Его охватывала паника, на полусогнутых ногах он принялся хаотично метаться в центре хороводов. Не глядя перед собой, он натыкался на людей, спотыкался об упавшие у огня иконы, обжигался о пламя, когда огонь лизал его шерсть в те моменты когда он неосторожно подбегал слишком близко. Может ему броситься в огонь? Даже если бы смелость позволила бы сделать это, он все равно не мог подойти к нему близко из-за большого количества в костре религиозных атрибутов, которые он ненавидел больше всего на свете, ощущая свою ненависть на физическом уровне. А прорываться наружу хороводных окружностей он не смог бы – люди крепко держались за руки.

Тогда он присел на широко расставленных копытцах, щелкнул хвостом и прыгнул. Со звуком натянутой струны он взметнулся на несколько метров ввысь и расставив лапы в стороны приземлился в сумраке ночного парка, куда почти не достигали рыжие всполохи кострища. Ничего себе? Он и не знал, что способен скакнуть как блоха! Он рассчитывал перепрыгнуть лишь через один ряд людей, а после попытаться перепрыгнуть через следующий, но в мгновение ока получилось так, что праздник остался за его спиной. Андрей услышал чей-то крик на французском и, не дожидаясь погони, вновь присел и оттолкнулся. Следующий лихой прыжок удалил его от народа еще метров на пятнадцать, а третий не удался – он зацепился за ветки ивы и упал на газон. Он вскочил с травы и затравленно обернувшись на удаленный разгул, юркнул в ближайшие кусты. От туда, прижимаясь к земле, он бросился наутек куда глаза глядели. Шабаш с кострищем остался позади, по выкрикам Жуй догадался, что кто-то побежал за ним, но быстрыми прыжками он совершенно спрятался с глаз долой, слившись с так любимой им тьмой. Искать и ловить его было так же безрезультативно, как мышь.

Вскоре он сообразил, что находится в Летнем Саду города Санкт-Петербурга. Летний Сад был красив и статен даже такой неприятной ночью как эта и его не могли испортить ни толпа ненавистников религий, ни всепожирающее пламя кострища, ни шмыгающий по кустам монстрик с рожками. Жуй искал выход, но, к сожалению не знал плана Летнего Сада и паника не позволяла ему сориентироваться, он бегал и прыгал между красивыми скульптурами, между фонарными столбами, между ухоженными деревьями и кустарниками, однажды с разгону плюхнулся в пруд и выскочил из него вереща подобно недорезанному поросенку. Андрей бежал наугад не разбирая дорожек и газонов, не представляя где выход и куда он помчится, когда выход все-таки найдется. Бегать можно было до потери сил, но что дальше? От себя не убежишь. И от будущего тоже, а будущее представлялось ему в самых инфернальных тонах.

Он не знал, что или кто может помочь ему справится с обрушившимся на него недугом, изуродовавшим его тело. К кому бежать? Какие таблетки глотать? От чего лечиться? Как много вопросов и ни одного ответа! Он разговаривал с главным психиатром Санкт-Петербурга, но задушевная беседа закончилась тем, что на одном из питерских стрипклубов теперь работает некий человек, выступающий под именем «герр Трясогузка». Господин Кауффман не помог Жую, как не может ему помочь ни один доктор, ни один профессор и ни один научный сотрудник, ибо в любом случае Жуй все испортит, осквернит и осрамит. Анализы сдавать не станет, лекарства он скормит кому-нибудь, прописанные процедуры проигнорирует, лечащих докторов сведет с пути истинного и с головой утопит во всевозможных грехах.

Охваченный паникой Жуй бросался то в одну сторону, то в другую, внезапно выбежал обратно к костру. Вновь убежал. Ему казалось, что он бегает по кругу или совершает броуновское движение в замкнутом пространстве, во всяком случае, ему то и дело попадались одни и те же скульптуры. Скульптура Беллона итальянского воятеля Тальяпьетра появлялся перед ним четыре раза, при том, что каждый раз Жуй убегал в разные стороны. Все чаще он натыкался на людей, расходящихся от праздника в поисках «почетного гостя». Иногда они вскрикивали и бросались за ним как за курицей, но Жуй мгновенно скрывался от преследователей. В конце концов он остановился. Точнее сказать – замедлил бег и, опустив плечи, поплелся, уныло смотря под ноги.

