Глава 7. Загребать жар

Как поймать кавалергарда?

Этот вопрос очень близок к злому умыслу и даже, возможно, к преступному намерению. Кавалергарды при исполнении приравнивались по статусу к членам императорской фамилии, и попытка поймать кого-то из них могла бы стать оригинальным способом самоубийства.

Провинциал-охранителя Гетенбергского это не останавливало. Ему нужно было поговорить с фон Раухом.

Назначить встречу по официальным каналам не вышло. Приглашение вежливо отклонили, курьер даже дух перевести не успел, как ему вручили ответ.

Попытки встретиться на каком-нибудь светском мероприятии провалились. Георг фон Раух балы и рауты в последнее время не посещал.

Епископ хмыкнул: «Мы не гордые» и попробовал записаться на прием. Он отправил в канцелярию своего секретаря. Там его коллега, секретарь Корпуса, рассыпаясь в извинениях, сообщил, что свободного времени у фон Рауха нет. Совсем. Разве что после Нового года, да и то… неизвестно. Простите, пожалуйста. Передайте Его Преосвященству, что я ничем и никак не могу помочь.

«Ла-адно, – хрустнул пальцами отец Георгий, – нам, охранителям, пристало смирение», – и на следующий день пошел в канцелярию сам.

История повторилась, разве что в приемной Корпуса не было вежливого молодого человека, а сидела доброжелательная дама средних лет. Явление епископа на нее не произвело никакого впечатления, секретарь Корпуса явно видела персон и поважнее, и познатнее. Возможно, она знакома даже с самим Императором. Дама была бы счастлива помочь господину охранителю, но, к сожалению… Нет, сейчас его нет на месте. И завтра… Конец года близко, сами понимаете, дел невпроворот.

На резонное замечание: «Ничего себе конец года, всего-то сентябрь на дворе!» дама испуганно покосилась на вход в коридор, ведущий к кабинетам ее начальства, и доверительно сказала, понизив голос: «Так ведь в Корпусе все заранее делается…»

Но не так-то просто отвязаться от Жар-Птицы.

Отец Георгий, сохраняя серьезную мину, а в душе – похохатывая над попытками не дать ему добраться до фон Рауха, попросил провести его к госпоже Бельской. Или пригласить госпожу Бельскую.

Он был готов к отказу. Но, на удивление, дама-секретарь со всей серьезностью пошуршала страницами журнала посетителей и записала в него имя Провинциал-охранителя.

Виктория Бельская встретила своего бывшего охранника в лаборатории, больше похожей на кухню рачительной хозяйки. Печь натоплена, на столе под полотенцем – готовая снедь, ждет едоков. По стенам – разномастные полочки, на них в кажущемся беспорядке распиханы банки, корзинки, колбы и коробочки со специями и припасами.

Шторы были плотно задернуты, на столе в витом подсвечнике горело несколько свечей. За окнами солнце стояло почти в зените, а здесь царил полумрак, как поздним вечером. Или – как в лаборатории мага, когда он работает с чем-то, боящимся дневного света.

В горниле печи томился глиняный горшок. В нем размеренно булькало, распространяя по комнате-кухне то запах свежей мяты, то аромат лимона.

На полу лежал простенький домотканый полосатый коврик. Отец Георгий осторожно обошел его, заподозрив в сплетении нитей что-то непростое.

Бельская сидела за столом, держа обеими руками большую кружку. Она не сразу обернулась на звук открытой двери, помедлила пару секунд.

– Здравствуй, Жар-Птица, – устало улыбнулась епископу дама-кавалергард. – Прости, вставать сил нет. Проходи, садись, хочешь чаю – наливай, вроде еще остался. Кружки на полке, – кивнула она куда-то за спину охранителю. Печеньем угощайся, вчера сама напекла.

– Рад вас видеть в добром здравии, – сказал отец Георгий, пододвигая старую, но еще крепкую табуретку.

– Оставь ты реверансы, – отмахнулась Бельская и сделала большой глоток из кружки, – сколько раз я просила говорить мне «ты»? Так намного проще.

– Да-да, – подпустил отец Георгий сарказма в голос. – Куда проще, чем сразу сообщить, что от Кавалергардского Корпуса общаться с охранителями назначили вас, – он взял кружку с полки и налил себе черного чая. Вдохнул горячий запах меда и корицы, усмехнулся и продолжил: – Нет, надо было заставить посуетиться выскочку из захолустья.

– Обиделся? – деловито спросила Бельская.

– Угу. Ночью рыдал в подушку, – в тон ей сказал охранитель. – Зато преисполнился величайшего почтения к занятости сотрудников Корпуса. И чтоб дальше не слишком занимать ваше время, спрошу в лоб: что происходит с делом Лунина? Почему его так быстро прикрыли?

