Семеныч промолчал. Его жизнь изначально никогда не предполагала сильных катаклизмов или крупных неприятностей. Вырос в приличной семье, получил образование, женился, добросовестно работал на хорошей должности, чувствуя себя обязанным быть именно таким, ради блага и спокойствия близких. Но бурлящая кровь, плотно закрытая в сосуде общественной морали, все равно иногда выкипала вспыльчивостью и раздражением. А нередко и чудовищной тоской, медленно выжигающей сердце, которое хотелось самому поджечь, чтобы оно сгорело уже быстрее. С годами чувства и эмоции, не имеющие возможности вылиться в благочестивом обществе, все глубже уходили внутрь и затихали. Живя нормальной человеческой жизнью, Семенычу порой казалось, что он существует на кладбище кукол, которыми кто-то поиграл и бросил, а потом достанет и будет опять дергать за ниточки совести, ответственности и навязанных стереотипов.

– Я больше не буду? – просительно протянула Катя, придвинувшись ближе.

– Спи, горе, – улыбнулся Семеныч. – Придет новый день, и придет новая жизнь.

Катя попыталась заснуть, но ее сон, как обычно, увидев подходящие для него условия, бесследно исчез. Она смотрела в темное пространство сарая и прислушивалась к ровному дыханию Семеныча, положив его голову к себе на плечо. Коснувшись губами его виска, Катя постаралась отогнать вечно снующие мысли подальше, чтобы освободить место для сна, который, по ее мнению, в своем поведении очень смахивал на вспыльчивого и нетерпимого Семеныча.

Вдруг Семеныч приподнялся на локте и склонился над ней:

– Помнишь, ты как-то спрашивала про то, чего бы я хотел? – он задумался. – Вот представь: большое отдельное здание из темного стекла, не примыкающее ни к каким другим строениям с огромным пространством внутреннего двора, с парковкой и другими вспомогательными прибамбасами. А на здании вывеска. Что-то наподобие… Вывеска «Арт-Студия: «Симбиоз». Название условное, конечно…

Семеныч говорил почти шепотом. Катя, касаясь губами его подбородка, время от времени прижималась ухом к его груди, прислушиваясь к звуку любимого голоса. Его слова, нетерпеливо захлебываясь, выскакивали, путаясь друг с другом.

– Я помню. Я спрашивала, чем бы ты хотел заниматься, а не – «где». Повесь на двери своего кабинета вывеску и окна расширь. Продолжай, или это все?

– Да нет. Подожди, – Семеныч не обратил внимания на ее иронию в голосе. – Ты же сама спрашивала! Так вот. В здании находятся помещения.

– Неожиданно, – снова не удержалась от колкости Катя.

– Да ты дашь сказать?

– Даю.

– Там будут участки, распределенные по направлениям: литература, компьютерный дизайн, фото, музыка, туризм, живопись и так далее. Компьютерные игры, например. В арт-студии формируются кружки, в которых могут встречаться люди по интересам и что-то делать, делиться навыками писательства, записывать музыку. Туризм нужен не для этого. Нельзя зацикливаться на одном и том же. Если это станет работой, то тоже может надоесть, поэтому нужно будет периодически «развеиваться» и иметь возможность получения новых впечатлений, иначе можно выдохнуться, и новые идеи будут рождаться с трудом.

– О-о-очень умно. А когда эти люди этим будут заниматься? После работы? Ночью? Ты-то вон и полчасика после работы на меня не найдешь иной раз. Да и мне тяжело. Придешь вечером и стоишь на кухне до полночи. И постирать надо, и убраться, и еще какая-нибудь ерунда навалится, а в шесть – изволь опять на ноги вставать и в ту же упряжку залезать, – возразила она.

Семеныч в волнении вскочил и стал расхаживать по сараю, натыкаясь на разбросанные по полу предметы:

– Этим они будут заниматься не после работы, а вместо работы! Они за это будут получать деньги! Продукты этой арт-студии могут быть разными. Отдельные или симбиозные произведения. Получится нечто смешанное из разных направлений. Вот как фигурное катание является смесью балета и катанием на коньках. Так и тут. Я где-то читал, что человечеству еще предстоит открыть новые виды искусства, которые появятся в результате комбинирования тех, которые уже имеются!