Андрей заплакал.

Он обречен, он не знал как вылечить себя и вообще, болен ли он. Позавчера он ввел свои симптомы в «Яндекс» и получил ряд сайтов, касающиеся медицины так отдаленно, что становилось ясно, что ни с чем подобным мировая наука еще не сталкивалась. Зато и «Яндекс» и «Гугл», отвечая на запрос Жуя, выдавали ему картинки на дьявольские темы, открывался сайт с книгой «Молот Ведьм», стихи Данте Алигьери, картины Иеронима Босха, какие-то стародревние небылицы из славянского фольклора и репродукции современных неадекватных художников, помешанных на изображениях монстроидных существ. Увиденное расстроило Андрюшу. Некоторое время после просмотра он задумчиво грустил и занимался самоанализом, но это быстро с ним прошло и он вновь становился злобным, хитрым, похотливым шутом и озорником с омерзительной внешностью. Потом он вместе с Ламией весело ржал над самим собой и буквально стрелой улетал в мир разврата который сам же и создавал и предводителем которого и являлся, всяческими путями заманивая в свой греховный культ все новых и новых неофитов. Под его черным знаменем уже были все его знакомые и друзья, коллеги и соседи, участники «Толпе» и поклонники. Толпы фанатов уже преследовали его и, естественно, это кончалось для них все тем же. Жуй не мог не совратить тех, кто сам лез в его сеть. Число его жертв росло в геометрической прогрессии, потому что «обработанные» им люди распространяли аморальное поведение и пропагандировали асоциальный образ жизни с той же яростной агрессией, что и сам Андрей Яковлевич «Жуй» Вставкин.

Проходя в очередной раз скульптуры Вакх и Аллегория Сладострастия Андрей Жуй шмыгнул пятачком и утер слезы. Он позвонил по мобильнику маме, а когда она ответила и услышала его скрипучее «Мама, это я», то задала вопрос: «Вы кто?» Он убрал телефон. По счастью, мама не увлекается интернетом, у нее нет ни компьютера, ни ноутбука, для полноты жизни ей вдоволь хватает телевизионных сериалов, по-этому она не очень следит за новым образом своего сына. Она вообще достаточно ровно относится к увлечению сына роком и исполнению музыка. Не просто ровно, а, можно сказать, равнодушно. Никогда не увлекаясь никаким музыкальным стилем Анна Евгеньевна не вполне понимала как можно за счет исполнения музыки зарабатывать какие-то деньги и с непоколебимым терпением ждала когда же ее сынулька переболеет своей гитарой и микрофоном, возьмется за ум, найдет работу по специальности (буквально в прошлом году Андрей с грехом пополам получил ненужное ему звание бакалавра технологии транспортных процессов) и начнет зарабатывать на хлеб конкретным ремеслом, а не бренчанием. Ее сынок ни дня не работал по специальности и нигде свои знания не применял, она ругала его за неправильный выбор профессии, за напрасно потраченные пять лет, за трату времени на игру в музыкальной группе, за то, что надо было идти по стопам его отца и учиться на какую-то понятную рабочую профессию. Андрюша никогда не спорил с ней, отчасти она была права – учеба в университете давалась ему с трудом, а полученные знания он за ненадобностью стер из головы и не смог бы найти работу по специальности, даже если бы и задался такой целью. Впрочем, он не видел себя в сфере туризма и перевозок. Собственно так же он не видел себя и рабочим-станочником. Он видел себя на сцене. А матушка когда-нибудь примет это как данность и поймет, что с успехом исполнять собственные композиции и иметь деньги и поклонников ничем не хуже, а даже лучше чем заниматься, к примеру, трансфером или быть на побегушках у помошника руководителя какой-то заштатной туристической фирмы-однодневки.

Должно быть Анна Евгеньевна и слышала что-то о появившимся на российской эстраде пареньке в мохнатом костюме, но никак не сопоставляла его со своим Андрюшей. В противном случае она попала бы в больничный стационар с диагнозом «неврастения».

