У самого синего моря жили-были старик со старухой.
Ну не то, чтобы старик. Мужчина в полном расцвете сил – возраст Карлсона; и добра не нажил, и мир не посмотрел, разве что женился на домработнице Малыша. Тоже вроде не старуха, а женщина шикарных форм, но строгого нрава.
Жила она припеваючи в Амстердаме, пока не загадала под Новый год желание – домик у моря с видом на настоящего мужчину.
Не успела глазом моргнуть, как появился Он! Маленький и кроткий Карлсон с нордическим характером, большим и добрым сердцем, очарованный ее темпераментом и плюшками.
Не каждый год ей делали предложение руки и мультиварки. И дама согласилась.
У Карлсона и впрямь был милый домик на берегу Белого моря. Зимы в этих широтах лютые! А летом на крышу домика гадят наглые чайки. Наша дама никак не могла взять в толк, что значит хорошо выглядеть к пляжному сезону. Ну расстегнула ты на шубе на одну пуговицу больше. И что?
Надоело все это перепуганной женщине, и взмолилась она:
– Карлсон, душа моя! Хочу туда, не знаю куда, одеть то, не знаю что…
На что ни пойдешь ради любимой жены-занозы! Повернул он перстень на пухлом пальце и прошептал:
– Вы, двое из ларца одинаковы с лица! Достаньте мне два билета в vip ложу на показ мод европейских кутюрье!
Баатююшки! Как увидела старуха то, не знамо что… Ходят по мостку мужики крашеные, срамные места ремнями прикрыты, коками звенят, фольгой шелестят. Закрыла она глаза мужу с перепугу! Да перстень хвать с пальца его!
– Что, новая хозяйка, надо?
– А верните меня и мужа моего на берега того самого моря, где терем наш стоит! И той метлой, что во дворе метут, заметите следы наши! Чтобы ни одна нечисть к нам дорогу не нашла!
И стали они, Карлсон с женою своею мудрою, жить в северном краю счастливо, пуще прежнего: чаек кормить да плюшками баловаться! А о дивном показе мод забыть забыли!
Лишь изредка приснится старухе страшный сон, как старик ее по мостку в фольге хаживает… Проснется она в холодном поту, перекрестит себя и мужа; водички святой, животворящей отопьет. Вздохнет большой грудью – ох, уж искушение бесовское – и дальше спать.
Вот такие они, края заморские и желания необдуманные!
Ангел и Девочка сидят на старом деревянном причале, свесив ноги. Вокруг никого.
– Слушай, Ангел, раз такое дело… Рождество там, Новый год, пальмы, море… Могу я попросить волшебный предмет?
– В смысле? Ты меня за этим позвала?
– Ну да. Ты же можешь, ну раз в год, ты же можешь?
– Могу. А что конкретно? Хочешь, кисточку волшебную? Сама за тебя картины будет рисовать.
– Не, кисточку не надо. А я что, буду просто смотреть? И не мои это будут картины, нет, не годится.
– Тогда что?
– Может, никогда не стареть?
– Детка, ты предмет просила. Волшебное зеркало не подойдет? Где ты всегда будешь молодой и красивой?
– Нет, не подойдет. Я же буду знать, что на самом деле это не так. Хотя прикольно. Но нет, не надо.
– Может, волшебные очки?
– В смысле?
– Ну, на кого через них посмотришь, тебя полюбит.
– Интересно! Слушай, а я потом от толп влюбленных буду отбиваться, да? Оно мне надо?
– Ну, можно поставить ограничивающее условие. Типа, артефакт однократного действия, а?
– Нет, Светлый, не пойдет. Я не хочу, чтобы меня любили по волшебству. Хочу, чтобы честно. Хотя заманчиво, но нет. Может, волшебный кошелек? Чтобы деньги всегда были? Уж я бы развернулась…
– Нет, детка, не получится. Деньги – материя-перевертыш, промежуточный этап, его нельзя загадывать.
– А бочонок с золотом можно?
