Тело сверху дёрнулось от злости, видимо, такой поворот событий в расчёты Киамита не входил. Впрочем, скорее всего входил, просто он до него ещё не дошёл. Окажись Шенвех сейчас месте Киамита, он бы связал своего врага, заткнул бы рот и утащил бы в место поукромнее. Раз нашлись деньги на нож, то на верёвку уж точно хватило.

– Нет, мой дурачок, мой глупенький маменькин выброс дерьма потаскухи! Я не стану тебя здесь резать! Я тебя до смерти забью голыми руками, а потом и ногами. Ты у меня от боли обгадишься! А потом зарежу за кражу у меня кошелька с деньгами. Отсос обсосанный!

– Сам иди сосать! Какого кошелька?

– Вот этого! – Киамит пальцами другой руки оттянул у Шенвеха сзади верёвку на штанах, какой пользовалась беднота вместо пояса, не имея денег ни на пояс, ни на штаны с вшитой верёвочной завязкой.

Шенвех ощутил, как Киамит просунул ему в штаны что-то похожее на тряпочный кошель, которые носила обычно всякая беднота, видимо для облегчения нелёгкой работы карманников.

– Ты даже не представляешь, как это приятно, когда такая сволочь, как ты, корчится и колотится от ненависти под тобой как изнасилованная дешёвая портовая потаскуха, дёргается, всё знает, а сделать ничего не может. Я не был так счастлив с тех времён, когда почти два года назад чуть ли не изнасиловал ту пьяную потаскуху в порту.

– На местную денег не хватило? С конца не закапало?

– Не дождёшься! Сам сгниешь скоро, жалко, что не живьём.

Шенвех вспомнил, как недавно какой-то мелкий карманник на пару лет младше него пытался украсть его кошелёк. Он легко поймал этого карманника при похожих на эти обстоятельствах почти сразу, пока тот не успел отбежать и на сотню шагов. Потом избил сначала ногами по животу, потом со всей силы ударил несколько раз ногой в пах, а когда тот попытался закрыть самое чувствительное место руками, то сломал ему обе руки, которые просто повисли, а потом бил ногами в пах, пока ноги не заболели. Когда неудачливый воришка уже лежал в кровавой, пахнущей дерьмом лужице, Шенвех со всей силы ударил того ногой в челюсть, сломал её и выбил несколько зубов. Под конец он ударил почти мёртвого подростка с размаху головой об мостовую несколько раз, пока не хрустнул трескаясь череп и мелкий вор из числа полумёртвых не перешёл в число совершенно мёртвых. Справедливость победила.

– Твою мать матросы драли! Она в попу им дала! – попытался он посильнее оскорбить Киамита, но не получилось.

– Надеюсь! Эта корова продала меня в кабак в семь лет. Надеюсь, что она сгнила под матросами в порту или в канаве под забором.

Шенвеха передёрнуло, он понял, что дела его действительно плохи. Такие, как этот проклятый Киамит, хорошо научились причинять боль хотя бы потому, что в своей жизни сами ничего, кроме издевательств и мучений, не знали. Пожалуй, сейчас будет лучше просто заорать и его тогда Киамит прикончит сразу. Всё могло кончиться гораздо хуже. Тут его сознание взорвала внезапная догадка. Продала в семь лет! Откуда же он тогда здесь взялся в пятнадцать? Из рабства же не выходят!

Рабы в Империи были разными. Многие обеспеченные люди часто покупали рабов примерно того же возраста своим детям, исходя из необходимости наличия у детей младших или старших братьев и сестёр. Некоторым рабам настолько везло, что жизнь у них была не хуже, чем у детей их господ. Разумеется, они прислуживали господским детям и помогали своим господам по хозяйству, но это были сущие мелочи по сравнению с бедственным положением других рабов. Некоторые купленные своим детям рабы становились просто мальчиками для битья, которых истязали с особой изощрённостью в разных целях, а иногда и в целях воспитания или наказания господских детей. Но подобные извращения происходили с рабами достаточно редко, а большинство их покупалось для тяжёлой и опасной работы где угодно и как угодно.

