Читать книгу «Семейные обязательства» онлайн полностью📖 — Алексея Келина — MyBook.
image

Глава 6. Заложники чести

На следующий день после снятия домашнего ареста Элиза кинулась выяснять, что с ее отцом. Жив, казнен, можно ли похоронить?

Тщетно.

В имперской канцелярии на нее непонимающе посмотрели. Дамочка, вы о чем? Спросите в приемной Корпуса… Там Элизу отправили на архиерейское подворье, но церковники тоже были не в курсе. Элиза полдня металась между приемными, секретариатами и службами. Никто ничего не знал. Где-то ей сочувствовали, где-то неприкрыто хамили, но результат везде был одинаковым.

Отчаявшись, она поехала по высокопоставленным друзьям отца. Ее не впускали. Давно знакомые люди делали вид, что никогда ее не видели. Самый дружелюбный прием она получила у той самой старой графини, с которой говорила на своем последнем балу.

«Пойми, девочка, ты теперь прокаженная, – грустно сказала старуха, напоив ее чаем. – Покушение на канцлера – страшный скандал, никому не хочется иметь к нему хоть какое-то отношение. Мне жаль…»

Элиза вытерла злую слезу и побыстрее уехала, чтобы не разрыдаться в голос.

Ее встретил пустой дом. Родной, знакомый до последнего камешка особняк показался ей еще более чужим, чем когда в нем было не протолкнуться от охранников.

Она может жить здесь еще месяц. А потом… Куда идти? Что делать? Ей хватит образования разве что на работу гувернанткой, но кто допустит к своим детям дочь преступника? Ее личное наследство, то, что оставила тетушка Елизавета, не конфисковали (интересно, почему?), но его хватит только на очень скромную жизнь… Да и хватит ли?

Элиза замерла перед портретами фрейлин. Мама, тетушка, помогите! Я не знаю, что делать! И спросить некого!

Вошел дворецкий, встал поодаль, ожидая, когда Элиза повернется к нему.

– К вам господин Румянцев, барышня. Прикажете пригласить?

Она еще пару секунд смотрела на нарисованных дам.

Милые, это – ваш ответ?

Сил удивляться уже не было. Она не сомневалась, что жених пропадет, как друзья, как воздыхатели, как весь мир… Видимо, пришел официально расторгнуть помолвку. Что ж, пусть.

Он бросила взгляд в зеркало – прическа в полном порядке, а что глаза чуть покраснели… Не важно. Он и не заметит.

– Пригласите, пожалуйста, – негромко ответила Элиза. Постаралась изобразить самую светскую из своих улыбок, но безжалостное отражение показывало только натужную гримасу.

Петр Румянцев никак не мог служить прообразом героев на обложках рыцарских романов. Невысокого роста, немного сутулый, не худой, не полный, скорее, какой-то невнятный. Как когда-то Элиза жаловалась подружкам – Пьер был воплощением частицы «не». «Не красавец», «не урод», «не мечта», не…

Пренебрежительно подшучивать над женихом было привычно.

О свадьбе семьи сговорились, когда Элиза еще была в колыбели, а Пьер катал на веревочке свою первую лошадку.

Знакомство с ним для семилетней Элизы стало жутким разочарованием. Она ждала прекрасного принца, а перед ней был нескладный (снова «не»!) мальчишка старше ее на два года. Жених честно пытался быть галантным, но постоянные взгляды украдкой на гувернера выдавали всю неловкость ситуации. Он явно тяготился своей ролью.

В карете по дороге домой Элиза разрыдалась, уткнувшись лицом в мамину юбку. Елена Лунина гладила дочку по голове и уговаривала, что лет через десять, когда придет время свадьбы, Пьер-лягушонок обязательно станет долгожданным принцем. Просто его надо будет полюбить, и тогда – ты ведь помнишь сказки? – любое чудовище станет красавцем.

Отец тогда усмехнулся непонятно: «Я же стал». А брат – вот зловредина! – добавил, что было бы неплохо сначала Элизе научиться быть принцессой, а уж потом…

Брат… Мама…

Теперь и отец.

Господи, за что?!

Пьер вошел почти бесшумно. Ботинки служащих министерства иностранных дел – это вам не подкованные сапоги военных.

Еще одно «не…». «Не военный». Еще и «не герой», «не возлюбленный»…

– Здравствуйте, Лизанька, – Пьер продуманно, выверенным, многократно отрепетированным движением поклонился ей. Прядь русых волос идеальной стрижки чуть качнулась. Как всегда. С точностью до миллиметра.

