Моряки пробуждались ото сна, умывались, ели, бесцеремонно справляли нужду прямо за борт. Союзницы Лиридия и Мари, волоча за собой объёмную корзину, кормили волков. Они доставали из-под плетёной крышки куски сырого мяса внушительных размеров и швыряли в клетки. Сонные волки быстро вскакивали на ноги, хватали лакомство, тащили в дальние углы своих невольниц и там терзали, придавливая лапой и громко чавкая.

Когда дошла очередь до накрытой дождевиками клетки, Лиридия взяла последний влажный розовый шмат и попросила Мари унести корзину, намекая на то, что сама справиться с кормлением любимого питомца. Она зашла за клеть, чтобы сдёрнуть с неё покровы и увидела почти голого Тимбера.

– Прошу простить! – смутилась она и, отведя взгляд, чуть не убежала.

– Утро светлое, Лири! – тут же ответил Тим, развернувшись к ней и улыбнувшись. – Позволь помочь!

Он подошёл ближе и резко дёрнул дождевик, что лежал с краю. Нуониэля окатило скопившейся в нём дождевой водой. Немного досталось и Лиридии.

– Прости! – нежно извинился Тим, коснувшись ладонью её мокрого плеча. Она же стояла с огромным куском мяса в руке, не решаясь пошевелиться. Волк, увидевший лакомство, стал нетерпеливо перебирать лапами и громко возмущаться задержке.

– Я помогу, – шепнул Тимбер, медленно касаясь её пальцев, забрал мясо и швырнул зверю. Тот жадно накинулся на пищу.

– Я плохо помню, – наконец заговорила Лиридия, – скольких девушек ты соблазнил во время учёбы в Школе… Вроде бы трёх…

– Гораздо больше, – по-молодецки поправив свои локоны, гордо заявил Тимбер, облокотившись на клетку плечом.

– Несложно разгадать, почему ты так себя вёл!

– Было бы интересно послушать!

– Мало тут интересного, – скучно заявила Лиридия. – Узнал, видимо, что родители давно нас сосватали, вот и бросился доказывать свою самостоятельность, словно неокрепший росточек.

Лиридия глянула на волка и произнесла непонятную фразу. Зверь бросил мясо и яростно кинулся в сторону Тимбера. Нуониэль в страхе отпрыгнул от клети, запнулся о связку каната и рухнул в кучу скарба. И пока Лиридия не успокоила питомца заветным словом, тот бешено скрёб когтями свою невольницу, просовывал между жердями морду и страшно клацал зубами.

Нуониэлька развернулась и пошла прочь.

– Ах так! – разгневался Тим. – Я тоже мог бы сказать кое-что про тебя!

Девушка помедлила, но не обернулась.

– Ты ушла со своей стаей! – сказал Тим, поднявшись. – А домой в Лариодай не вернулась! Я не вижу причин такому поведению, кроме как также поступить наперекор родителям!

– Я не в восторге от вас, господин посол. И не потому что мы помолвлены против воли, – спокойно ответила девушка.

Она собиралась сказать что-то ещё, но смолчала. Нуониэлька ушла, а новоиспечённый посол тихонько выругался на волка и стал одеваться. Во внутреннем кармане своей туники он нащупал камушек. «А может, Агидаль прав и это вовсе не эниовин?» – подумал Тим. Мысли переключились на помощника посла, который, судя по всему, не намеревался возобновлять испорченные отношения.

Тимбер прошёлся по ладье. Гиди что-то оживлённо объяснял помощнику капитана Боще. Слушали посыльного и двое моряков. Все улыбались и внимали рассказчику с явным уважением. Чувствовалось, что Агидаль оказался среди своих.

Плюнув на всех, Тимбер вернулся к вещам, откопал сундучок с документами и вытащил оттуда список вещей посольства.

Раздался звонкий женский смех: это молодая златокудрая Мари не сдержала чувств, слушая то ли Лиридию, то ли Рику. «Обо мне, небось, судачат», – пронеслось в голове Тима.

Он глянул на союзниц и поймал на себе их взгляды. Нахмурившись, он принялся осматривать имущество.

Самым ценным, что имелось у Тимбера, можно было считать Заверенный Посольский Свиток в трубчатом латунном футляре. Этот документ придавал всему предприятию некую важность, в чём Тим находил удовлетворение. Потом Тим долго думал над тем, переложить ли кипу собственных записей из личных вещей в сундучок с документами; они как раз поместились бы. Поразмыслив с минуту, нуониэль решил не торопиться в столь непростом деле. На глаза попались и заметки отца. Читать их новоиспечённый посол не горел желанием и поэтому положил обратно в сундук.

Раскрыв указания мастера Инрана, Тимбер пробежался глазами по тексту, не вникая в суть: написанное казалось чем-то сложным и важным. Взгляд зацепился лишь за подчёркнутый красными чернилами текст на втором листе. Здесь Инран упоминал тот самый длинный ларец, называя его самоцветником. Особые указания гласили, что открывать ларь воспрещается, а дарить содержимое следует только в случае крайней необходимости.

Тимбер скинул кожаный покров с вещей и коснулся гладкой крышки драгоценного короба. Между разноцветными камешками, подогнанными друг к другу почти вплотную, изготовитель ларца вплёл витую золотую нить. Пальцы нуониэля скользнули на стеночку, где располагалась защёлка. И только он решился надавить на неё, как за его спиной вновь раздался женский смех. Фыркнув, Тим продолжил заниматься важными посольскими делами. И не зря, потому что в вещах он нашёл серебряную шкатульную картинку. Эта оказалась не под стать той кожаной, что они с Гиди видели в доме Аурии Хиёри, а серебряной как снаружи, так и внутри. Блестящая, покрытая прозрачным воском гравированная пластинка серебра внутри показывала долговязое существо, стоящее у подножия башни. Существо держало в руках нечто светящееся, а люди поодаль воздели руки, будто прося или принимая неясный дар. Шкатульные картинки ценились во всех краях. Чем древнее была такая вещица, и чем благороднее материалы, из которых её создали, тем дороже она считалась. «Что же в этом самоцветнике, если такая драгоценная вещь как серебряная шкатульная картинка оказалась менее значимой и не удостоилась особых пометок в указаниях мастера?» – подумал Тим. Но время удивляться только начиналось, ведь далее нуониэль обнаружил ещё несколько драгоценностей.

Самым незатейливым ему показалась бисерница с полупрозрачными камнями. Были тут пурпурные гиацинты и зеленоватые хризолиты, голубые аквамарины и жёлтые илаэры. Меньше всего Тимбер насчитал перламутровых опалов. Что-то неясное и тревожное угадывалось в их ускользающем, изменчивом цвете…

Не удивила юного посла и длинная нагрудная цепь, усыпанная листьями из золота. Такое украшение Тим посчитал скучным и бездушным. А вот два белых, ничем на вид не примечательных увесистых бруска, аккуратно завёрнутых в тонкую кожу, наоборот заставляли задуматься о многом. В списке вещей они значились не чем иным, как лунными камнями – осколками Гранёной Луны. Как они были получены? Откуда они у Школы? Каков в них прок? И главное – распространяют ли они какие-нибудь проклятья? Все эти вопросы не имели ответов и потому Тимбер решил, что лучше всего отложить эти «дары» подальше и не доставать, пока не потребуется. Гораздо приятнее оказалось прикоснуться к коробочке с семенами редкого цветка идэминеля – столь зыбкого, что у людей он считается невидимым. Нуониэли, чей взор привык к лесным видам, умели находить это растение, и часто продавали его людям, прося высокую цену. Идэминель обладал разными свойствами, в том числе и лечебными. Рос он, правда, лишь в диких условиях. Опытнейшие садоводы как из людей, так и среди нуониэлей, десятилетиями старались культивировать его на своих грядках, но тщетно. И всё же, в деревянной коробочке лежало десять настоящих семян идэминеля – красивый, но бесполезный подарок. Тимбер обнаружил и пять крошечных сосудов с соком этого цветка.

Дополнительно в вещах лежала копия Книги Охотника – древнего нравственного свода нуониэлей, и свёрток с церемониальной одеждой посла. Отдельно значился бочонок с перцем, который требовалось отдать капитану Ланко Сивому по прибытии в Симпегалис – небольшое дополнительное вознаграждение за службу.

Часы тянулись. Парус то наполнялся попутным ветром, то опадал, хлопая переливами шерсти, лоснящейся от толстого слоя жира. Углы его тянули шкоты то с одной стороны, то с другой, отчего деревянные блоки на железных сердцевинах грустно поскрипывали. За полдня можно привыкнуть к этому однообразному стону, заметить последовательность и даже научиться различать смену дыхания ветра по нарушению привычных чередований ржавых звуков.

Зарядил косой дождь. Капли шли мелкие, нахлёстывали порывами и с разных сторон. На палубе установили деревянный поддон с бортиками, засыпанный песком. Сверху выложили очаг, заполнили его дровами и разожгли огонь. Кое-как защитив костёр от дождя, помощник капитана принялся подсушивать хлеб и раздавать его морякам. Установили над пламенем и котелок, где ловко организовали уху из свежей рыбы. Как-то так само собой вышло, что все оказались подле огня. Путешественники общались, смеялись, радовались запаху тёплой снеди. И только Тим сидел поодаль. Нуониэль достал из кармана потемневшие от влаги ножницы и принялся ковырять ими тяжёлый дождевик: отщипывать от промазанного жиром одеяния малюсенькие кусочки. Между красных сапог образовалась кучка кожаной стружки.

– Попадём в бурую, потонем все вместе, – раздался голос Ланко.

Тим поднял взор: пузатый капитан стоял прямо над ним, держа в руках две плошки с горячей ухой. Одну он подал нуониэлю.

– А пока, – продолжал капитан, – мы будем есть все вместе!

Тимбер поднялся и взял деревянную тарелку, от которой исходил ароматный пар. Нуониэль учтиво поклонился.

– Я знаю, что вы, нуониэли, не очень-то любите задавать вопросы, – сказал капитан, шумно хлебнув ухи. – Да и на чужбине иной раз лучше промолчать, чем сболтнуть лишнего. Я сам такой: по родной деревне ходил, яки петух! Всем видом давал понять, что я не такой, как земляки. И стоило мне раз выйти в море, попасть в компанию моряков со всего света, так я тут же стал вести себя, как мои односельчане! Я это к тому, что не жду от твоей задницы особой болтовни. Но, коль тебя припрёт чего узнать – не робей, спрашивай. «Пёрышко» – не та ладья, на которой надо выделываться. Я сам её построил, сам людей нанял – с каждым из них пуд соли пополам отведал. Да и с вашим братом дела имею по-свойски! А мне что! Я человек вольный! Я договорюсь, доторгуюсь! Послом ведь тебя заделали недавно. А у меня уже сколько путей было! И с каждым надо цену назначить себе не в убыток! Коль тебе что надо по посольскому делу, то не робей – ко мне дуй! И не гляди, что я грубый. Я и с высокородными господами сладить умею и с босяками.

Они немного постояли молча, допили уху.

– Я считал, что все люди избегают Гранёную Луну, – сказал Тим.

– Так и есть, – ответил капитан. – Поэтому никто не выходит в море в конце листобоя.

Тим непонимающе посмотрел на Ланко.

– Грязник, по-вашему! – пояснил тот.

– И всё же мы в море.

– Я зело страшусь проклятья, но пуще всего я боюсь остаться голодным, – подняв палец вверх заявил толстяк. – В Торговой Унии люд богатый; у каждого по несколько больших кораблей. И как они только Ланко Сивого с его неказистым «Пёрышком» к себе приняли?!

Ланко протянул руку, и Тимбер отдал ему пустую плошку.

– Ну а ты веришь в проклятье? – спросил капитан.

– Не бывало у меня случая оказаться под её светом, – пожал плечами молодой посол. – Всегда поблизости имелось убежище.

Ланко мотнул головой, хмыкнул, как-то с сожалением, улыбнулся и пошёл к очагу.

Небо вновь прояснилось. Что Тимбер понял о море так это то, что погода тут меняется быстро и часто, как это бывало в горах над Линггерийской Долиной. Выбираясь на охоту, Тим иногда заходил очень высоко, попадал под дождь, снегопад и во вьюгу. Но над родными лиственными лесам любая непогода казалась игрой: ведь стоило чуть спуститься вниз, под линию леса, как всё затихало и умиротворялось. Тут, в куцей скорлупке, покачивающейся на пелене волн, натянутой на кольцо окоёма, приходилось мириться с прихотями небес. Тимбер даже позавидовал волку, который мирно спал в клетке, не замечая ни дождя, ни ветра. Молодой посол сидел напротив зверя и наблюдал за тем, как, свернувшееся в серый клубок живое существо то вздрагивало, то шевелило ухом.

– Обычно они не такие сонные, – сказала Лиридия, незаметно подойдя к Тимберу. – Бесновались всю ночь из-за этой луны, вот и спят теперь.

– Волки – ночные животные, – заметил Тим.

– Это так. Но эти уже давно с нами и привыкли бодрствовать днём.

– А вот этот ваш собственный? – спросил Тимбер.

– Да, Белка – мой, – ответила Лиридия и села на палубу рядом с Тимом. – Видите, у него белая шерсть на шее и белый пушистый хвост! Поэтому он Белка!

Тим ещё раз внимательно оглядел волка. То, что у зверя было имя, придавало ему нечто невыразимое в словах; нечто зыбкое, утекающее сквозь пальцы.

– Здесь, среди волн, ваш шерстяной друг кажется более живым, нежели в лесной чаще, – сказал Тим.

– Он дышит так же как мы, – коснулась Лиридия клетки. – И пусть его шерсть сера, как камень, под ней стучит горячее сердце. Я познакомлю вас.

Девушка отперла дверь, разбудила волка и произнесла странные слова, которых никто не знал. Зверь, следуя велению хозяйки, поднялся, ступил на палубу и сел напротив Тимбера.

Никогда ещё не доводилось молодому нуониэлю видеть глаза хищного зверя так близко. Эти очи были глубже самых горьких тайн души Тимбера. Не ощущалось в них ни безумия, ни бешенства, ни оголтелой природной дикости. Казалось, ещё миг, и зверь заговорит. Но ткань чар быстро рассыпалась и вот Тимбер уже представлял, что волк мог бы сейчас вцепиться клыками ему в горло! Разорвать на части!

– Нет, – спокойно произнесла Лиридия, касаясь плеча Тима, – страшиться нельзя. Не взращивай страх! Иначе Белка учует! Наблюдай за безмятежной красотой. Не выдумывай того, что может случиться! Не опасайся! Главное – не опасайся!

Тимбер осторожно коснулся серой шерсти. Влажная и холодная на ощупь, она пахла псиной, а из-под неё зыбко сочилось тепло.

Лиридия приказала волку вернуться на место, и тот, будто заколдованный, немедленно выполнил требование хозяйки.

– Жаль, не остался в Школе до уроков, где рассказывают о ремесле союзниц, – сказал Тим, улыбнувшись.

– Невелика потеря! – заперев клетку, ответила Лири. – Подумаешь, союзницы! Немногим лучше свинопасов.

– Свинопасов?! – засмеялся Тим. – Невероятно! Интересно, что бы мы все делали без таких вот «свинопасов»?! Леса наши безопасны лишь благодаря союзницам. У вас чёткое, понятное дело! Уважаемое! Это не под стать бесполезным шастаньям невесть где, и рисованию картинок на пергаментах!

– Ваше чувство юмора столь необычно, – учтиво ответила на это Лиридия и поклонилась, сложив перед собой руки, как будто она вела беседу в богатом доме среди важных господ. – Учёба на классе картографов – честь для любого нуониэля. Нет более сложного класса.

– Я хотел сказать, что союзница или воин – они всегда знают, что именно им делать. А картографы… Тут столь много неясного. Хотя, мне может казаться это непостижимым потому что я недоучился.

– Я уверена, что вернуться в Школу не составит для вас труда, – снова с поклоном сказала Лири.

– Ненавижу я рисование! – буркнул Тим.

Лиридия хихикнула и прикрыла рот ладошкой. Всё же, она быстро взяла себя в руки.

– Я хочу принести извинения, – сказала она. – Утром мне не стоило грубить.

– Я нисколько не обиделся, – заулыбался Тимбер. – Ведь я думал, что вы просто заигрываете со мной.

Лири ахнула, вскочила, топнула ногой и покраснела от злости. Она нахмурилась, сжала кулаки и приготовилась что-то сказать, но затем, гордо задрала голову и ушла.

Тимбер в голос засмеялся, хлопнул в ладоши и на радостях ударил ногой по клетке с Белкой. Волк вздрогнул, огляделся, порычал и снова свернулся в клубок милым ручным зверьком.

День завершился, и пришла безоблачная тьма. По небу рассыпались голубые звёзды, а из-за окоёма поднялась белая глыба – сама Гранёная Луна. Её края будто отесали топором; грубо, наскоро. Она отражала свет Солнца так же, как обычная луна, но некоторые её грани как бы усиливали сияние, отчего вещи отбрасывали необычные густо-синие тени. Луна отражалась в волчьих глазах, и от этого казалось, что звери превратились в чудовищ. Хищники выли, рычали, кидались на стены своих невольниц, грызли жерди, брызгали кровавой слюной и никак не слушались союзниц. Среди моряков пошли разговоры о том, что звери вырвутся из клеток и всех сожрут. Капитан старался урезонить команду, но выходило скверно.

