Я был поражен, обнаружив, насколько чрезвычайно примитивными были эти существа, потому что тот факт, что они использовали духовые ружья, поначалу наводил на мысль, что они не сильно отстают от других южноамериканских племен. Но я не видел никаких признаков каменных орудий, никакой керамики, никакого оружия, даже луков и стрел, а люди не научились делать даже самые грубые рисунки обожженной палкой. Здесь были мужчины и женщины, которые находились практически в том же состоянии, что и обезьяноподобные предки человека, обитавшие в грубых пещерах Европа бесчисленные века назад. Если бы я был среди них по своей собственной воле, и если бы я был волен уйти, когда пожелаю, я был бы рад иметь такую возможность изучать человечество в процессе становления, так сказать. Но все мои мысли были сосредоточены на том, чтобы убраться подальше от этой красной долины, так что у меня не было ни малейшего этнологического интереса к моим хозяевам. Но было очевидно, что я вполне волен бродить там, где считаю нужным. Я входил в различные туннели и исследовал их, посетил бесчисленные комнаты или небольшие пещеры и проходы, и я обнаружил, что вся гора была буквально испещрена пещерами, которые служили комнатами, проходами и жилищами для этой странной расы, живущей в пещерах. Каждая комната была обитаема, и я подсчитал, что там обитало, должно быть, не менее тысячи обезьянолюдей. Их жизнь была самой простой. Обстановка их комнат состояла из груды пальмовых листьев, костров, которым никогда не разрешалось гаснуть, тыквенных бутылок для воды, грубых, истертых рекой булыжников и кусков битого камня для молотков и ножей. Какое-то время я был озадачен тем, как эти люди разжигают свои костры, но загадка разрешилась, когда я обнаружил, что одна женщина использует деревянное веретено, которое она вертела в руках, против кусочка сухого и полусгнившего дерева. Для меня самым странным было то, что, хотя эти люди изобрели духовое ружье, они не научились делать луки и стрелы, я решил, что, по всей вероятности, первое было получено случайно, поскольку люди-обезьяны казались слишком глупыми, чтобы действительно что-то изобрести или придумать, и поскольку луки и стрелы были не нужны, они никогда не сталкивались с ними. Тем не менее, я про себя решил, что позабавлю себя и убью немало времени, обучая парней пользоваться луками, и я предвидел много веселья и нескучные времена в обучении дикарей различным ремеслам.

Размышляя об этом и праздно прогуливаясь, я зашел в комнату, где человек освежевывал и разделывал тушу с помощью зазубренного куска камня, который служил скорее тупой пилой, чем ножом. Некоторое время я наблюдал, гадая, что бы он сказал, если бы я показал ему свой карманный нож, и я уже собирался вытащить его из кармана, когда передумал. Несомненно, парень будет ужасно впечатлен, но также несомненно, что королю расскажут об этом, и он потребует нож для собственного использования. Я не собирался терять единственный острый инструмент, который у меня был. Но вид дикаря, работающего со своим куском камня, натолкнул меня на другую идею. Я хотел показать людям-обезьянам, как делать действительно приличные каменные орудия. Единственная проблема заключалась, конечно, в том, что я никогда не делал их сам, но у меня было смутное представление о том, как они были созданы. Я видел, как индейцы делали наконечники для стрел как методом скалывания, так и методом отслаивания над огнем, и я решил попробовать свои силы в этом примитивном искусстве.

Более того, моя идея показать людям луки и стрелы заставила меня внезапно осознать, что мне самому может понадобиться такое оружие, если я когда-нибудь выберусь из долины, и знание изготовления каменных наконечников для стрел также послужит моим собственным целям.

Кроме того, вид парня, разделывающего свою добычу, напомнил мне, что я голоден, и, немного подумав, дадут ли мне еду или придется добывать самому, я вернулся к главной пещере, а оттуда в свою собственную пещеру. Еды там не было, но через несколько минут появился Мумба с едой, состоящей из фруктов, жареных кореньев и куска подгоревшего, полусырого мяса.

Он был в приподнятом настроении, возбужденно болтал и жестикулировал, но прошло некоторое время, прежде чем я осознал тот факт, что он пытался сказать мне, что слышал о моем рисунке. Если подумать, я не видел его в толпе, и я понял, что парень чувствовал себя немного ущемленным из-за того, что не видел, как его учитель по языку творит чудеса. Стремясь сделать его надежным другом и товарищем, я вытащил свою записную книжку и нарисовал большого парня, когда он присел на корточки передо мной. Он буквально заплясал от восторга, когда я протянул ему бумагу с рисунком, и он ластился ко мне, как благодарный щенок. Для него, конечно, набросок был несметным богатством, и получить такой подарок от высшего существа, которому он служил, было честью, равной той, что была оказана королю. Он едва мог дождаться, пока я закончу свою трапезу, прежде чем убежать, чтобы показать свой приз товарищам, и если разум человека-обезьяны может вместить такую вещь, как благодарность, я был уверен, что Мумба теперь будет моим верным другом на всю жизнь.

Вскоре он прибежал обратно и жестами дал мне понять, что я должен следовать за ним. Недоумевая, что случилось, я повиновался и, как я и предполагал, обнаружил, что меня вызвал Его Величество, который восседал на своем троне, окруженный толпой мужчин и женщин. Вскоре стало ясно, что король хочет, чтобы я повторил свою выставку рисунков, и в течение следующего часа или больше я был занят тем, что рисовал людей-обезьян, птиц, животных, насекомых, деревья и все, что приходило мне в голову. Каждый раз, когда эскиз был закончен, его сначала передавали королю, а затем передавали по кругу. Их удивление возрастало по мере того, как они изучали каждую новую и знакомую вещь, изображенную, пока они не были почти готовы поклоняться мне. Но вскоре я понял, что такого рода развлечения не могут продолжаться бесконечно. Мой запас бумаги опасно истощался и скоро должен был иссякнуть, и я знал, что как только я использую последний лист и не смогу сделать рисунки, моему статусу придет конец, и, по всей вероятности, мне тоже придет конец. Итак, закрыв свою записную книжку, я сунул ее в карман и начал покидать пещеру. Это совсем не устраивало короля. Он хотел, чтобы его развлекали, и повелительным тоном совершенно ясно дал понять, что я должен продолжать рисовать. Я был в серьезном положении. Если бы я подчинился, монарх понял бы, что я чувствую себя в его власти, и, без сомнения, настоял бы на частых и продолжительных выставках рисунков. Более того, если бы я проявил страх перед Его Величеством, я потерял бы свой престиж в глазах народа, возможно, с ужасными последствиями. С другой стороны, если бы я бросил вызов королю, его гнев мог бы пробудиться, и, не задумываясь о последствиях, он или его люди могли бы напасть на меня и тут же убить.

Все это промелькнуло у меня в голове за мгновение, пока я колебался. Тогда я решился на блеф, чтобы навсегда установить свой статус-кво. Подойдя к огню, я выпрямился, повернулся лицом к королю и, медленно подняв руку, указал на то место, где была установлена Ваупона. Мгновенно дикий вой страха поднялся из собравшейся толпы, многие бросились лицом вниз на пол, а король, вскочив со своего трона, закричал в тревоге и жестами и голосами умолял меня не устраивать второй взрыв в огне.

Я отстоял свою точку зрения. Люди-обезьяны не хотели еще одной демонстрации моей ужасающей магии, и я беспрепятственно покинул пещеру и добрался до своей комнаты. Я очень устал и, бросившись на свою кучу пальмовых листьев, не просыпался до тех пор, пока Мумба не принес мне ужин. Я хорошо выспался той ночью, и после хорошего завтрака и еще одного урока языка людей-обезьян с Мумбой я отправился в путь, полный решимости исследовать проход в долину.

В главной пещере было мало людей, и они приветствовали меня довольно дружелюбно. Я без труда пересек огромную комнату и вошел в темный туннель, откуда, как я видел, люди выходили со своими грузами фруктов из долины.

Она была узкой и чернильно-черной и во многих местах круто спускалась вниз, но там не было никаких боковых проходов, которые могли бы сбить меня с толку. Наконец я увидел впереди свет, а еще через мгновение посмотрел с выхода из пещеры на залитую солнцем долину. Передо мной была крутая груда обломков, которая спускалась футов на пятьдесят или больше к кустарнику внизу, и, спустившись по ней, я оказался у подножия высокого утеса под ближайшим из алых деревьев. Обрадованный тем, что снова выбрался из пещер и оказался на открытом месте, и уверенный, что я не заключенный под стражу, я шагнул вперед, чтобы исследовать долину.

Но не успел я пройти и дюжины ярдов, как в листве надо мной послышался шорох, и, взглянув вверх, я увидел черное лицо, уставившееся на меня. В следующее мгновение огромный человек-обезьяна упал на землю передо мной, преграждая мне путь, и знаком показал, что я не должен идти дальше. Желая увидеть, намерен ли он остановить меня, я повернулся и пошел в другом направлении, но дикарь тут же снова остановил меня. Это было бесполезно. В конце концов, я был пленником, и мне не разрешалось отходить более чем на дюжину ярдов от входа в туннель.

Обескураженный, я повернул назад и заметил, что существо выглядело удовлетворенным и снова запрыгнуло на дерево, чтобы возобновить свое бдение. Но даже ограниченная свобода, предоставленная мне, была очень кстати. Бросившись на траву под деревьями, я отдался наслаждению свежим воздухом и легким бризом, слушая щебетание насекомых и пение птиц и стараясь быть настолько веселым и довольным, насколько это было возможно в данных обстоятельствах. Я был в долине всего два дня, но мне казалось, что прошли недели или месяцы, и я понял, что мне следует вести какой-то учет времени.

Я мог бы, конечно, записывать каждый день в свою записную книжку, но бумага была слишком ценной для набросков, чтобы тратить ее на это, и я напряг свой мозг, пытаясь придумать какой-нибудь календарь, который послужил бы моей цели. Наконец я остановился на нитях с узелками. Каждый день я мог завязывать узел на кусочке волокна и в конце семи дней завязывать узел в два раза больше остальных. Затем, пока я помнил, что прибыл в среду, шестнадцатого, я мог следить за временем без проблем. Начав подсчет с полоски гибкого волокна коры, завязав на ней два узла, я решил поискать камень, подходящий для экспериментов по изготовлению наконечника стрелы.

Поиски среди валявшихся камней вскоре убедили меня, что нужный материал там не найти, так как в основном это мягкий известняк или в некоторых местах гранитная порода. Однако немного в стороне я нашел несколько кусочков материала, похожего на яшму, которые, как я решил, могли бы послужить моей цели, и с ними в кармане я направился обратно в свою пещеру, стремясь занять ум и руки. Выбрав кусок камня хорошего размера, я положил его в огонь, переворачивая его снова и снова палкой, пока он не стал равномерно нагреваться. Затем, выгребая камень из углей, я окунул палочку в свой калебас с водой и осторожно позволил капле упасть на один край горячего камня. В тот же миг раздался резкий щелчок, и отлетела крошечная каменная крошка. Капля за каплей наносились по краям камня, и по мере того, как каждая касалась горячей поверхности и отваливались чешуйки, галька начинала принимать определенную форму. Снова и снова я нагревал камень и капал на него водой, пока, наконец, не испытал сильное удовлетворение от того, что сделал грубый предмет, который мог бы служить наконечником копья. Края, однако, были неровными и тупыми, но это вскоре было исправлено путем отслаивания сначала с одной стороны, а затем с другой, пока не получилась острая режущая кромка. А потом, когда я поздравлял себя с успехом, капля воды упала слишком далеко от края, и с резким треском камень раскололся прямо надвое. Это был печальный несчастный случай. Затем внезапно я расхохотался, подумав, насколько серьезно я отнесся ко всему этому делу. Если бы от этого зависела моя жизнь, я не мог бы еще более полностью погрузиться в эту задачу.

Практика, однако, сделала меня почти совершенным в этом искусстве. Моя вторая попытка была увенчана большим прогрессом по сравнению с первой, моя третья была еще лучше, и к тому времени, когда я сделал дюжину, я почувствовал, что стал опытным мастером изготовления наконечников для стрел. Конечно, ни один уважающий себя индеец каменного века не счел бы грубые неправильной формы вещи, которые я сделал, достойными названия оружия или инструментов, но они намного превосходили все, чем обладали люди-обезьяны, и мне не нужно было стыдиться своего доисторического искусства. Я все еще любовался делом своих рук, когда Мумба принес мне ужин.

Из любопытства проверить эффективность моих каменных орудий, я выбрал самое большое и острое из всех и начал чистить один из плодов. Мумба мгновенно полностью превратился во внимание. По мне, зазубренная штука была плохо приспособлена для ножа, даже для фруктов, но для Мумбы, который никогда не видел никакого острого инструмента, кроме естественного куска камня, это орудие было просто изумительным. Я от души рассмеялся, когда увидел застывший взгляд удивления и благоговения на его лице, и, протянув ему отшлифованный камень, я сделал ему знак попробовать.

Когда он почти испуганно взял кусок камня и увидев его острый край, он закричал от восторга. Он был как маленький мальчик со своим первым складным ножом, и он прыгал, пробуя его на всем, что можно было разрезать, и что он мог найти. Он отрезал им кусочек пальмового листа, постругал полено для костра, а когда случайно порезал себе палец и кровь потекла ручьем, он заплясал и запрыгал с невыразимой радостью. За мгновение до этого он держал в руках только инструмент, безусловно, удивительно полезный инструмент, но полезный только для мирных целей. А теперь у него было оружие, что-то гораздо более ценное, и его собственная рана была полностью забыта после нового открытия.

Я вернулся на несколько тысяч лет назад и наблюдал за реакцией первого человека, обнаружившего, как использовать каменное оружие. Мумба некоторое время был занят испытанием своего замечательного дара, и вскоре, желая показать его своим друзьям, он направился к выходу. Но мне не терпелось стать свидетелем приема, который он получит от сородичей, поэтому, сделав ему знак притормозить, я поспешил с ним в главную пещеру.

Короля нигде не было, но Мумба вскоре понял, что я хочу его видеть, и поспешил прочь, вернувшись через несколько минут со своим правителем.

Я взял с собой остальные свои грубые орудия, и их демонстрация была воспринята с приятным интересом и удивлением со стороны короля. Я подарил ему несколько предметов, и его восторгу не было предела, когда он рубил и строгал палочки и радовался результатам, довольный, как ребенок новой игрушкой.

Стремясь показать королю и его подданным, насколько полезными окажутся новые инструменты для освежевания и разделки дичи, я нарисовал грубый набросок агути и, вызвав Мумбу, попытался донести мысль, что я хочу, чтобы мне принесли одно из этих существ. Сначала он просто ухмыльнулся и повторил слово "Икки", очевидно, думая, что я хочу узнать имя агути. Но вскоре, когда я указал сначала на свой эскиз, а затем на каменные орудия, он понял мою мысль и умчался. Когда он появился снова, он нес мертвого агути, и пока король и его подданные смотрели с удивлением, я начал снимать шкуру с животного каменным ножом. Это была тяжелая, медленная работа, но людям-обезьянам это казалось не чем иным, как чудом. После того, как я частично освежевал существо, я поманил короля попробовать свои силы. Мне, привыкшему к стальным орудиям, камень казался безнадежно тупым и почти бесполезным. Но для черного монарха, который никогда не знал никакого настоящего острого инструмента, работа с тупым камнем была чудом, и с поразительной быстротой он снял шкуру и разделал животное. Люди были так заинтересованы и восхищены, что я тут же начал показывать им, как они могут делать каменные орудия и оружие для себя. Пока я нагревал камешки и придавал им форму, люди сидели на корточках, совершенно очарованные.

Но когда, посмеиваясь, я передал калебас с водой, палку и горячие камни королю, я расхохотался, увидев выражение его лица. Без сомнения, он боялся, что моя магия может причинить ему вред, но в душе он не был трусом и с выражением мрачной решимости действовать или умереть, он взял предложенную палку, осторожно окунул ее в воду и позволил капле упасть на камень. Затем, когда обломок отлетел, он вскочил на ноги и радостно завопил. И вскоре я увидел, что изготовление каменных орудий было первоочередным и наиболее очевидным древним искусством. Самые первые усилия людей-обезьян дали лучшие результаты, чем все, чего я достиг, и я должен был признать, что, когда дело доходило до обработки камня, первобытные пещерные жители намного превосходили цивилизованных людей. Я на несколько столетий продвинул людей-обезьян вперед по пути к цивилизации, и я решил, что, прежде чем покинуть их, если только моя свобода не была намного ближе, чем я имел основания полагать, я постараюсь подтолкнуть их еще на несколько тысяч лет вперед к культуре.