Но что больше всего удивило в своё время Шенвеха, так это многочисленные способы попадания в рабство, которое в Империи не было наследственным. То есть в империи рабом нельзя было родиться, но в рабство можно было легко попасть. Как он выяснил немногим позже, удержаться на свободе было совсем не просто.

В рабство могли продать родители своего ребёнка возрастом до девяти лет. В рабство, причём пожизненное, продавали своих должников за любой не выплаченный вовремя долг. Само собой разумеется, что в рабство забирали власти за невыплаченные налоги. Список был такой длинный, что его невозможно было запомнить.

Единственным, за что не всегда продавали в рабство, а почти сразу отправляли в пыточные или на казнь, были кражи, разбои, убийства и государственные преступления, может быть, ещё некоторые. Впрочем, за многие другие преступления, за которые в Империи не продавали в рабство и не отправляли в пыточные, была предусмотрена отправка на каторгу, на которой в рудниках и каменоломнях, за вёслами кораблей и приводными колёсами в цехах, на стройках крепостей и земляных работах, за строительством дорог и много ещё где осуждённые преступники проводили весь остаток своей жизни.

Единственная разница между рабом и каторжником была в том, что раба можно было продать или подарить, а каторжник принадлежал не человеку, а уже Империи, причём пожизненно. Ни раб, ни, тем более, каторжник не могли себя выкупить потому, что не имели никаких прав ни на личную собственность, ни даже на деньги. Всё, что зарабатывал раб, уже изначально принадлежало его владельцу. При желании владелец мог освободить своего раба, что иногда действительно случалось, каторжников же не освобождали никогда.

– Кто же тебя из рабства-то выкупил, да ещё и освободил? Откуда же дурак такой нашёлся, чтобы такую дрянь, как ты, не только взять и купить, но ещё потом и освободить, а не убить?

– Мамочка внезапно подохла! Она меня, оказывается, в рабство не продала совсем, а только передала во временное пользование.

– Жалко, что не сдохла, пока такого выродка рожала!

При этих словах Шенвеха Киамит ещё раз подпрыгнул на нем.

– Тебе, паскудник, не понять. Козлина! Я мог бы сейчас тебя сдать страже, а завтра любоваться, как с тебя шкуру сдерут, живьём зажарят или муравьям скормят, но я хочу тебя прикончить сам, своими руками, даже насиловать не буду, хотя попка у тебя миленькая, любая портовая потаскуха такой позавидует. Матросы бы оценили!

– Себя изнасилуй своим обрубком! Давалка уличная!

– Не завидуй перед смертью! Примета плохая. – с этими словами Киамит замахнулся рукой, чтобы ударить Шенвеха кулаком в бок.

– Я так понимаю, что представления с потаскухами не будет? – в уже наступивших сумерках раздался голос у них за спиной.

* * *

Император молча сидел за столом и смотрел в пространство перед собой. Настроение у императора последние годы было такое отвратительное, какое только можно было придумать, не то, что представить. Когда-то он был весел, когда-то он был счастлив, когда-то он был даже взаправду влюблён! И чем всё закончилось? Ничем! Тот проповедник был прав: чем больше у тебя есть – тем меньшему ты радуешься.

Иногда ему хотелось бросить всё: все эти завоевания, государственные дела и советы, мелкие и крупные склоки, переговоры и заговоры, государственные службы и уйти просто жить, как живут все обычные люди. Но не мог. И не потому, что, как вещал тот придурок, император не имеет права бросить свою Империю и отказаться от власти потому, что больше себе не принадлежит. Обойдётесь! Я больше никому и ничего не должен! Он мог запросто назначить себе любых помощников и жить спокойной жизнью, просто не позволяя им распускаться.

Ему просто не хотелось, а если говорить уже совсем откровенно – он просто боялся. Он боялся этой, уже давно образовавшейся в его сознании бесконечной пустоты, которая как вечно голодный нищий просила есть и не наедалась. Она не насыщалась ни работой, ни развлечениями, ни удовольствиями, ни страданиями. Он был пуст в душе и не мог насытить эту пустоту ничем и вся его почти безграничная императорская власть не могла ему в этом помочь ничем и никак.

Да, он мог позволить себе многое. Да, он мог вершить судьбу чуть ли не целого мира, причём очень скоро будет уже безо всякого «чуть». И в этот миг своего непревзойдённого могущества и торжества своей власти он, император Киамит, не чувствует ничего! Нет, ему приятно. Только это всё, что теперь он чувствует! Нет, он рад. Но это всё! А где радость победы? Где счастье достижения? Он выгорел как зола, а зола гореть уже не может. Позади безмолвно стоял его советник.

– Вашему Императорскому Величеству грустно?

– Нет, иначе я тогда хотя бы погрустил с удовольствием. У меня в последние годы такое ощущение, что мне уже просто надоело жить. Я никогда не думал, что такое со мной вообще может случится, что меня можно так утомить, что такое со мной вообще возможно.

– Может быть, это просто усталость? Империя – тяжкий груз.

– Не для меня. Если бы управление Империей было столь тяжким трудом, то я уставал бы с удовольствием. Просто раньше у меня были потребности, желания, стремления, цели, в конце концов, мне хотя бы угрожали. А сейчас у меня есть всё, что я вообще когда-либо хотел, со стремлением к чему я вырос и за что я всю жизнь боролся. Ради чего? Ради моей огромной империи? А кто населяет эту империю? Две с половиной сотни людей и десятки миллионов законченных скотов, которые только и делают, что выжидают, когда можно будет начать резать всех вокруг и друг друга заодно. Даже не меня! У меня даже враги все передохли! Раньше хоть они были… Хоть какое-то развлечение…

Я изменил карту целого мира, но не смог изменить его обитателей. Я не сумел, я не сумею и, самое главное – я не хочу. Просто не хочу и не буду! Я не верю в людей – я слишком хорошо их знаю! Я сам был одним из них! Были годы, когда я мечтал о портовой потаскухе только потому, что на местных девок у меня просто не было денег. Их иногда не было даже на то, чтобы просто поесть! Было время, когда я мечтал поубивать хотя бы половину своих врагов, пока они первыми не убили меня, что им несколько раз почти удалось. Иногда и есть было нечего.

А теперь я могу купить что угодно или даже просто взять! Но даже этого я не могу потому, что всё и так принадлежит мне просто потому, что я император. Я могу купить любого человека или даже убить и он будет счастлив – сам великий император великой Империи удостоил его своим вниманием. Я даже потаскуху теперь себе снять не могу – весь мир стал моими потаскухами, включая жену! Достаточно только приказать любому своему подданному и он с радостью хоть утопится, хоть повесится, хоть в огонь бросится, хоть что угодно сделает!

– Желаете новую потаскуху? – пошутил советник.

– Они все – потаскухи! Почти каждый мой подданный это просто портовая потаскуха, причём бесплатная.

– Ну, допустим, что не каждый. – пока император смотрел перед собой, слева к нему подошла молодая и красивая девушка. – Меня ты так ни разу и не оприходовал, хотя и хочешь.

– Я хочу, чтобы меня любила девушка, которой я понравился, а не потаскуха, которой я приказал. Я даже потаскуху купить не могу. Я не могу купить себе то, что и так уже принадлежит мне, а почти все мои подданные просто потаскухи. И я не хочу превращать свою любимую девушку в потаскуху только потому, что мне просто захотелось.

– Однако, достаточно тебе приказать…

Император вскочил настолько резко, что девушка отскочила и запустил тяжёлым кинжалом в стену. Кинжал аж загудев от удара глубоко вонзился в деревянный столб в стене. Девушка посмотрела на кинжал долгим взглядом, пожала плечами, но ничего не сказала.

– Я не хочу больше приказывать! Я не понимаю, зачем в Империи нужен император?! Как-то раньше люди жили сами, без императоров, королей, вождей, судей, наместников и ещё непонятно кого. Они что, совсем превратились в скотов или для меня стараются?

Киамит схватил с кровати лютню и подвывая на манер площадных музыкантов жалобно протренькал, как умел:

 
До чего мы докатились, до чего дошёл наш век —
На десятки миллионов – пара сотен человек.
Мир наш катится к упадку, сами катим мы его,
Во главе нас император, а мы сами – ничего.
Ничего не представляем, сами мы – ни то ни сё,
Но зато мы понимаем – император это всё.
Каждый, пусть, из нас ничтожен, пусть он попросту никто,
Только с нами император вместо каждого зато.
Славься вечно император! Мы ради тебя живём!
Нами правит император! Мы ради него умрём!
 

– Я теперь в Империи вместо каждого! Бедный Хоншед! Как же я ему сочувствую! Из весёлого разбойника, с детства известного во всех Объединённых Королевствах, превратиться в государственного советника. Но им ещё повезло, у них там пока ещё хоть Империи нет.

– Ключевое слово – «пока». – подметил имперский советник.

– Я не буду их завоёвывать! Пусть ещё хоть где-то хоть что-то ещё останется неизгаженным имперскими порядками.

– Они сами хотят присоединиться. – уточнил советник. – Скоро приедут оба: и Хоншед, и Дэанев, и все остальные представители.

– Я знаю поэтому я и против. И вообще… А если я завтра сдохну? Что тогда будет с Империей? Как же вы тут без меня жить будете?

– Как и жили. Будет новый император и ничего не изменится. Чем больше вещи меняются, тем больше они остаются такими, как были.

Киамит провёл рукой по столу в поисках кинжала, чтобы запустить им в советника, потом посмотрел перед собой на стену с глубоко воткнувшимся в столб кинжалом, вздохнул и уставился перед собой.

– А раньше вы тоже так жили?

– Императоры меняются, а люди остаются.

– Это я уже давно и сам заметил. А как же ваше знаменитое: «Нам думать не надо! – Император думает за нас!»?

– Император думает – народ живёт.

– Ты хотел сказать «Император думает сам по себе – народ живёт сам по себе.»? – уточнил Киамит.

– Народ живёт с мечтой об императоре.

– Я всё понял. Я могу изменить лишь внешние проявления, но не могу изменить вызывающие их основы потому, что не могу изменить сущность людей. Даже я, император, с моей безграничной властью, не могу изменить ничего! Потому, что не знаю как!

– А попробовать научиться не хотите? – намекнул советник. – И будет у Вас достойное императора занятие, противоборство с достойным противником. Вы же этого хотели, радости победы.

– Я уже пробовал! До меня уже многие пробовали! Всё для народа делали: угождали, били, принуждали, развивали, поощряли, обучали, убивали, уничтожали. Но так ничего и не добились! И я догадываюсь, почему – это лежит в основе и этого никак нельзя изменить. Как я не могу стать другим человеком вместо кого-то. Это просто невозможно, вот и всё. Порядочность это исключение, а всё остальное – правило. Всё, что я могу, это просто непрерывно убивать непорядочных силами порядочных и тем самым превращая их в таких же непорядочных.

– Замкнутый круг. А что поделаешь? – подметил советник.

– Что поделаешь? Я скажу тебе, что поделаешь! Я тебе скажу, что поделаешь! Я скажу, что поделаешь! Я знаю, что можно сделать! Я эту проклятую Империю лично уничтожу! Будете жить как тысячи лет назад! Без всякой Империи! Будете жить как люди! Без императоров!

– Это уже было. – мрачно возразил советник. – И всё равно каждый раз Империя возрождалась даже из ничего.

– Жалко. А было такое хорошее решение!

– И не один раз. – продолжил советник.

– Опять я ничего не могу сделать! Но даже если нельзя исправить уродство Империи, то можно хотя бы попытаться. В конце концов, не всегда и далеко не всё в жизни получается с первого раза. И пусть я не стану первым императором, который превратит весь мир в свою империю, зато я стану очередным, кто разрушит Империю до основания!

* * *

Предсказатель дёрнулся и по чёрному зеркалу чаши прошла мелкая рябь. Стоявший в напряжении за спиной предсказателя человек в рясе выпустил за спиной левую руку из правой и сделал шаг вперёд.

– И это всё? Больше ничего?

– Да, Империя в ближайшее время рухнет незадолго до её полного распространения на весь мир. Император сам её разрушит.

– А Объединённые Королевства?

– Останутся Объединёнными Королевствами.

– Хорошо. Держи награду – ты её заработал. И постарайся не выболтать увиденное. Орден ценит твой труд и нам не хотелось бы вдруг лишиться такого полезного помощника. Ты же знаешь, сколько врагов у нашего Ордена? И не пропадай надолго, весьма возможно, что скоро нам снова понадобятся твои умения. В наше время столь трудно найти честного предсказателя! Кругом одни проходимцы и мошенники!

