ими так? В редких встречах? Потому что вряд ли я смогу встретить кого-то лучше тебя. Вряд ли смогу любить сильнее или хотя бы так же. А значит, я обречена потерять это чувство. Через год, три, двадцать… Но ты останешься там, в семье. То есть без меня. Неважно почему. Пропадет страсть, симпатия или мы просто надоедим друг другу. Да и возраст… Он тоже рядом идет и стирает желание».

– Все дело в разнице потенциалов. В новизне. Будь мы вместе, мы бы исчерпали друг друга очень скоро. И было бы то же самое. Гулял бы я, гуляла бы ты. Или сожительствовали, как соседи, невольно заглядываясь на чужие окна.

«Это лимит, что ли? – продолжала размышлять Катя. – Будучи вместе, он быстрее исчерпается? В общем, я поняла. Это рано или поздно уйдет, останутся только воспоминания и ощущения. Надо их побольше накопить, да и все! Их-то никто у меня не отнимет».

– Ты пойми, как я измучен тем, что мне приходится лгать родным.

– Понимаю, – отозвалась Катя, опустив голову. – Я – втихаря, музыка – тоже тайком. Мне вот одно интересно, любила бы тебя жена как я, зная, что ты женат? Принимала бы она тебя в таком случае?

– Не знаю… – грустно отозвался Семеныч. – Встретились вот мы с тобой. В наказание или на счастье.

– Давай думать, что на счастье! И так оно и будет. Мы ведь не специально? Все само закрутилось. Пусть будет. Кроме обмана, мы никому ничего плохого не делаем. Но ложь бывает и во благо. И в данной ситуации страдаем только мы. Все. Надоело это обсуждать. Пусть жизнь сама разбирается. Мы не в состоянии.

Семеныч чуть улыбнулся.

– У нас вид такой.

– Подумаешь, примялись немного. Всю ночь пробегали, на траве лежали, на грязных матрацах валялись. Отмоемся! – отмахнулась она.

Придя в отель и поднявшись в номер, Катя смогла только скинуть босоножки и дойти до кровати.

– Семеныч, раздень меня, пожалуйста. Или просто вытащи из-под меня покрывало и укрой. Я не могу двигаться. И дышать нет сил, – попросила она.

– Раздену, – улыбнулся Семеныч. Кофе, которое он поглотил в большом количестве в кабинете у Соломона, еще действовало, и Семеныч чувствовал себя достаточно бодро для бессонной ночи. – Ты засыпай.

– У меня мозг не спит. Все остальное только отключилось, – отозвалась Катя, лежа с закрытыми глазами. Она раскинула руки в стороны и, Семеныч удивился, как ее тело может быть таким безжизненным. Ни в одной мышце не было ни намека на сопротивление или сокращение, пока Семеныч бережно стаскивал с нее одежду.