Слезы у Жуя текли ручьями. Вдруг на него вышел один подросток и тут же побежал ловить звезду отечественного рока, но Андрей так огрызнулся на молодого человека, что от страха тот испачкал джинсы и трусцой убежал сам. Андрей еще достаточно долго блуждал по Летнему Саду, иногда присаживаясь на лавочки или прямо на траву. Какое-то время он лежал на спине, смотрел на облачка на черно-синем небе и разговаривал с отцом. Диалог, конечно, шел только со стороны Жуя и больше походил на монолог. Андрей просил прощения у умершего отца, объяснялся перед ним, оправдывался, говорил еще что-то и сам же себе отвечал. Он довел себя до отчаяния и не видел даже самого ничтожного варианта что-то исправить. Обратного пути нет. Мясо, прокрученное через мясорубку, никогда не приобретет прежней формы, а Андрюша никогда не станет тем, кем был. Он в это не верил. Он будет еще отвратительней и несомненно организует еще какой-нибудь вертеп.

Он уныло брел мимо скульптур потрясающей красоты. Шел по главной аллее сада, сворачивал в стороны. Скульптуры, скульптуры, скульптуры. Бюсты Македонского и Диогена, Аристотеля и Гераклита, Сенеки и Двуликого Януса. Застывшие лики каменных античных философов застыли в гримасах боли и отчаяния. Женские фигуры в соблазнительных позах, фонтаны, снова скульптуры. Почему мраморные мужчины так мученически кривят лица при наличии прекрасных полуобнаженных дев потрясающей красоты? С чем это может быть связано? Жуй не редко посещал этот сад, но он и не догадывался, что здесь так много скульптур, ему даже стало казаться, что каменные дамы преследуют его, окружают со всех сторон, куда бы он не свернул, прельщают его и только для него обнажают мраморные прелести.

Андрей побрел на звук проезжающих автомобилей, где-то вдалеке была проезжая улица, а перед ней Жуй уже видел огораживающую Летний Сад кованную ограду. Эта была очень старая ограда, состоящая из металлических пик с острыми концами. Красивая статная ограда, от нее веяло восемнадцатым веком. Императорской фамилией. Между стальными секциями – высокие кирпичные столбы с венчающими их каменными вазами. Жуй медленно приблизился к ограде, волоча одну ногу и смотря перед собой пожухлым взглядом человека, поднимающегося на плаху. Андрей Жуй больше не плакал, он знал решение. Надо действовать сейчас, немедленно, потом у него не хватит смелости, если это «потом» вообще наступит. Дрожа всем телом и не чувствуя ног, Жуй ковылял к ограде. За забором мигал светофор и шумели редкие полуночные машины.

– Стой! – услышал он со стороны и остановился. Справа от него по асфальтированной тропинке с часто расположенными скамейками ему наперехват бежала Ламия. Она была в каком-то тяжелом испанском платье, какие носили лет триста назад, но не теперь. – Стой, Андрюша! Не вздумай!

Откуда она взялась? Андрей не видел ее в Летнем Саду, не видел ее среди толпы.

Он не ответил, сейчас он ее ненавидел даже еще сильнее, чем себя. Он подошел к забору и ухватился заскорузлыми перстами за прохладные стальные штыри. За пыльной стальной оградой жил ночной Санкт-Петербург и Жуй смотрел на него. Ламия приблизилась к нему сзади и звала его по имени, но он не поворачивался, он смотрел на Дворцовую Набережную реки Невы. Он знал, что слева от него через Лебяжью канаву располагалось Марсово Поле, справа – Летний дворец Петра Первого. Центр города, атмосфера тут пропитана историей. Жуй набрал полные легкие прохладного воздуха.

Андрей обернулся. Позади него стояла и смотрела на него Ламия. Поймав его взгляд, она предостерегающе покачала головой, но подойти ближе не решалась. Жуй проклял эту девушку, отворачиваясь от нее он надеялся, что она останется в прошлом. От нее исходит нечто тяжелое и тревожное, она не должна быть рядом с ним, она его портит. Она овладела его разумом и тянет его в пропасть. Молодой человек хотел сказать ей это, но решил не тратить время на слова, которые она, естественно, начнет оспаривать и утверждать, что любит его и что им вместе гораздо замечательней, чем если он был один или с другой девушкой.