– Ничего с ним не происходит, – спокойно ответила Бельская. – Хитрый жук решил самоубиться и обнулить долги. Помереть у него не вышло, зато с долгами все получилось. Придется переписать имперские законы. Канцлер хохочет, хватаясь за шрам от раны. Император ругается, но без огонька. Коронные юристы рвут волосы на голове и клянутся все исправить в кратчайшие сроки. Магии никакой, охранителям тут делать нечего. Хочешь – организую тебе встречу с Луниным, сам расспросишь. С применением любых методов, какие сочтешь нужными.

– Хочу, – кивнул отец Георгий. – Но я обязан узнать – с чего такая щедрость? И почему ваш… Услышав это «ваш» Бельская слегка поморщилась. Епископ продолжил, чуть выделив голосом обращение:

– Так почему ваш фон Раух от меня бегал, как черт от ладана?

– Потому что ты не политик. – Бельская поставила кружку, на удивление легко встала и прошла по кабинету. Чуть отодвинула штору на окне, глянула на улицу, сощурившись от яркого света, и снова опустила тяжелую ткань. Достала с полки вазочку с калеными орешками, поставила перед гостем. Села обратно и пристально посмотрела охранителю в глаза.

– А еще, уважаемый отец Георгий, потому, что меня ты выслушаешь. И даже не пошлешь подальше, по своему обыкновению. Фон Рауху этой чести не досталось бы.

– Я весь внимание, – кивнул отец Георгий и отправил в рот орешек. Хрустнул, раскусывая, и тут же потянулся за следующим. Орешки были подсушены в самую меру – еще остались сочными, но уже не вязли на зубах.

– Как думаешь, почему главой столичных охранителей назначили тебя? Ты ведь даже не возглавлял Официум в Гарце, был просто одним из заместителей. И тут такой взлет? -

Бельская продолжала смотреть ему в лицо. Серьезно, не мигая, с явным интересом и беспокойством. Отец Георгий с удивлением понял, что только сегодня обратил внимание на цвет ее глаз. Они были темно-зеленые с карим оттенком. А еще она не красила ресницы.

– Есть предположения, – пожал он плечами. – Но, думаю, сейчас вы, сударыня, откроете мне истину.

– Не ерничай, пожалуйста! – чуть громче сказала Бельская. – Нет у меня никакой истины. Могу только сказать, что Архиепископ ради тебя нажал на все рычаги, до каких дотянулся, и протащил назначение через Гетенбергский Конклав, пока ты ехал из Гарца. Столичные епископы крякнули, но утвердили, а потом неделю друг у друга выясняли, кто ты такой и откуда взялся. Твоя служба в качестве моего охранника, кстати, всплыла далеко не сразу. Для всех твой послужной список был коротким: армия, Официум Гетенберга, где ныне покойный Провинциал-охранитель возлагал на тебя большие надежды, потом оплошность и ссылка в провинцию. Понимаешь, о чем я? Чуешь, в какое роскошное дерьмище вляпался?

– Допустим, – осторожно сказал отец Георгий.

– Все ты понимаешь, – подвела итог Бельская. – А теперь самое важное. Запомни, отец Георгий – когда у тебя земля загорится под ногами, прежде чем… действовать, пожалуйста, поговори со мной. Это очень важно. Мы в одной лодке. Хорошо?

– Мне кажется, сударыня, вы хотели сказать: «прежде, чем наделать глупостей», – заметил отец Георгий и встал. – Спасибо, – поклонился он Бельской, – за угощение и интересную беседу. Я накрепко ее запомню. А теперь, прошу, прикажите проводить меня к арестованному Лунину.

Беседа с узником прошла быстро и буднично. Пытать однорукого отец Георгий не собирался, решил обойтись отработанными на множестве подозреваемых приемами ведения допроса и распознавания вранья. Вряд ли бывший мирный помещик владеет навыками, позволяющими обмануть опытного охранителя.

Павел Николаевич полностью подтвердил сообщение Бельской о мотивах покушения, явно ничего не скрывая. Рассказывал о своей находке с горящими глазами, гордился хитростью – больше-то уже нечем.

На вопросы о дочери не смог сказать ничего вразумительного. Да, фактически – племянница. Нет, я не знаю, что делала сестра в последний год жизни. Приехала из Гнездовска, но по каким поручениям Императрицы она там была – неизвестно. Нет, я не в курсе, кто отец Элизы. Было подозрение, что Воронцов – но он поклялся, что никогда… Да, верю. Зачем ему врать?

Нет, не знаю, незачем – все, что в итоге получил отец Георгий.

Информация его устраивала.

Теперь нужно тщательно все обдумать.

