«Тише, тише. Что ты? – Катенок согревала его своим теплом, успокаивала, убаюкивала. – Ты любил совсем не меня, и скоро ты об этом догадаешься. Меня, как таковой, и не было в твоей жизни, я не могу сейчас тебе этого объяснить – ты не поймешь. Мне нужно было уйти, и тебе это было нужно. Вот увидишь, дальше все пойдет как нельзя лучше. Тебе будет хорошо так, что ты вскоре забудешь меня. Ты сейчас не сможешь воспринимать мои слова, да и вспомнить их – у тебя не получится, потому что ты человек. Ты поверь мне. Ведь ты мне всегда верил. Поверь в то, что так надо. И так произошло. Я не могла дать всего того, что нужно тебе. В этом никто не виноват. Так иногда происходит. Скоро рассвет, спи, Семеныч, закрывай глаза. Сегодня у тебя будет чудесный день, обещаю. Спи, пожалуйста, я очень тебя люблю. Когда тебе будет плохо, если тебе будет плохо – я обязательно буду рядом, но этого не должно случиться. Я буду стараться, чтобы тебе никогда не потребовалось мое присутствие. Спи».
Последние слова Катенка Семеныч не слышал. Он крепко спал.
Во сне Семеныч ничего не видел, но слышал хлесткие удары. Не видя, что является их источником, тем не менее, Семеныч понимал, что это звуки бича, опускающегося на истерзанные тела рабов, чьи окровавленные ладони из последних сил гребли по бокам греческой галеры. Плеск морских волн, крики чаек, злая хриплая ругань на иностранном языке – много разных и непривычных ему звуков слышал Семеныч.
Но все они неожиданно оказались сметены, заглушены и стерты единственным волшебным звуком: мягким, сильным, красивым и настораживающим одновременно. Звуком, заставляющим спокойно вздохнуть и беспокойно забиться сердце в предчувствии неизведанного ранее восхитительного блаженства. Звук уносил из сна в чудесную страну чувственных наслаждений. Семеныч испытал настоящий восторг, его тело резко напряглось и опало, расслабившись до изнеможения. И, проваливаясь в наступившую тишину, он краем затухающего сознания понял, что это была песня сирены…
Проглотив обычный утренний кофе и, не обнаружив сумки со спортивными вещами в коридоре, Семеныч вспомнил, что машину он оставил у гостиницы.
Угол. Поворот. Никто не бежит рядом. Есть неизменные вещи в этом мире, доказывающие его существование. И есть – вещи, появляющиеся ниоткуда и исчезающие в никуда, ничего не доказывающие.
Город показался Семенычу непривычно безмолвным. Будто замер в ожидании. На дорогах не было автомобилей, по тротуарам не спешили люди. Легкий мороз и безветренная погода прочно окутывали утреннее пространство, никого и ничего не впуская в себя.
Семеныч шел, смотря себе под ноги, без мыслей наблюдая, как одна нога меняет в шаге другую, и как слаженно они работают.
Он будто увлекся этим, не совсем интеллектуальным процессом. Он просто шел и ни о чем не думал. Он не торопился, точно чувствуя, что это последние шаги в той жизни, которая с каждым шагом близилась к завершению.
Она встала с постели раньше обычного.
Заварила чай. Обжигаясь им, глотала терпкую жидкость, пытаясь проснуться. Размышляла, что лучше: поспать еще, так как Она совершенно не выспалась, или прийти на работу и сделать некоторые накопившееся дела спокойно, пока еще никого не было. Конечно, Она любила просыпаться перед рассветом, но в выходные – чтобы часов в восемь нырнуть под одеяло обратно и выспаться. В рабочие дни – ранее пробуждение грозило раздражением, ознобом и усталостью на целый день. Допив чай и решив, что второе все-таки лучше, Она оделась и выскочила из дома. Из дома Она вылетала всегда быстро, обратно пропорционально тому, как вползала туда вечерами. Почему Ей стало некомфортно рядом с мужем, которого Она когда-то выбрала и с которым прожила больше десятка лет – Она не понимала.
На улице было хорошо: безветренно, но зябко. Она пошарила в карманах, где денег почти не оказалось, тут же почувствовала себя очень несчастной. Когда не было денег на такси, Она чувствовала себя очень бедно. И чем холоднее было на улице, тем беднее и несчастнее Она себя чувствовала. Для Нее это почему-то было связано.
Пришлось идти на остановку.