– Бочонок можно, – смеется Ангел, – но это не волшебный предмет. Ты же хотела волшебный?
– Да, волшебный. Но я запуталась. Похоже, мне не надо ничего волшебного, как-то все тогда будет не по-настоящему. А мне надо настоящее. И чтобы я сама. Иначе неинтересно. Наверное, зря я тебя сегодня позвала. Так и останусь, как дура, без подарка.
– Не останешься, – тепло улыбается Ангел, – я знаю, что тебе подарить. Хочешь, я сделаю тебя саму волшебством? Сама будешь, как волшебный предмет?
– А как это? – Девочка заинтересованно прищуривается.
– Все, чего ты будешь касаться в твоем Мире, неважно как, взглядом, кисточкой, словом – все будет меняться и становиться волшебным. Немного иным. Удивительным.
– Ух ты, Ангел, а разве так бывает?
– Бывает, – вздыхает Ангел, – ну так что, по рукам?
– По рукам!
Собеседники хлопают друг друга по ладоням, Ангел исчезает, Девочка спускается с причала на берег, идет по песку. Солнце касается горизонта, все окрашено волшебными цветами…
– Работает! – радостно шепчет Девочка.
Ангел, невидимый, наблюдает за Девочкой, бредущей по кромке моря:
– Хм, неловко получилось, обманул подопечную. Она и раньше была волшебством. Но она об этом не знала, поэтому не пользовалась. Посмотрим теперь, чего начудит. Хорошая девочка, перспективная.
Девять греческих муз-сестёр жили вместе и, как простые смертные, иногда ссорились.
Эвтерпа всегда ругала Терпсихору, которая по ночам бегала на дискотеки, танцевала и пила вино до утра, а днём дрыхла без задних ног. Эвтерпа всегда разговаривала стихами и пыталась привить любовь к поэзии сестре, но та отмахивалась и снова бежала на танцы. Эвтерпа обиделась на неё и стала игнорировать.
Однажды Терпсихора заговорила стихами:
– Сестрица, милая, прости,
И в сердце ты своё впусти
Любовь, добро и понимание ко мне,
Посвятим вместе мы стихи весне.
Обрадовалась Эвтерпа, что старания её не пропали даром, и сестра теперь слагает стихи, обняла её.
– Не-не-не, всё время сочинять стихи у меня мозг взорвётся. Извини, но дома больше никого нет, а мне надо было тебя попросить аспиринчик принести, всю ночь тусила – голова болит.
Жила-была в глухой деревеньке
Одна славная девушка-сиротка,
Которая и хороша-то была тем,
Что самобытность свою не ломала
О чужие стереотипы…
И интернета отродясь не нюхивала.
Так бы и жила-была она,
Если бы не встретился ей на жизненном пути
Городской недобрый молодец.
Душу-то имел он гнилую,
Но ликом был прекрасен и дюже искушен
В вопросах обольщения и пластической хирургии.
А много ли надо для того, чтобы влюбить в себя
Красну девку неопытную, но душой чистую?
Похвали ее за добродетель,
Да подари цветочек аленький,
Али айфон, хоть и подержанный.
Глядишь, уже и твоя.
А как влюбилась наша простота, голову потеряла
И, как в омут, в город за искусителем подалась…
А поганец-то этот вообразил себя не кем-нибудь,
А самим Творцом.
И решил он перековать нашу самобытность румяную,
Ликом чистую, телом сытую, волосом натуральную
В блогершу и тусовщицу продвинутую,
Чтобы бабки на ней ковать да лопаткою их загребать.
Наблатыкал дурищу говорить с ужимками да гримасами,
Губищи да попу с титьками силиконом так раскачал,
Что она уж и в дверь пройти не могла.
Слава Богу,
Хоть ребра удалять не стал, потому как не далась.
Но утягивал в корсеты до такой степени,
Что ни вздохнуть ей, бедной, ни пукнуть было.
Да любовь зла – все терпела девица,
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке