– Ничего удивительного, – решил вмешаться Толоконников. – Мне показалось, что Андрюша именно этого и добивался… Разве нет?

– Но он требует сжигать вообще все книги! По всем религиям! – кричала Ламия. – А как же… Как же…

Жуй не дослушал захлебывающиеся крики Ламии, он сразу понял, что Ламия взорвалась когда поняла, что вместе в Библиями и Коранами в костер полетят и издания по дьяволопоклонничеству, язычеству и другими подобными темами. Вот с этим-то она и не могла смириться. Жуй рассмеялся и заявил, что сделал все правильно. Ему хочется что бы люди сжигали всю религиозную литературу, а у кого есть претензии, тот может идти с ними в обнимку в самую черную жопу. Ламия взбеленилась, а стоящая у одного печатного станка Олеся Левит приготовилась к обоюдной атаке. Сейчас полетят перья!

Но все закончилось так же быстро как началось, Андрей Жуй прилюдно лягнул свою рыжеволосую женушку, та упала на рабочего-печатника и они вдвоем кувырком покатились под стеллажи с готовой продукцией. Было смешно. Ламия исчезла и не появлялась в жизни Жуя несколько дней.

Санкт-Петербург.

11 октября 2017 г.

Кострище о котором спел Жуй действительно разгорелся в Летнем Саду Санкт-Петербурга одиннадцатого октября. Андрей устроил большие гулянья, апофеозом которого стал костер из книг. Он выстроил людей в три больших хоровода, вращающихся один в другом и в противоположные стороны, пламя полыхало в центре. Сам он неистово смеялся, пел песни, прыгал и тряс своим половым органом. Праздник удался на славу!

Но в какой-то момент что-то случилось с ним и Жуй увидел происходящее вокруг другим взглядом. Что-то повлияло на него, может пламя обожгло или кто-то ударил его по голов, но Андрей внезапно потерял всякий интерес к этому организованному им же самим празднеству. Он поморгал и огляделся. Многие их толпы держали в руках горящие факелы, сделанные из подручных вещей и смоченных чем-то горючим, кто-то махал над головами знаменами с символами, значение которых Жуя сейчас интересовали меньше всего, многие изобразили на своих телах какие-то знаки, чей смысл был теперь далек от Андрея, при том что еще несколько минут назад он сам же и призывал людей наносить эти грязные знаки на своих телах. Очень многие мужчины, лишенные брюк и оставшиеся в нижнем белье или вовсе без оного были возбуждены и готовы к кое-чему не публичному. По глазам женщин, по их смеху и такому же обнажению совершенно очевидно было, что и они готовы к тому же к чему их противоположный пол. Да что уж там говорить – оголтелый народ только и ждал массовой оргии!

Народ медленно вращался в трех или четырех составленных кругах, а в центре самого маленького хоровода, в котором находился и Андрюша, горел костер. Не сильный, еще не успевший разгореться и от которого пока дыма было больше чем пламени, но все-же… Возле кострища стояли люди в очень темных одеждах, скрывающих как можно больше участков кожи и оставляющих на показ разве что ладони и белые как мел лица. Бледнолицые не выказывали никаких эмоций, словно глухие и слепые, не слышащие ничего вокруг и ничего не видящие. Либо, наоборот, повидавшие так много подобных картин, что совершенно к ним привыкшие. Они работали. К ним подходили участники хороводов и показывали какие-то книги, картины и что-то еще, «люди в черном» осматривали это и согласно кивали, после чего принесенное летело в огонь. Книги были в разных переплетах, в мягких обложках и в твердых. Картины практически все были написаны на деревянных досках и представляли собой исключительно портреты, а заострив на них внимание, Жуй с содроганием на душе узнал в них православные иконы. Разгорающиеся во пламени книги были также на религиозные темы, как христианские, так и других конфессий, включая сектантские. В огонь было брошено много Библий в разных изданиях, а когда Жуй убедился, что тут происходит безжалостное и бессовестное уничтожение всего христианского, он, вдруг заметил в огне уже почерневшую от высокой температуры толстую обложку зеленого цвета и с блистающим золотом символом, но не крестом. То был Коран. Рядом уже полыхал Новый Завет дореволюционного издания. Тут же в огне виднелись отдельные останки книги на иврите.