«Надо купить штемпельную краску», – вспомнила Она, пересчитывая на ходу мелочь: на краску денег оказалось достаточно. Она свернула во дворы, раздумывая о том, работает ли уже киоск «Союзпечать», и заодно о том, как хорошо было бы, если бы вся торговля осуществлялась круглосуточно.
Ее мысли внезапно остановились, к щекам прилил жар, а дыхание стало причинять неудобства. Впереди шел он – тот мужчина, которого Она видела у светофора.
Она замедлила шаг.
Как Она узнала его со спины, было необъяснимо. Она бездумно пошла за ним, не увеличивая и не уменьшая расстояние между ними, напрочь позабыв о краске, о работе, о холоде и обо всем на свете…
Семеныч двигался вперед по безлюдной улице и прислушивался к появившемуся звуку позади себя. Кто-то шел точно за ним, в такт его шагам. Иногда сбиваясь, но опять упрямо восстанавливаясь в ритме шагов Семеныча.
Напоминание того, как Катенок бежала рядом, пронзило разум вспышкой, и Семеныч резко остановился.
Обернулся.
Перед ним стояла Она.
Они обрадовались и улыбнулись, не зная, что говорить.
Они узнали друг друга так, как узнают в тяжелом сумрачном сне, когда тусклые тени мечутся и совершают хаотичные действия. И среди этих размытых теней ты внезапно обнаруживаешь себя.
У Нее потемнело в глазах, а Семеныч услышал песню сирены из своего недавнего сна. Их сердца запульсировали одновременно и стали входить в резонанс, а после стремительная и упругая волна неведомой энергии пронзила пространство, желая разъединить Ее и Семеныча.
…Но было поздно. Это ничего не изменило. В мире стало лучше.
Они уже увидели друг друга.
Они только сейчас поняли, что находятся рядом с тем же самым перекрестком. Второй раз. Обоим на миг подумалось, что они и не прекращали после первой встречи думать друг о друге. То есть, еще не встретившись, они уже не расставались…
Пришлось напряженно выискивать тему для беседы, чтобы не улыбаться друг другу, как идиоты. Дальше пошли рядом. Они что-то говорили, сами не понимая, что именно – от волнения так бывает, когда говоришь и не понимаешь того, о чем говоришь; когда слышишь, и не понимаешь смысл услышанного.
Их мысли, занятые друг другом, блуждали, громоздились и падали, рассыпавшись…
«У нее обручальное кольцо на пальце», – отмечает Семеныч.
«У него улыбка замечательная, и стоит ему посмотреть на меня, как она тут же появляется: застенчивая, нежная, извиняющаяся улыбка», – отворачивается Она.
«Она смотрит исподлобья, а если исхитриться и взглянуть Ей в глаза, то все меняется. Как будто открывается неведомая бездна», – думает он.
«Смотрит как странно. Как будто пытается заглянуть в глаза снизу», – Она нарочно опускает взгляд.
«Какая милая», – наблюдает за Ней Семеныч.
«Какой же он красивый», – Она любуется его очертаниями лица. Кажется, ни добавить, ни убавить – нельзя. Все пропорционально и совершенно в его внешности. И фигуре.
«Как будто маленькая, и в то же время, взрослая. Ее так хочется потрогать и обнять, погладить и успокоить», – еле сдерживается Семеныч.
«Какой нежный взгляд у него. Если он так смотрит на всех женщин, они должны быть сражены, побеждены… Короче, они должны сдаться», – Она улыбается своим мыслям и ему.
«А улыбка меняет ее полностью. Делает другой. Преображает. Улыбка превращает ее в сирену», – Семеныч невольно вытаскивает руку из кармана, и тут же его ладонь оплетается Ее пальцами. У него замирает сердце. Прикосновения Ее кожи сводят его с ума…
Незаметно они дошли до его машины. Семеныч завел двигатель, чтобы прогреть салон. Они сидели и смотрели друг на друга. О чем-то говорили. Она снова невзначай коснулась его рук, и несмело взяла их в свои.
Он вздрогнул и посмотрел на Ее руки, перебирающие его пальцы. Она будто сильно увлеклась этим действием, изредка поглядывая на него. Семеныч говорил и говорил без остановки – всю чушь и все, что приходило в голову – лишь бы только Она не бросала его руки и искоса посматривала на него со слабой смущенной улыбкой на Ее удивительно прекрасном лице. Как будто его ладони, его пальцы отвечали Ей на задаваемые Ею вопросы. Как будто они беседовали между собой, оставляя Семеныча немым свидетелем этой беседы…
«Какой классный мужчина, – подумала Она, глядя вслед уезжающей машине, и тут же горько усмехнулась: – А до работы не подвез. Да мало ли их было, классных и не очень. Все одно: чуть хуже, чуть лучше. Ни к чему мне это все. Надоело! Ну их всех к черту! Даже не представился по-человечески. Семеныч. Что за дурацкое прозвище?! И абсолютно не заметил, что я в ответ не назвала своего имени! Телефон не спросил, о следующей встрече не договорился. Странный какой-то. А, может, и к лучшему?»