– Если освободятся, – заорал он вожатой Рике, стараясь перекричать волчий вой и порывы ветра, – нам придётся их убить!

– Отойдите, капитан! – в бешенстве оттолкнула его Рики. – Коль выскочат, держитесь в стороне; мы всё сделаем сами.

Она откинула борт своего плаща, показывая висевший на поясе кинжал.

– U strave!³ – скомандовала вожатая.

В руках Лиридии и Мари блеснули обнажённые короткие клинки.

Ланко попятился к корме, где столпилась команда.

– Я слышал, что во время Луны с морского дна поднимаются чудовища! – дрожа от страха произнёс помощник Боща.

Капитан треснул его своим мясистым кулаком.

– Чудовища?! – заорал он так, что даже волки дрогнули. – Я покажу тебе чудовище!

Он порвал на себе кафтан и забрался на борт. Его бледный волосатый живот засиял в лунном свете, как пузырь гигантской рыбины.

– Плевал я на проклятье! – срывая голос, орал Ланко Сивый. – Плевал на волков! И на варварийцев с их сраным конунгом я плевал! В задницу всё! В задницу всех чудищ!

Тут он намотал на руку конец какого-то каната и сиганул с кормы в воду. Моряки посмекалистей кинулись к канату, чтобы затащить капитана обратно. Но тот, похоже, не торопился возвращаться: он барахтался в волнах, смеялся и орал что-то про медовуху и паруса. Когда его всё же вытащили, он радовался словно победил в зарнице на деревенском празднике солнцеворота. Его стали вытирать, кутать в шкуры, поить чем-то горячительным.

Тимбер наблюдал и за моряками, и за союзницами, не выпуская из рук братского меча, накрытого тяжёлым плащом. Разок он глянул на Агидаля, но тот сидел поодаль от остальных и был явно не в духе. В ту ночь, без покрова туч, под прямым светом Гранёной Луны, никто на «Пёрышке» не спал.

***

Если бы Тим захотел, он смог бы посчитать, сколько дней прошло с его последнего разговора с Лиридией. Но бесконечный покачивающийся горизонт, череда рассветов и закатов, а главное – невозможность выбраться из деревянной посудины, лишили юного посла всякого желания думать.

Он валялся на палубе, свесив голову и руки за борт, совершенно не обращая внимания на то, что рукава одежды промокли. Когда ладья кренилась на правый борт, кисти Тима опускались в холодную воду. Нуониэль уже давно не обращал внимания на холод. Его не волновал ни душок моряков, ни запах скрипящего и трещащего судёнышка, ни вонь псины. Тимбера смущало лишь морское дно. Глубоко ли оно или находится прямо тут под волнами? Возможно, оно так близко, что стоит «Пёрышку» накрениться чуть сильнее, как все сразу почувствуют трение песка о просмолённое пузо ладьи. А может, выскочить сейчас туда, за борт и пойти по дну? Что, если не надо сидеть в этом корыте, а просто идти себе пешком? И пусть волны бьются о колени! А если дно далеко? Если до дна косая сажень? Или две! Или дюжина? Кто знает, сколько трёхсотлетних сосен надо поставить друг на друга, чтобы измерить расстояние от дна до поверхности?

К Тимберу кто-то подошёл.

– Задали нам однажды вопрос в Школе, – начал нуониэль не оборачиваясь, – про одного горе-путешественника. Застрял он как-то на пустынном острове. А потом взял и чудом оказался на материке. И вот нам, ученикам, предложили разузнать, как же это ему удалось. Мне сейчас кажется, что мы тоже застряли… Не двигаемся, а просто качаемся на волнах, и нет на самом деле никаких полночных земель и никакого Симпегалиса.

– Тогда как ты объяснишь вот это? – спросил капитан Ланко Сивый, указывая куда-то вперёд.

Тимбер посмотрел сначала на капитана, потом на его палец, а затем вдаль. Пришлось прищурится, чтобы разглядеть на линии горизонта короткую серую полоску, вклинившуюся в невидимую нить, делящую небо и воду.