Андрей Жуй почувствовал как ледяной холод ужаса обездвижил его конечности и он едва не споткнулся.

Продолжая кружиться на автопилоте в первом ряду хоровода, парень следил за всепожирающим огнем, за взлетающим в ночное небо пепле уничтоженных страниц, за обгорающими ликами изображенных на иконостасах святых и за людьми, обслуживающими этот жуткий праздник грехопадения. Это были солдатоподобные безэммоциональные люди, среди которых мужчины не отличались от женщин (головы их были покрыты головными уборами унисекс либо капюшонами ветровок или курток, разумеется черными). «Чернорубашечники» ворошили пламя уже разогревшегося костра, подкидывали в него принесенные атрибуты всевозможных религий, включая книги по иудаизму, даосизму, лютеранству, исламу, чего-то еще, а также учение Конфуция, Пифагора, Хаббарда, Гегеля и других.

Но некоторые книги не летели в огонь, после осмотра «человеком в черном» они передавались куда-то в сторону, где на одной из скамеек уже аккуратно лежали разные издания марксистского «Капитала», несколько запрещенных в России самиздатных экземпляров по сатанизму, кроме того с ними же покоился гитлеровский «Майн Кампф». И помимо этого на скамейке лежали несколько разных изданий книг о старославянском язычестве. Были здесь и многотомные труды Ленина, изыскания на тему о дьяволизме, мифы и сказания о русских коренных народностях.

Такие издания «черноодежечники» не жгли. Вот чего боялась Ламия! Что вместе с «плохой» с ее точки зрения литературой сожгут и «правильную». Это она приказала «людям в черном» отфильтровывать книги, опасаясь, что безумство Жуя переступит границы дозволенного.

Андрей уже много раз видел этих прячущихся от мира под слоями черных одежд людей. Только до селе он не всматривался в их мертвецки бледные лица и не мог выделить среди них кого-то определенного (все они были на одно лицо, не выразительное и не запоминающееся), но эти люди, а точнее – личности в таких же невыразительных одеждах всех оттенков черного уже ни раз встречались ему. То и дело они попадались ему на глаза в самых разных местах и даже, кажется, участвовали в его жизни, но выглядели и вели себя так незаметно, будто просто ничего не значащие сильно концентрированные тени, и Жуй никогда не обращал на них внимания. Они, вроде как окружали его практически во всех областях его жизни, но, в то же время всячески подчеркивали свое безличие. Люди неодушевленные, ничего не значащие, не имеющие никаких различительных признаков и призванные ради какой-то определенной цели, которую они и выполняют с военной смиренностью и покорностью. Эти «чернорубашечники» входили в близкое окружение Олеси Левит. Быть может, это только совпадение (поклонники рока зачастую предпочитают всем цветам радуги – черный), но в новом составе команды Олеси Нахимовны, которую ей предложила Ламия и которая занимается организацией тура «Наяву» все без исключения предпочитали одеваться в темное. И вели себя поразительно скромно и тихо. Как менеджеры низшего чина в головном офисе крупной транснациональной корпорации. Они были молчаливы, хмуры, сосредоточены на исполнении своих задач. Представители сей темной человеческой массы были настолько скучны и неинтересны, что Андрею даже в голову не приходило заводить с ними разговоры, он даже не спрашивал их имена, они были будто посторонними, при том, что молодой человек прекрасно знал, что «люди в черном» работают не на Олесю Левит и даже не на Ламию. Их деловитая суета, напоминающая рой пчел над цветочной поляной, прежде всего была направлена на него – на суперзвезду отечественного рока.