Она отогнала от себя все мысли о Семеныче и пошла на работу.
Днем Семеныч впал в обычное состояние апатии, что, впрочем, являлось для него вполне естественным состоянием, если не было особо важных дел. Вспомнил про обещание Катенка – приходить, когда ему будет не совсем комфортно. Неожиданно для себя, спросил:
– Ну и где же ты?
«Здесь, – это было похоже на детскую игру в прятки, когда говоришь: «сдаюсь», и все появляются оттуда, где искались и не нашлись. Семеныч обернулся, но в кабинете никого не оказалось. Кроме Катенка, которая была не видна, но абсолютно ощущаема в непосредственной близости. – Я рядом».
Семеныч ошеломленно посмотрел на свои пальцы, сжимающие мышку компьютера. Он чувствовал, как их касается холодный нос, как щекочет мизинец бархатное ухо. Семеныч осторожно приподнял ладонь: он трогал воздух, но ощущал голову Катенка, ее прогибающуюся спину.
– Кошка, – растерянно произнес он.
«Вообще-то, нет, – рассмеялась Катенок. – Это твой разум меня так воспроизводит и воспринимает, поэтому ты чувствуешь меня, как кошку».
– А на самом деле?
Все погасло внезапно, будто кто-то закрыл Семенычу глаза. Он открыл их: монитор рабочего компьютера, его рука сжимает мышку, телефон разрывается…
– Да, я слушаю! – Семеныч поднял трубку, но услышал короткие гудки прервавшегося звонка.
Рабочий день у руководителя редко оканчивается в положенное время: затянувшиеся совещания, нерешенные вопросы, новые стратегии, обсуждения неподписанных договоров, или нудный коллега, который не в состоянии за пять минут изложить свои мысли, словно случайно заходит в кабинет сказать пару слов и забывает о времени…
Семеныч не очень уважал свою работу, не очень любил ее, и не совсем дорожил ею, но, тем не менее, задержался в этой компании практически со дня основания и считался, если и иногда достаточно резким, но ответственным сотрудником. Семеныч прекрасно понимал, что смена места работы вряд ли благоприятно скажется на его отношении к своей профессии, а поменять род деятельности – в этой стране могут либо очень отчаянные, либо очень молодые, либо те, кому уже нечего терять. Или те, кому выпадет счастливый случай. Да и к тому же Семеныч плохо представлял, чем бы ему таким заняться, чтобы многочасовая ежедневная работа превратилась в любимое дело и стала приносить удовольствие. И, поскольку должность у Семеныча была не самой плохой, зарплата не самой низкой, а офис находился в нескольких кварталах от дома – Семеныч продолжал ходить на работу. Но считал явным недоразумением тот факт, что с развитием информационных технологий, научно-технического прогресса человек продолжает «вкалывать» с утра до ночи, будто идет война или уровень цивилизации находится в дореволюционном маломеханизированном и неавтоматизированном состоянии.
Город едва начинал отряхиваться от ежевечерней пробки, когда Семеныч находился за рулем своего автомобиля и в задумчивости смотрел на борт замызганного грязью грузовичка, стоящего перед ним. Мысли Семеныча были всецело заняты Ею. Он не мог предположить, что они встретятся утром после того мимолетно-вечного «взгляда» на перекрестке.
Семеныча неожиданно охватило ощущение чего-то приятного и одновременно страшного, чего-то нового и вместе с тем давно знакомого. Он словно не думал о Ней, а окунулся в Ее образ. Его мысли текли без всякого «русла», в которое Семеныч и не старался их сейчас направить.
Очнулся он от громких истеричных звуков, сигналивших ему машин. Грузовика уже не было видно. Семеныч, чертыхнувшись про себя, отжал сцепление…
Поздно ночью он закончил композицию, которую написал накануне вечером. Осталось только спеть и свести вокал с аранжировкой. Когда Семеныч сочинял музыку, время летело незаметно. Свободное время, которого у него и было-то не более пары часов перед сном. С работы Семеныч приходил нередко усталый, вымотанный офисной непрекращающейся и не всегда результативной суетой. Он долго не мог «отойти» от рабочего дня, в голове продолжали крутиться текущие проблемы. Говорящий телевизор и сытный ужин – единственный прием пищи за целый день – располагали к расслаблению организма, и чаще Семеныч сразу же засыпал.
Выключив айпад и выкурив сигарету на балконе, Семеныч еще раз недовольно осознал последствия своей работы, которая отнимала все время и ничего не давала взамен, кроме нормального существования в обществе, то есть: жилье, еду и одежду.
Взглянув на часы и поняв, что сон нужно неимоверными усилиями впихнуть в оставшиеся четыре часа, Семеныч вздохнул, укоряя себя за то, что засиделся за айпадом.
«Странная девушка, – ворочался Семеныч в постели. – Вроде, и обычная, а, вроде, и не совсем обычная. Вроде, и ничего особенного. А с другой стороны, вообще ни на кого не похожая. Если удается взглянуть в ее глаза, голова начинает куда-то уплывать…».
Что-то не слишком сильно, но настойчиво тревожило Семеныча. Он не мог понять, что его беспокоит, и от этого слегка злился. И слегка радовался. Одновременно. Семеныч никогда еще одновременно не злился и не радовался. Тем более по одной и той же причине.
«Надо бы с ней встретиться. Чтобы сбросить это наваждение. Чтобы убедиться в том, что она обыкновенная. Что она такая же, как и все», – с этой мыслью Семеныч успокоился и стал засыпать. Но перед тем, как окончательно отключиться, нечаянным сновидением прилетела к нему огромная черная птица и, сильно ударив его огромным клювом по голове, сказала: «Ну и дурак же ты!».
– Катенок! – позвал Семеныч, вздрогнув.
«Что?» – нескоро отозвалась она.
– Она – кто?
«Жизнь. Спи», – Катенок исчезла. А Семеныч спал и не спал. Его злило то, чего он не мог понять. Он злился на Катенка. Ему показалось, что говоря отгадку, Катенок в ней прячет еще тысячу загадок.
«Как матрешки эти загадки. Откроешь одну, так тут же видишь… Нет, это еще не все. Это еще не конец. Дальше еще одна матрешка. А дальше еще. И, правда, жизнь. В жизни можно никогда до отгадки и не добраться», – перевернулся Семеныч на спину.
Утром Семеныч собирался двигаться по обычному маршруту: фитнес-центр, где он по утрам качался, а потом офис. Но, пересекая улицу, где встретил Ее вчера, внезапно остановил машину и заглушил двигатель.
Семеныч прошелся до конца квартала и развернулся. Неторопливо шел обратно к своему припаркованному автомобилю. Он понимал, что ничего не знает о Ней: ни имени, ни номера телефона, ни адреса места работы, ни то, где Она живет.
«Надо же было быть таким идиотом, чтобы вчера не договориться о новой встрече! – негодовал Семеныч, замедляя темп ходьбы. С приближением к автомобилю неосознанная надежда на встречу безжалостно таяла с каждым метром.
Улица была еще пустой: магазины и палатки угрюмо спали под закрытыми жалюзи; на виднеющемся перекрестке одиноко перемигивались светофоры, а единичные машины и редкие пешеходы совершенно не обращали на них внимания.
Но позади все-таки раздался поспешный стук каблуков. Семеныч чувствовал Ее торопливые шаги, догоняющие его. Он не обернулся, чтобы не ошибиться. Пока не увидишь, еще можно верить. Семеныч остановился и ждал.
Конечно же, Она нарочно пошла на работу тем же самым маршрутом, и в то же самое время, потому что эта улица и это время являлись той единственной ниткой, которая могла связать одну встречу с другой.
– Что ты здесь делаешь так рано? – раздался за спиной Ее радостный голос, и только тогда Семеныч развернулся.
– Тебя жду, – сознался он, неожиданно быстро приобнял Ее и коснулся губами Ее лица. Но Она успела увернуться от поцелуя в губы.
Они неловко замолчали. Им еще нечего было сказать друг другу, а мысли о том, что не мешало бы нормально познакомиться, обменяться телефонами – разом вылетели у обоих из головы.
Поглядывая друг на друга, они смущенно улыбались.
– На работу? – уточнил Семеныч, открывая Ей дверь автомобиля.
– Да.
И снова тишина.
Семеныч рассеянно трогает ладонью рычаг стояночного тормоза, Она невольно тянет руку под его пальцы. Опять это волшебное и трепетное прикосновение прохладной кожи, как кровь, пролетающая за миг по всему телу.
О проекте
О подписке