***

Отец Георгий мерил шагами свой кабинет – размышлять на ходу было удобно и привычно. А то, как усядешься в кресло, начинает клонить в сон. Предшественник был тем еще сибаритом, из нормальной мебели завел только стол с множеством ящичков и полочек. Все, на чем можно сидеть или лежать, оказалось настолько мягким, что от одного взгляда начинали ныть кости.

Избавиться бы, да все не до того.

Кот Дымок не разделял пренебрежение Провинциал-охранителя к хорошей мебели. Зверь запрыгнул на спинку кресла и увлеченно ее драл. Плотная гобеленовая обивка с изящно вытканным рисунком идеально подходила для заточки кошачьих когтей. Ткань обоев Дымок уже опробовал, но без восторга, зато кресло произвело на него самое лучшее впечатление.

«Люблю роскошь!» – было написано на мохнатой, нагло-беспородной морде.

Отец Георгий отодвинул кресло в угол кабинета. Кот с него так и не слез, только лапками переступил – Дымок все знал о том, как сохранять равновесие. Бывало, до начала драки зверь-эксперт не успевал спрыгнуть с плеча охранителя, а бывало, что и прыгать-то было некуда. Вот и приходилось коту вцепляться когтями в капюшон, воротник, кожаный ремень перевязи… Да за что получалось – за то и цеплялся, грозно шипя и воя на противника.

Охранитель вышел в приемную, кивнул подскочившему секретарю, взял простой деревянный стул с тоненькой подушечкой, принес в свой кабинет и поставил перед рабочим столом. Сел, откинулся на жесткую спинку и удовлетворенно хмыкнул.

Так можно и работать, не разминая спину каждые пять минут.

Дымку надоело терзать кресло. Он муркнул, спрыгнул на сиденье и развалился на своем «троне» во всю длину. Свесил до пола длинный пушистый хвост и прикрыл глаза.

– Хорошо тебе, – сказал коту охранитель.

– Мрря-у! – зевнул Дымок, всем своим видом демонстрируя – да, хорошо. А ты, человек, мог бы и пузо мне почесать, а не сидеть зря.

– Ну, иди сюда, – с притворной обреченностью вздохнул отец Георгий.

Дымок встал, потянулся, продемонстрировав длинные острые когти, подошел, гордо подняв хвост, и запрыгнул на колени охранителю.

– Задали нам задачку… – сказал отец Георгий, почесывая кота за ухом. – Пойди туда, не знаю куда, найди принца Ульриха, который, по всему выходит, и есть «то-не-знаю-что». И это не считая всех сопутствующих сложностей.

Говорить в кабинете можно было свободно. Отец Георгий в первый же день проверил – толстые стены и тяжелая дверь глушили все звуки. Любая магическая прослушка на подворье невозможна.

Если бы какое-то любопытное ухо все-таки завелось в кабинете епископа, толку бы не вышло – вслух отец Георгий говорил обрывки фраз, привычные обороты и присказки, оставляя серьезные размышления невысказанными. Коту все равно, а поберечься стоит. Полностью рассказ звучал только в голове охранителя.

Дымок привычно свернулся клубком и заурчал. Тихий голос своего человека кот помнил с раннего детства.

***

Почти два года назад, в октябре, в Гарце было холодно и ветрено. Отец Георгий поздним вечером возвращался с допроса, крутил в голове показания и улики… И вдруг услышал краем уха отчаянный писк из сточной канавы. Через секунду он уже стоял чуть ли не по пояс в ледяной грязи, разгребая руками плывущий мусор. Котенок чудом не утонул, жадно хватал воздух маленькой пастью и мелко дрожал. Отец Георгий засунул его за пазуху и поспешил на подворье – отогревать зверька и греться самому.

Привратник только после резкого окрика узнал охранителя в мокром, грязном с ног до головы мужике, стучащем зубами от холода.

Провонявшую нечистотами одежду отстирывали в несколько заходов.

На следующий день и котенка, и отца Георгия свалила простуда. Зверек тряпочкой лежал на груди охранителя, почти не вставал, только пару раз лизнул предложенный паштет.

«Ну вот, помирать собрался, – фыркнул отец Георгий, устраивая котика на сгибе руки. – Эй, комок шерсти, – сказал он уже громче, почесывая одним пальцем кошачью головенку, – если выживешь, будем вместе работать. Ты уж постарайся, нам эксперты нужны. Из таких, как ты, спасенных, помойных, лучшие служители получаются. Зря я, что ли, за тобой в дерьмо нырял? Отрабатывай, чучело мохнатое».

Отцу Георгию показалось, что котик его слушает. Что, возможно, хриплый человеческий голос удерживает крошечного зверька среди живых, не дает окончательно сдаться болезни.