Кто их хозяин, в таком случае? Если они вертятся вокруг него – Андрея Жуя – то…

Песнопения и кружения мрачных хороводов продолжалось, а Андрей от страха впервые потерял над собой контроль и чисто автоматически совершал вокруг разгорающегося кострища оборот за оборотом. Теперь, слыша собственные песни, он ощущал чувства совсем иные нежели те, что он испытывал когда в порыве безудержного экстаза отдавшись черной как копоть и жгучей как перечная вытяжка музе, записывал строки текста в своем маленьком блокноте. Потом он создал сокрушающую музыку. Соединил текст и мелодию, зафиксировал полученный результат в звукозаписывающей студии бородатого здоровяка Сережи Бизона и, восторгаясь получившимся результатом, затеял задушевную вечеринку в своей квартире, где в компании знакомых и не незнакомых предался сильно порочному веселью. А теперь вдруг все кардинально изменилось и от собственной песни Андрюшу физически и морально тошнило! Не в силах разорвать цепь хоровода, Жуй смотрел на горящие книги и образа, на неадекватные лица беснующихся и на людей-теней, присутствующих на празднестве в качестве обслуживающего персонала.

Тут к костру подвели пьяного до непотребности священнослужителя. Люди в одеждах того же неотразимо черного цвета, что и у батюшки, раздели приведенного до нижнего белья, а рясу и другие предметы одежды швырнули в огонь. Батюшка сам взял протянутый факел, сооруженный из обрезка водопроводной трубы и какой-то одежды, смоченной в дизельном топливе и подпалил себе бороду и длинные темно-русые волосы. Он хохотал и рыдал одновременно.

Неужели это он – Андрюша Жуй – организовал все это? Вообще-то он мог, он способен и не на такое, и от этого ему становилось жутко. Он вышел из хоровода для чего ему пришлось сделать шаг вперед к костру и вызвать любопытство «черного персонала», поймав их насторожившиеся мертвецки бледные лица. Человеческая цепь за его спиной быстро сомкнулась и под аккомпанементы душещипательных песен, продолжила вращения вокруг центра хороводов. Жуй застыл на месте не зная, что ему делать. Принимать участие в этом шабаше он больше не желал, но и вырваться из хороводов ему так просто не удастся. Люди, понявшие, что организатор такого веселья вдруг струсил и пытается предать их и исчезнуть, наверняка, крепче сомкнут ряды и сожмут ладони друг друга с такой силой, что Андрею придется с отчаянным боем прорываться за пределы хороводных окружностей. Но он совсем один и хорошо, если он успеет врезать по зубам хотя бы трем человекам, а как поведут себя остальные, коих набралось не меньше трех сотен? Что будут делать «черные одежды», уже сейчас смотрящие на него с сильным подозрением и опаской, за которой скрывается готовность к решительным действиям.

Действительно, странно будет, если Андрей Жуй убежит, ведь это же он главный виновник торжества, он организатор сего действия. Это он собирал готовых к массовым бесчинствам людей на просторах интернета, это он записал и выложил в интернет песню «Возвращение к пеплу», это он бросил клич по Санкт-Петербургу, это он организовал этот праздник. Его песни призывают людей к плохим поступкам, он требует массового безрассудства и сумасбродства! Он, он и еще раз он!

А теперь он пошел в отказ? Передумал? Поменял свои предпочтения и открещивается от сотворенного им же самим торжества блуда и триумфа разгула? События последних недель стали проноситься перед ним. Он стал быстро вспоминать свое непотребное поведение, не имеющего никакого оправдания, свои поступки до того нехорошие, что внезапно проснувшийся стыд вгонял его в краску, свои омерзительные перфомансы. Позор ему! Как он мог? Что на него нашло?

Что он делал и что он делает? Андрей, с отяжелевшей под гнетом бесчестия и срама душой, посмотрел на свои дрожащие руки. Черные обезьяньи ладони заросшие с тыльной стороной густым волосом. Сами пальцы костлявые, кривые заканчивающиеся черными длинными когтями из-за которых он не мог сжать кулаки. Чувствуя как глаза его наполняются слезами, Жуй потрогал голову – такой же жесткий волос на темени, длинные заостренные уши. Над ушами – и тут давно уже не оставалось никаких сомнений – рожки, пробивающиеся из черепа над висками и растущими вдоль головы назад.