Если бы не светские манеры, Элизу передернуло бы от отвращения.

Ей почему-то вспомнился фон Раух. Если бы они познакомились – Пьер получил бы образец недостижимого идеала.

– Здравствуйте, Пьер, – она присела в реверансе, – нам нужно поговорить. И прошу вас, в который раз прошу – не называйте меня так! Я Элиза!

– Вы моя будущая жена, я буду называть вас так, как мне захочется, – спокойно ответил он. – Я пришел сказать вам, что венчание в кафедральном соборе отменено. Дочь государственного преступника не может выходить замуж в главном храме Империи. Нас ждут в церкви Святого Петра в моем имении. Собирайтесь, выезжаем завтра.

Элиза задохнулась от удивления.

Весь мир разбился, как ваза о гранитную мостовую, осколки не собрать, а он… Хочет организовать свадьбу? С ума сошел?!

Она была готова к чему угодно. Стать нищенкой, уйти в монастырь, замаливать отцовский грех, найти работу подавальщицей в какой-нибудь лавке, но замужество? Сейчас? С ним?!

– Прошу вас, выслушайте меня! – взмолилась Элиза, кое-как уняв дрожь в голосе. Она сняла с пальца кольцо и подошла к нему вплотную, стараясь не дышать. Парфюмерная вода, которой от него пахло, вызывала у нее тошноту. Когда-то похожим запахом пользовался ее брат, и он казался даже приятным, но от Пьера…

Жених бесстрастно смотрел на ее запрокинутое лицо.

– Вам не нужно жениться на мне, Пьер! – быстро говорила Элиза. – Это повредит вашей карьере! Союз с семьей преступника… – ее голос сорвался, но Элиза постаралась взять себя в руки. – Откажитесь от брака! Никто вас не осудит, наоборот! Вы были помолвлены с дочерью одного из самых древних родов Империи, а не с отпрыском несостоявшегося убийцы. То, что я не под арестом – странное упущение, но его, скорее всего, исправят в ближайшие дни, – слукавила она. – Зачем вам этот скандал? К тому же я теперь бесприданница, отец был полностью разорен, не осталось ничего… Только наследство тетушки, но оно ни в какое сравнение не идет с тем, на что вы рассчитывали!

Пьер мельком глянул на искрящийся камень кольца. Взял ее за руку – Элиза попыталась вырваться, дернулась в сторону, налетела бедром на угол стола и покорно замерла. На ее глаза снова навернулись слезы, когда ободок из белого золота с проклятым бриллиантом снова оказался на пальце.

Пьер отпустил ее руку и отошел на пару шагов.

– Лизанька, избавьте меня от мелодрам. Да, я тоже не рад предстоящему браку. Еще больше меня огорчает то, что мои дети будут потомками семьи Луниных. Ваш папенька – идиот и бездарность. Он не только не понимал, насколько канцлер Воронцов полезен Империи, так еще и не сумел довести покушение до конца. Ничего, я обдумаю все вопросы правильного воспитания своих сыновей. Насчет ареста не переживайте, Кавалергардский Корпус оплошностей не допускает. Какую опасность может представлять для Империи глупая девочка? Зальет слезами тронный зал?

– Это самая длинная фраза, которую вы мне сказали за все время нашего знакомства, – вздохнула Элиза.

– Сейчас скажу еще одну, и закончим на этом. Много лет назад я дал слово на вас жениться. Не в обычаях фамилии Румянцевых отказываться от обещаний. Завтра к полудню я пришлю за вами карету. Доброй ночи, сударыня.

«Пока вы были завидной невестой, я бы воспринял ваш отказ с восторгом. Сейчас – поздно», – без слов поморщился он, коротко поклонился и пошел к двери.

– Но ведь вы меня даже не любите! – воскликнула Элиза ему в спину.

Пьер раздраженно покачал головой на ходу. Остановился. Обернулся к Элизе и сказал как о чем-то, само собой разумеющимся:

– Не люблю, и наши чувства взаимны. Это ничего не меняет.

Он вышел прежде, чем Элиза придумала хоть какой-то ответ.

Элиза замерла в центре комнаты. Казалось, она стоит в куске прозрачного стекла, не в силах шевельнуться. Медленно, через силу, подняла к лицу руку с кольцом. Вздрогнула, вглядываясь в грани бриллианта.

Горячей волной запоздалого ужаса пришло понимание – она только что чуть было не осталась совсем одна в жутком, враждебном мире, полном ненависти и презрения.

Отец бросил, все знакомые исчезли в мгновение ока, остался только нелюбимый жених.

На грани сознания мерзким червячком шевелилось удивление. Надо же – такой… не-герой и не отказался от меня? Готов испортить карьеру ради данного слова?

Элиза обернулась к портретам фрейлин. Они не ответят, но… Что бы вы сказали, прекрасные дамы?

«Ты точно хочешь именно этого, милая?» – всплыл в памяти ласковый мамин голос. Мама тогда говорила о другом. Элиза не смогла вспомнить, о чем именно. Так ли это важно?

– У меня все равно нет выбора, – тихонько сказала она портретам. – Не только Пьер верен данному слову…

Но нарисованным лицам прекрасных дам пронеслась тень. Сомнение? Жалость? Вряд ли. Просто ветер качнул легкую занавесь на окне – так же, как когда Элиза пыталась разглядеть единственного визитера за время ее ареста. Тогда она не узнала его, но теперь поняла.

Это был Пьер.

– О дите Божием Петре и дите Божией Елизавете, ныне обручающихся друг другу, и о спасении их Господу помолимся!

– Господи, помилуй!

Мощный, протяжный голос дьякона. Запах ладана, от которого чуть кружится голова. Рука в руке…

Невеста должна трепетать от радости, предвкушения счастливой семейной жизни, может быть, от страха неизвестности. Наверное. Подруги – пока у нее еще были подруги – что-то говорили об этом…

Элизе было все равно.

Красивая кукла в расшитом платье, преданная всеми, кого любила. Заложница чужой чести.

Она на секунду прикрыла глаза и представила, что нет ни свадьбы, ни богатого поместья, зато отец рядом.

Богоматерь грустно смотрела на Элизу с иконы.

Мужчины не спрашивают нас, когда идут на смерть за свои идеалы. Даже не считают нужным ничего объяснить. Они уверены – так будет лучше для всех. Нам остается только подчиниться…

Элиза сморгнула слезу.

Прости, Дева. Ты мудрая, а я никак не могу смириться. Пришла ли отцу в голову мысль, хоть на секунду – как я буду жить? Что случится с барышней Луниной, когда его казнят? Думал ли он о презрении? О косых взглядах? О том, что я стану прокаженной?

Вряд ли. Было что-то поважнее девичьей судьбы.

Элиза опустила глаза, смотреть на Деву Марию было слишком тяжело. Теперь она видела только дрожащий огонек свечи в своей руке.

Руке с фамильным перстнем Луниных. Красное поле и клинок. Она настолько привыкла к нему, что давным-давно не замечала. Это последний фамильный перстень. И она – последняя. Второй такой же был на отрубленной руке отца.

Холодным ударом в сердце, болью и страхом пришло понимание – кое-что ты все-таки унаследовала. То, что не стереть никакой гражданской казнью.

Долг и честь.

Она не принесет тебе счастья, как не принесла ни отцу, ни Пьеру, стоящему рядом с каменным лицом. Обещание о браке давала не ты, но тебе его исполнять. Свобода? Счастье? Что это такое?

Их придумали не для тебя, Елизавета Лунина.

Для тебя – долг и честь.

– Имеешь ли ты, Петр, произволение благое и непринужденное и крепкую мысль – пребывать в законном браке с женою Елизаветой, которую видишь здесь перед собой?

– Имею, отче.

– Не обещал ли ты ранее иной жене?

– Не обещал, отче.

…Тебе кажется, или в его словах есть заминка? Крошечная, незаметная, едва различимая?

– Имеешь ли ты, Елизавета, произволение благое и непринужденное и крепкую мысль – пребывать в законном браке с мужем Петром, которого видишь здесь перед собой?

– Имею, отче, – негромко, но твердо ответила Элиза. Это был бросок с обрыва, отказ от всего – ради долга. Ради семьи. Пусть и предавшей семьи, но это ничего не меняет. Честь. Остается только честь.

– Не обещала ли ты ранее иному мужу?

– Не обещала, отче. – Этот ответ прозвучал громче и тверже первого.

… Оказывается, у него очень нежные губы…

Когда они вышли из церкви и, по обычаю, раздали милостыню, Элиза – теперь уже госпожа Румянцева – взяла мужа под руку и едва слышно прошептала:

– Простите меня, Пьер. Простите за все. Я постараюсь быть вам хорошей женой.

– Хорошо, Элиза, – так же негромко ответил он, – и я постараюсь быть вам хорошим мужем.