– А картошку кто будет саж… – не договорила Катя, смолкнув.

С улицы послышался шум и на пороге появился сотрудник отеля в сопровождении двух человек в униформе обслуживающего персонала. Они осветили сарай двумя яркими фонариками. Семеныч молча стоял, держа руки в карманах. Когда луч фонарика вырвал его фигуру из темноты сарая, мужчины громко заговорили, недружелюбно жестикулируя. Катя поднялась, испуганно посмотрев на Семеныча. Он представился и попытался объяснить, что они проживают в одном из номеров этой гостиницы. Но мужчина затребовал документы и пригрозил полицией. Семеныч, решивший, что, на худой конец, в полицию лучше явиться самому, или вызвать ее, сидя в кабинете у администратора отеля, чем из грязного сарая, где они незаконно оказались, поднял ладони:

– О'кей, о'кей, мы уходим.

Они вышли в ночь. И побрели в никуда. Вдвоем, взявшись за руки.

– Так вот… – продолжил Семеныч. – Эти произведения… Продукты студии, и должны стать источником дохода для бизнеса. Можно при студии организовать бесплатные кружки для популяризации. Студия для них должна стать не работой, а удовольствием. Зарплата у них должна быть выше средней по рынку процентов на двадцать для новых сотрудников… И до пятидесяти процентов для старых сотрудников… Еще плюс бонусы от выручки с продукта, в которых участвуют…

– Семеныч! Это хорошо, но утопично. Это возможно, но не через одно поколение, мы не доживем до нее. До студии твоей. Люди не бросят сейчас работу и не повалят в студию, которой нет. Да и есть такие студии-то. Наверняка есть. Либо дом культуры без бизнес-продуктов, либо бизнесцентры без культуры. А там и там все равно работают те, кто любит свое дело и те, кто его не любит. Есть охота. И спать. И холодно становится.

Семеныч посмотрел на нее задумчиво:

– Еще в направления надо добавить что-то такое эзотерически-религиозно-мистическое и психологию… И еще. Направление «туризм» в студии нужно будет не только для отдыха. Путевки членам студии будут бесплатными или льготными, но с условием, что будет реклама студии…

– Ты замолчишь уже? – прервала его Катя, начиная злиться. – Если все так здорово, пиши идею, план, смету и вперед, в банк! Ты-то чего там делать будешь? Путевки сильно льготные получать?

– Не совсем. В конечном счете, смысл всего этого не в бизнесе, как таковом, а в творчестве. В развитие творческих способностей. В развитии того, что делает человека подобием бога, и что дает ему наибольший кайф… – Семеныч споткнулся, посмотрел на нее, но продолжил: – Сам этот бизнес, в таком случае, будет способом существования, при котором не нужно будет тратить время на работу, не развивающую творческих способностей, а можно будет тратить время на то, к чему лежит душа. А душа, не в человеке находится. Душа и есть сам человек.

– А нетворческие люди что будут делать? У которых нет способностей и талантов?

– У каждого они есть! Дело не в даровании, как таковом. А в том, что любой человек должен заниматься тем, что ему нравится, понимаешь? Кому-то нравится писать музыку, кому-то руководить, кому-то торговать, кому-то хотелось бы научиться строить дома. К примеру…

– Да поняла я, – вздохнула Катя. – В нашем государстве человека вынуждают сделать выбор очень рано. А некоторые его и сделать не могут из-за отсутствия возможностей. И все это выливается в монотонную деятельность на всю жизнь, называемую работой. Вот я, например, с огромным удовольствием стала бы еще и врачом. Но как? Когда? И не только одна я. Любой человек может сначала выбрать одну работу, а потом в течение жизни несколько раз захотеть ее поменять, но практически сделать это почти невозможно…

– Значит, надо сделать возможным, – размышлял Семеныч вслух. – Чтобы человек получал во время обучения необходимые на существование средства, то есть не беспокоился о семье и спокойно бы занимался своим образованием и последующей работой, которая станет интересным для него занятием… Деньги на обучение будут браться из его же зарплаты, когда он уже станет работать. То есть предприятие кредитует такого человека на время обучения, а потом кредит гасится в течение полугода или года. Все выиграют! И общество, и сам человек. Всем польза и удовольствие! Никто чтобы не работал там, где ему не нравится!