Ловко прыгнув, он одним махом очутился на одной из колонн кованной ограды. Все колонны венчали украшения в виде вазы для цветов и Жуй взобрался на одну из таких декоративных ваз. Он выпрямился и, взглянув вниз, увидел на газоне собственную тень отбрасываемую от фонаря на Дворцовой Набережной. Тень не принадлежала человеку. Кому угодно, но не человеку. Жуй шевельнул хвостом, приподнял руку, повернулся боком чтобы был виден силуэт неправильно сгибающихся ног. И, конечно, рожки и хвостик. Вытерев слезы, Андрей Жуй последний раз взглянул на Неву, на автомобили, на рекламные баннеры и встал на декоративной вазе параллельно длине высокой ограды. Его лицо смотрело в одну сторону ограды, а за спиной простиралась другая сторона. Если проследить дальше, то через несколько десятков метров будут Главные ворота Летнего Сада.

Кто-то, по-видимому, заметил стоящего на колонне человечка, потому что со стороны тротуара Дворцовой набережной раздался крик. Жуй только повел ухом, но не отреагировал. Зато Ламия, наконец, сбросила с себя оковы нерешительности и побежала к своему закадычному дружку. Но было поздно, она ничего не успевала. Андрей закрыл глаза, высветил перед сомкнутыми веками образ живого отца, и прошептав: «Прости, мамочка!», распростер руки в стороны и повалился спиной вниз.

Его тело упало на острые пики ограды. Пики прошили его спину, войдя точно в позвонки, одна вошла в шею, еще две вонзились в затылок.

Глава 10

Ничего не осталось

Санкт-Петербург.

12 октября 2017 г.

Молодое дарование русского рока распахнуло глаза ровно в тот момент когда почувствовало себя в сознании. Раскрыв глаза, Жуй дернулся всем телом и даже что-то воскликнул.

Тишина и покой. Он лежал на диване на животе и, повернув голову, он увидел что находиться в своей квартире. В зале. Электронные настенные часы над письменным столом показывали 13:16, но плотно закрытые портьеры не пропускали ни единого лучика осеннего света, оставляя комнату в интимном полумраке. Телевизор на кронштейне рассказывал об американской секте «Народный Храм», на экране на земле в джунглях какого-то острова лежало 909 суицидников, принявших цианистый калий. Последним показали лидера – Джима Джонса с простреленной головой. Слишком близко показали. Жуй поморщился. Смотреть на 909 чернокожих мертвецов хотелось меньше всего. И, кстати, почему он сам не мертвец? За мгновение до падения во мрак он почувствовал укол адской боли, проходящей через всю спину и взрывающейся в мозгу. Теперь у него болел позвоночник, двигаться было трудно и больно, поворачивать голову еще больнее. Даже хвост не шевелился. Кроме того, он испытывал боль в затылке, словно ему вбили в череп пару длинный гвоздей. Собственно, почти так и должно было быть. Из-за повреждено шеи он не смог выругаться вслух.

Он должен был умереть. Он и умер! Покончил с жизнью, но вернулся в этот мир. Его вернули к земному существованию нечистые силы. Старушка на птичьих ногах, девушки с рыбьими хвостами, лешии и водяные – это они спасли Жуя, его ночные гости. Они лечили его, обработали раны сильнодействующими средствами, накормили и напоили его чем-то ароматным и жирным, прочитали над ним заговоры и совершили всевозможные ритуальные действия. Один из полевых, шамкая отвислыми губами и клацая разноразмерными клыками, сказал Жую, что бы тот больше не делал так. Андрюша должен терпеть. И еще что, рыжеволосая женщина по имени Ламия будет утверждать, что это благодаря ее чудодейственным эликсирам и варевам он – Андрей Жуй – воскрес из мертвых. Пусть девица по имени Ламия верит в это, пусть она думает, что она всемогуща, Жуй не должен разубеждать ее в этом. Женщине по имени Ламия не следует знать о существовании потустороннего мира, пусть она продолжает пребывать в заблуждении относительно истиного порядка вещей и пусть продолжает служить объекту, которому люди дали несколько названий – Сатана, Дьявол, Люцифер. Андрюша должен до поры помалкивать и тепреть, а уж братство нечистой силы, к которому относиться и Жуй, неприменно отблагодарить его. На прощанье, когда Андрей уже возвращался в свою телесную оболочку, нежные русалки сделали ему очень хорошо…

Вот он очнулся и мгновенно забыл практически все, а то что оставалось в его памяти улетучивалось и испарялось со скоростью забываемого сна, оставляя в голове только смутные и отрывистые обрывки чего-то сказочного и нереального.