Он и говорил, почти все время. Пока заливал в маленькую пасть микстуры, выданные лекарем с подворья. «Не перепутайте! Вот это, по две капли – коту. А вот это, по столовой ложке – вам». И когда протирал слезящиеся глазки и чистил мохнатые ушки, опасаясь навредить большими неуклюжими пальцами; когда носил зверька на поставленный в келье лоток с песком…

А о чем может рассказать охранитель?

Отец Георгий вполголоса обсуждал с котом текущие расследования. Думал вслух – кого опросить, где добыть информацию, кто у нас безобидный ворожей или дурак-шарлатан, а кто – злостный колдун.

С тех пор и завелась у отца Георгия привычка советоваться с Дымком. Зверь, ясное дело, ничего полезного сказать не мог – да и не надо. Его задача слушать.

Стороннему наблюдателю такое поведение служителя Церкви могло бы показаться странным. Кидаться спасать котенка? Общаться с ним? С чего это вдруг? Тут людям-то несладко живется, а священник кошака с рук не спускает. Милосердный сильно? Иди сироткам помоги, им нужнее.

Тоже мне, божий человек!

Охранители на такие разговоры пожимали плечами и отворачивались. Они точно знали, что дело не только и не столько в милосердии.

Давным-давно в Тридевятом царстве волшебные звери, спасенные от гибели, говорили: «Я тебе пригожусь». Правда, иногда начинали с просьбы: «Не бей меня!», но шантаж – не метод охранителей. Да и служат такие «принужденные» помощники не слишком хорошо, норовят перехватить глотку шантажисту, и трудно их за это осуждать.

Зато если просто спасти зверя – накормить, вылечить, выловить из канавы, отогнать собак – он может стать настоящим другом и бесценным напарником.

Коты не разговаривали с охранителями, дар речи остался у их предков, гулявших по цепям на дубах. Но и без слов все ясно.

***

Маленький Дымок целиком умещался на ладони отца Георгия. Двухлетний котяра мог устроиться на коленях охранителя, только свернувшись клубком, и то свешивались хвост или лапа.

Кот дремал, слушая голос своего человека. Отец Георгий привычно гладил шелковистый мех и говорил:

– Вот смотри, шерстяной, что у нас получается… Владыка нас с тобой выволок из глуши, потому что ни с кем мы в столице не связаны и никому не нужны. Сумеем столичный клир приструнить – молодцы. Свернем шею, расследуя хищения – никто всерьез не огорчится. Так я думал совсем недавно… А сейчас, видишь ли, всплыла новая история. О ней даже шепотом не сразу скажешь. Будем мы с тобой разменной монеткой в деле покрупнее простого воровства. Владыка хочет церковной независимости, а мне отвел незавидную роль – намекнуть Помазаннику, что Богу – Богово, а кесарю – кесарево. Одними поисками колдуна дело точно не закончится, нужно будет им, найденным, еще и воспользоваться. Не Владыке же седую голову подставлять.

Кавалергарды, похоже, что-то пронюхали и всполошились. Но они пока только верхним чутьем проблему зацепили, иначе не с тобой бы я сейчас разговаривал… Если б вообще разговаривал. Сейчас мне активно намекают, что Архиепископ Гетенбергский хочет моими руками побольше жара загрести перед своей близкой смертью. Как думаешь?

Кот, конечно, не ответил. Когда рука охранителя замерла, он легонько прихватил человека зубами за палец – мол, я тебя слушаю, но ты изволь гладить.

Отец Георгий изволил.

– В вопросе с мздоимцами мы с тобой жар загребаем со всем усердием, не зря ж меня Жар-Птицей кличут… А про остальное надо крепко подумать. Колдуна искать все равно придется, работа такая у нас с тобой, мохнатый, – магов отыскивать. К тому же получается, что я эту кашу заварил, когда волшебство углядел. Низкий поклон покойной Императрице, что не велела казнить. Умнейшая была женщина. Понимала, что магия в принце все равно прорвалась бы, и повезло, что не на смотре лейб-гвардии. И что еще прорвется. Значит, нужно было устранить причину, а не свидетелям головы откручивать. Вешать святыню на мага – мучительно его убивать, отречение было единственным шансом сохранить жизнь принцу. Ох, материнская любовь… Не уберегла старшего, так хоть младшего попыталась спасти. А нам придется разгребать последствия, и в процессе мне почти гарантированно оторвут голову, на радость викарию Василию.

Отец Георгий дотянулся до кружки и глотнул клюквенного морса. Чуть скривился – то ли от кислоты (опять кухарь сахара пожалел), то ли от печали по своей уже дважды неудавшейся столичной карьере.

Впрочем, в первый раз он влип по собственной глупости. Повезло, что легко отделался. И наконец-то стало ясно, почему в суде его защищал приват-юрист Синода, после ставший Архиепископом Гетенбергским. Приглядывал, надо полагать.