– Все работы хороши – выбирай на вкус, – вспомнила она детский стишок. И продолжила: – Ни менять, ни изучать – в любом возрасте не трусь.

Катя поежилась от прохладной ночи. И от мысли о том, что скоро они должны будут вернуться домой. А точнее, по разным домам. И вновь придется окунуться в работу, смысл которой ею трудно осознавался, в бесконечные обязанности, которые почему-то являются неизменными и обязательными спутниками достойного человека. Катя, как никто другой, чувствовала Семеныча, который был по сути своей свободным Музыкантом, философствующим наблюдателем, отчаянным искателем, нечаянно оказавшимся втиснутым в узкие рамки добропорядочного семьянина и ответственного сотрудника фирмы. Никто не понимал того, как тесно мускулам в строгом костюме, как ничтожен участок земли, называемый дачей, как убого время, которое приходится отдавать для того, чтобы в этом времени просто существовать. Семеныч писал музыку ночами, уходя от бренности в свой мир, в котором он с удовольствием обнаружил Катю. Только там он терял время и обретал себя, пропадала тоска, появлялась энергия, и можно было жить…

Заметив Катину дрожь, Семеныч на ходу снял с себя пиджак, мимолетным движением ощупав внутренний карман. Но банковской карточки там не было. У Семеныча появилась испарина на висках. Он-то, именно на карточку и рассчитывал, потому и не терял спокойствия все это время. Семеныч собирался найти утром банкомат и выкупить из казино документы. А теперь оказалось, что они и в самом деле остались без денег, документов и крыши над головой. Карточки не было и в других карманах. Очевидно, она канула в перипетиях этой ночи.

– Семеныч, что ты делаешь?

– Ничего, вытряхиваю. Запылился, видишь? – Семеныч укутал Катю, набросив пиджак ей на плечи и, стиснув полы пиджака, поцеловал в губы. – Теплее теперь?

– Не-а.

– Поесть, значит, надо.

– Денег нет, – развела Катя руками.

Они шли по широкой улице. По одну сторону дороги вдаль простирались яблоневые и вишневые сады, поделенные вкопанными сучьями на участки, по другую – тянулись одноэтажные каменные домики, переделанные под частные лавки и небольшие ресторанчики с национальной кухней. В маленьких магазинчиках торговали домашним вином, местным табаком, фруктами, пряными травами и другими дарами южной стороны. Согревшись, Катя протянула пиджак назад. Семеныч задумчиво его взял, остановившись возле открытых дверей какого-то кафе, откуда доносилась музыка.

– Пойдем?

– Ду-у-умаю, не стоит. Зашли не так давно, – нетвердо протянула Катя, отметив про себя, что во взгляде Семеныча появилось что-то новое: яркое, уверенное, веселое, свободное.

– Так там двери закрыты были, а здесь открыты. Значит, приглашают, – привел довод Семеныч.

– Не нас. Мы не нужны без денег никому.

Семеныч строго посмотрел на нее:

– Мы друг другу нужны, поняла? Это самое главное. А еду и ночлег я тебе сейчас найду. В два счета.

Она улыбнулась и незамедлительно скомандовала:

– Раз-два! Где еда?

– Сейчас все будет! Помедленней считай.

– Ра-а-аз, – послушно повторила Катя. Семеныч решительно переступил порог, и она шагнула в дымный полумрак следом.

На стенах просторного кафе уютно горели лампы, в резных деревянных беседках прятались столики, на которых стояли зажженные крупные свечи и тлели ароматные палочки. С черного хода, дверь которого располагалась в конце зала, позади небольшой сцены, тянуло дымом и запахом шашлыка. Дым затягивался в кафе, и, мешаясь с сигаретным чадом, создавал неясную полупрозрачную пелену. Катя глубоко и с наслаждением вдохнула воздух. Ей всегда нравилась атмосфера отдыха людей, словно она и сама погружалась в их удовольствие и расслабленность. Будь то пляж, курортный городок или клуб.

Катя прислонилась к стене недалеко от входа, около бархатных портьер, которые были настолько огромными, что она могла бы полностью поместиться в одну из складок. В кафе почти не оставалось свободных мест. Оглядевшись вокруг, Катя нашла глазами Семеныча. Тот, помогая себе жестами, разговаривал с барменом, находясь у колонок, наполняющих и без того шумный зал энергичной и громкой мелодией. Позже бармен подозвал проходящего мимо мужчину, и они втроем отошли в сторону.

Музыка смолкла, когда Семеныч приблизился к стойке на сцене, взяв микрофон в руки. Возле сцены включилось дополнительное освещение. Теперь Катя увидела, что глаза Семеныча смотрят в упор на нее. Семеныч ее не мог видеть – между ними было слишком далеко, темно и дымно. Он ее чувствовал. Катя с удивлением уставилась на него, не понимая, что тот затеял.

– Раз, раз, – раздался его голос, потом пауза. Щелчки. Подошел молодой парень, что-то наиграл на синтезаторе. Семеныч на ухо ему напел, тот кивнул. Заиграла небыстрая музыка в притихшем зале. Катя с интересом прислушалась к вступлению Семеныча. Мотив был незнаком ей. Через минуту она вздрогнула. Первым словом было ее имя. Это было даже и не похоже на слово, это был выдох. Семеныч словно позвал ее.

Некоторые слова Катя не могла разобрать, Семеныч пел на чужом, английском, или на русском, но с чудовищным английским акцентом. Но интонация, с которой Семеныч выводил слова, была похожа на заклинание, заговаривание, и гармонично создавала композицию, то акцентируя внимание на себе, скользя, то подчеркивала аккорды. Катя любовалась им. Его силуэтом, уверенно и раскрепощенно стоящим на сцене, его рукой, небрежно держащей микрофон, его хрипловатым голосом, и скрытой, никому не заметной ухмылкой, над тем, что он поет откровенную чушь, ощущая душой лишь ритм музыки.

«Неужели, это волшебство закончится, когда его командировка подойдет к концу?» – окончательно расстроилась Катя, совершенно позабыв на мгновение о сложившейся ситуации, в которой они оказались почти у самого дна. Но, тем не менее, возникшее очарование всего происходящего в течение нескольких часов, только нарастало. Кате абсолютно не хотелось возвращать документы и телефоны, впадать обратно в русло зависимости от принятых норм поведения и уклада необходимой жизни, поджидавших где-то в Москве, словно акулья пасть, которая продолжит стискивать свои зубы, безжалостно дырявя их две бродяжные, жаждущие свободы души…

Следом пошли другие песни. Семеныч что-то напевал пареньку, тот мгновенно схватывал и играл. А Семеныч пел. Катя слышала его голос и чувствовала, как ему хочется сейчас воды, как у него пересохло в горле. Но он не останавливался.

Семеныч заметил, что слева от сцены сидит тот самый «седой» из домика со странной надписью: «Добро пожало». Он был одет уже во вполне европейскую одежду: светлую рубашку с закатанными по локоть рукавами, и светлые брюки. «Седой» изредка смотрел на него, но Семеныч продолжал петь. Для Нее. Для себя. Для мира. Ради жизни. Против жизни. По внимательному взгляду «седого» Семеныч понял, что тот узнал его. Но в синих глазах не чувствовалось угрозы, и появилась заинтересованность.