Он подергал бородку, потрогал странного вида нос, своей уродливостью придающий лицу образ летучей мыши, провел ладонью по всклокоченному чубу, а языком по острым как у пираньи зубкам. Прежние зубы выпали все до одного и вопреки закону природы практически сразу выросли другие, нечеловеческие. А сзади у него выступил копчик и за несколько дней вытянулся тонкий хвостик с кисточкой на кончике. В кого он превращается? Что за дьявольская болезнь уродует его тело, превращая его в мутанта, сочетающие в себе самые неэстетичные фрагменты зверей – собаку, козла, обезьяну, свинью. Андрей был в отчаянии, он не знал и не понимал, что с ним происходит, ведь помимо физической превращения в монстра, трансформировалась и его психика. Он уже совсем не тот, кем был когда-то. Сейчас он словно концентрат всего плохого, что есть в человеке. В нем собралось все дикое, нецивилизованное, развратное и похабное, превратив его в самого скверного грешника, которому в преисподней уже должны были выделить отдельное место лично для него. Разве что грех убийства пока еще не затронул его прогнившую совесть, но у Жуя было твердое убеждение, что еще совсем не вечер. Только самое утро. Рассвет. И самое жуткое ждет его и этот мир впереди. Сейчас он был сам себе противен, он многое бы отдал если бы ему позволили содрать с себя эту косматую личину, отмыться от той скверны, в которой сам себя измарал с ног до головы. Но как это сделать? Не содрать же с себя шкуру? Он уже пробовал – не получалось.

Озаряясь на окружающую его толпу хороводников, Андрей Яковлевич «Жуй» Вставкин понимал, что внезапное просветление его души, которое каким-то чудом озарило его совесть продлиться совсем недолго. Такое похмельное состояние раскаяния и озарения время от времени у него случаются, но с каждым разом длятся все короче и короче. Как периоды ломки у наркомана или похмелье у пьяницы. Становилось стыдно, больно, хотелось все бросить и остановится, но силы воли не хватало. А в случае с Жуем, дело было не только и не сколько в силе воли, сколько в охваченной его тело страшной мутации. Он знал или догадывался, что вскоре он вновь погрузиться в моральную тьму, с головой нырнет в мир разврата, блуда, похоти, распутства, ненависти и буйного необъяснимого и беспричинного веселья. Он будет самым активным образом заниматься этим сам и как можно интенсивнее пропагандировать подобный образ жизни через свои песни и музыку. Процесс возврата к прежнему человеческому состоянию не начинался, а, наоборот, становилось все хуже. Дошло до того, что он не узнавал себя в зеркалах и практически не находил общих черт со своими же фотографиями, сделанными в прежние времена.

Но что же делать, если причина не ясна и путей выхода не видно? В периоды просветления, которые по его предположению вызываются какими-то различными религиозными атрибутами, которые сейчас сжигаются в гигантском пламени, Жую очень хотелось остановить свое падения в пропасть разврата, только у него ничего не получалось. В прошлый раз он сделал попытку обратиться к церкви (раз уж она как-то действует на его болезнь), но от одной только этой мысли его сильно вырвало желчью. Переборов себя, он не отказался от этой затеи, однако нестерпимая физическая боль во всех частях тела окутала его, как только он стал пешком приближаться к одному из петербургских храмов. Он не дошел и, разумеется, не попал внутрь. Его нутро будто закипело, руки и ноги перестали его слушаться, из пасти пошел едкий пар и, не справившись с ломкой (и перепуганный до дрожи), он, поджав хвост, бросился в противоположную от храма сторону. В дальнейшем даже воспоминания об этом моменте доставляли ему дикую головную боль и лихорадку, заставляя его напрочь отказаться от повторения сей необдуманной затеи.

Люди с крестиком на груди вызывали у него самые негативные эмоции, сочетающие в себе ненависть, веселье, желание стебаться и острую потребность свернуть обладателю шею и долго глумиться над обезображенным трупом. На такие же эмоции его наводили и люди, проповедующие ислам и представители других конфессий. Поэтому ли он организовал это массовое сожжение ненавистной ему литературы? Отчего же тогда «чернорубашечники» откладывают в сторону издания от которых Жуя тошнит не менее, например книги по дьяволопоклонничеству? Была бы его воля, он швырнул бы в пламя и их.