* * *

Они оба замерли: один от неожиданности, а другой от радости. Это был спасительный поворот для Шенвеха и губительный для Киамита. Видно, в пылу сведения личных счетов они оба так увлеклись, что не заметили как сзади к ним кто-то подкрался. Но, всё равно, подошёл он слишком тихо, чтобы не удивиться его появлению.

– Я – имперский советник Мадэас. – медленно и с расстановкой по словам произнёс позади неизвестный. – Уже одна только попытка жителя Нижнего Города, и не только, сидеть в моём присутствии, тем более повернувшись ко мне спиной, однозначно является основанием для строгого наказания, причём даже вплоть до смертной казни, кому ещё повезёт. Но для вас я сейчас пока делаю исключение, временно.

От испуга они чуть не обгадились на месте. Появление имперского советника было даже хуже появления десяти отрядов стражи. Это для любого из них было хуже, чем любой суд и наказание – полномочия имперского советника были сравнимы только с полномочиями самого императора! Весь вопрос был сейчас только в том, на сторону кого из них станет имперский советник и что ему известно. Про то, что такое важное лицо как имперский советник делает в этом поганом закоулке в столь позднее время, можно было даже не догадываться – никто не знает путь имперского советника лучше самого имперского советника.

Первым в сознание начал приходить Шенвех. Он лежал на животе, придавленный сверху задом Киамита и ликуя чувствовал, что судьба в кои-то веки становится на его сторону. Если ему ещё удастся убедить имперского советника в собственной невиновности, то можно считать, что Киамит уже мёртв, если только тот не осмелится напоследок перерезать ему горло, а затем и себе, чтобы точно не попасть в пыточную к палачам. Правда, имперский советник мог бы прямо сразу прикончить Киамита, чтобы тот не успел даже дёрнуться. Вроде бы при первом же взгляде на них и так было ясно, кто тут преступник и кого надо убить. Непонятно только, почему имперский советник сразу этого не сделал.

– Этот разбойник… – начал Шенвех.

– Я знаю.

– Господин имперский советник… – попытался он продолжить.

– Я вижу.

– Осмелюсь ли я… – Шенвех пытался продолжать.

– Этого достаточно.

При последних словах имперского советника Шенвех аж вздрогнул и приготовился к тому, что Киамит сейчас его зарежет, а потом заодно и себя. Приговор им обоим был уже вынесен и Шенвех только не мог никак понять, почему Киамит всё ещё жив. Но пока единственное, что всё ещё он чувствовал, это вздрагивающее на его спине тело Киамита и дрожащий в руке того нож у его шеи. Видимо, Киамит ещё надеялся спастись на ходу придумывая подходящее оправдание.

– Ваше… – произнёс Киамит, пытаясь подняться на ноги.

– Сидеть. – Киамит сел обратно задом на спину Шенвеху.

– Этот негодяй…

– Я видел.

– Он хотел…

– Если вы ещё раз попробуете оправдываться, то я убью вас обоих прямо здесь и сейчас. Это понятно? – спокойно продолжил советник.

– Да, господин имперский советник. – ответили они неожиданно почти одновременно, как будто сговорившись.

– Я буду задавать вам вопросы, а вы будете мне на них отвечать. И не пытайтесь убежать или ещё что-нибудь сделать. – при этих словах Киамит чётко понял намёк на нож у горла Шенвеха.

– Да, господин имперский советник. – снова получилось хором.

– Я ещё не задал вопрос. – в ответ было молчание.

Киамит и Шенвех оба тряслись от страха. Киамит понимал, что или успеет убить Шенвеха или только себя и не больше. Шенвех понимал, что или Киамит убьёт его, или тот попадёт в пыточную. Киамит выбирал между пыточной и самоубийством. Шенвех ничего не выбирал – за него это делал Киамит. А допрос тем временем продолжался.

– Вы хотели убить друг друга.

– Я… Он… – заблеяли они оба.

– Молчать, это был не вопрос. Мне нужно знать причину.

– Можно мне… – начал Шенвех.