Семеныч видел, как Катя бродит по залу, незаметно теряясь среди посетителей. Иногда она пропадала за деревянными беседками, потом появлялась и вновь исчезала из поля зрения.

Через пару часов Семеныч окончательно потерял ее из виду. Допев третью по счету песню, с того момента, как пропала Катя, он кивнул пареньку, сидевшему за синтезатором и положил микрофон. Сделав знак официанту, быстро прошмыгнул за барную стойку, поглядывая на «седого», но тот спокойно сидел в окружении мужчин и пил вино, оживленно переговариваясь с собеседниками, не обращая внимания на то, что Семеныч покинул сцену.

Официант провел Семеныча через кухню в подсобное помещение. В маленьком кабинете сидел мужчина, который встал из-за стола, пожал Семенычу руку и, что-то говоря, отсчитал деньги, протянув ему. Мужчина предложил остаться в ресторане в качестве исполнителя живой музыки и стал спрашивать о том, какой у Семеныча репертуар и умеет ли он играть на музыкальных инструментах. Но Семеныч торопливо поблагодарил, рассеянно прощаясь. Засунув купюры в карман, он, с опаской оглядываясь назад в зал, поспешил удалиться через черный ход, откуда шел дым и запах жареного мяса.

* * *

Семеныч миновал внутренний дворик, стараясь идти под тенью деревьев. Обойдя дом, где располагалось кафе, он вышел ко входу. Улицы освещались отвратительно, и Семеныч облегченно вздохнул. Двери кафе были по-прежнему широко открыты. Остановившись и прислушавшись, Семеныч понял, что за ним никто и не думает идти. Ночь перевалила за половину, и в городе было пустынно. Семеныч прошел по улице метров пятьдесят и вернулся. Потом в другую сторону. Затем остановился на секунду и пошел наперерез к саду, который не был огорожен забором.

– Семеныч! – раздался негромкий голос откуда-то сверху. Катя полусидела на толстой ветке, прислонившись к стволу дерева.

– Слезай! – Семеныч протянул руки к ней.

– Залезай лучше ко мне, деньги считать будем! Здесь безопаснее, – предложила Катя, насмешливо глядя сверху вниз. Семеныч хмыкнул и, уцепившись рукой за ветку, подтянулся, и очутился рядом. То, что было бы не совсем привычным, то есть приличным действием в Москве, здесь казалось почему-то естественным.

– Какие деньги? – загадочно улыбнулся он.

– Которые заработали! – уверенно кивнула она. – Попить хочешь? У меня яблоко есть.

– Хочу пить, все в горле пересохло, – Семеныч взял яблоко, и тут же отшвырнул, выплюнув изо рта откусанный кусок. – Ты издеваешься, что ли? Где ты его взяла?

– Да тут валялись под деревом. Я не виновата, что оно такое кислое, – расхохоталась она. – Я одно тоже попробовала откусить. Зато пить не хочется теперь.

– Это точно, – Семеныч сплюнул еще раз, доставая мятую пачку денег. – Не подбирай ничего с земли. Давай считать.

– Давай, – согласилась Катя, достав свою пачку из кармана.

Семеныч качнулся, чуть не упав с ветки.

– А у тебя откуда?!

– Оттуда же, что и у тебя!

– У меня из кафе, я пел, мне заплатили.

– И у меня из кафе, мне тоже заплатили.

– Хватит дурака валять! – разозлился Семеныч. – Тебе за что заплатили?

– За игру.

– Какую еще игру?!

– Я в официантку поиграла немного. Я подходила к тем столам, где попьянее сидели, и просила их рассчитаться. Они давали деньги. А потом я незаметно ушла.

– Ты! Тебе казино было мало?

– Ну ладно, это – экстренная ситуация. Деньги-то нужны были. Давай считать, у кого больше?

– Если у меня, – загадал Семеныч и замолчал.

– То?

– Тогда ты больше никогда не будешь совершать такие легкомысленные поступки!

– А если у меня, то ты никогда больше не будешь таким занудой!

– Считаем! Ну? – Семеныч весело посмотрел на нее.