Глава 4. «Серая зона»

С утра пришел посыльный из Штаба, Стасик Панкеев, парнишка лет шестнадцати, с которым Музыкант как-то разговорился на крыльце Штаба, ожидая, пока штабисты закончат какой-то крайне важный разговор, которого ни в коем случае нельзя было прерывать. Стасик принадлежал к интересному поколению: люди его возраста до Катастрофы уже вполне осознанно воспринимали окружающий мир, но как личности они формировались уже после Катастрофы. Несмотря на то что парень еще не достиг возраста, в котором люди Города обязательно носили оружие, заступали в караулы и совершали вылазки в «серую зону», металлический кругляш на его потертой джинсовой куртке уже украшала плетеная нитяная косичка. Пока что одна. Из разговора на штабном крыльце Олег знал, что крысу парень подстрелил чуть ли не случайно – когда носил бумаги на один из постов, который внезапно подвергся атаке тварей. «Крысиный хвост» сплела некая «рыжая Машка», к которой Стасик неровно дышал. По крайней мере, так оно было два месяца назад.

– Музыкант, тебя в Штаб, – сообщил Стасик, торопливо пожимая протянутую руку.

– Что стряслось?

Посыльный пожал плечами:

– Я-то откуда знаю?

– Будет врать-то. Чем вам еще заниматься, кроме как подслушивать? Секретность у нас, сам знаешь, аховая.

– Ну ладно, – не стал особо сопротивляться парень. – Вроде как планируется какая-то глубокая разведка. Но это так, я только краем уха слышал…

– Глубокая разведка… Вон как… – протянул задумчиво Олег. – Хорошо, дуй обратно в Штаб и скажи, что я скоро буду.

– Ты это… Поскорее… – засопел Стасик, которому явно неловко было велеть что-то «самому Музыканту». – Там сказали, чтобы ты одной ногой здесь, а другой – там.

– Мало ли что там сказали, – буркнул снайпер. – Приду-приду. Позавтракаю, побреюсь и приду.

Посыльный бросил на него завистливый взгляд, в котором явно читалось желание уметь и мочь поступать так же, как «сам Музыкант», и не слушаться всесильных штабистов.

– Ты сам поторопись, – добавил Олег.

– Все, исчез! – крикнул парень уже на бегу, стуча каблуками ботинок по лестнице.

– Что, вызывают? – спросила Иришка.

– Угу. Понадобился зачем-то. Чаю налей, пожалуйста.

– Ты правда не будешь торопиться?

– Совершенно.

– А если там что-нибудь очень серьезное? Вдруг действительно вопрос жизни и смерти?

– Если там вопрос жизни и смерти. – Музыкант прошел в кухню и принялся нарочито медленно намазывать масло на кусок хлеба и аккуратно разравнивать его ножом, – они не стали бы присылать посыльного. Доцент сам бы пришел. И вообще – если я им могу срочно понадобиться, пусть ставят телефон.

Телефонная связь в городе худо-бедно, но работала. Только обеспечить всех аппаратами пока что не удавалось. Бой-баба как-то раз на совещании Штаба долго ворчала насчет того, что большинству людей телефон все равно нужен лишь для того, чтобы часами занимать линию бесполезными разговорами. На том и порешили, связав небольшой сетью только членов Штаба, руководителей некоторых служб, командиров боевых групп и постов.

– Так-таки Доцент? – попробовала подколоть Олега Иришка. – Или Вась-Палыч?

– Ну уж нет. Этот не придет ко мне, даже если мир будет катиться в пропасть.

– Эх, Олежка… Ты думаешь, что так хорошо всех знаешь?

– Нет, конечно. Но я точно знаю, кто как ко мне относится. Мне хватает.

– На самом деле? – Иришка поставила на стол любимый Олегов стакан, в который только что налила чаю. – Скажи, например, а как я к тебе отношусь?

– Ты? – Олег растерялся. – Ну… Любишь, наверное…

– Так-так, – подбодрила его девушка. – «Наверное, люблю» или все-таки «просто люблю»?

– Просто любишь. И вообще чего пристала? Ну дай поесть человеку.

Музыкант демонстративно засунул бутерброд в рот и откусил огромный кусок, которым сразу же едва не подавился.

– Олежка-Олежка…

Его женщина присела рядом с ним, ласково провела ладонью по голове.

– Ты у меня иногда как ежик, а иногда – как черепаха. Или даже как страус. То выставляешь колючки, чтобы колоть весь мир, то от этого самого мира прячешься.

– И что же я делаю неправильно?

– И то, и другое. Конечно, иногда нужно бывает уколоть, а иногда – спрятаться. Только ты никак не поймешь, что есть и другие способы.

– Эй… Только не надо учить меня жить, – возмутился Олег.

Он чувствовал, что наполовину его возмущение – чистое притворство, а чем оно является на другую половину, Музыкант предпочитал не думать.

– Да я не учу. Не буду. Не собираюсь. Доедай бутерброд, ежик, пей свой чай и побереги свои иголки для Штаба. Вот там они могут тебе пригодиться.

В Штабе Олега действительно ждали. Стоило только войти, как его встретил какой-то полузнакомый пожилой человек с манерами военного еще тех, докатастрофных времен.

– Олег? Ну наконец-то, а то мы уже заждались. Я – Паршин, и меня, представь, тоже Олегом зовут. Ну пошли, пошли, народ уже собрался, тебя одного только не хватает.

Тезка потащил Олега на второй этаж, по лестнице с выщербленными ступенями, на которой как-то раз Музыкант поскользнулся и, упав, разбил себе колено. Словно в такт неприятным воспоминаниям, колено вновь заныло, и не ожидавший такого снайпер поморщился. Паршин это заметил.

– Что, не любишь Штаб? Это нормально, представь себе. Чего его любить? Они тут сидят, в тепле и уюте, за нашими спинами, а нам с тобой отдуваться. Мы же с тобой похожи – мы люди действия, нам подавай поле, да чтобы сам по себе и никто над нами не стоял. Ну что молчишь? Не так, что ли?

Не так, хотел ответить Музыкант. Совсем не так. Не хочу я никакого действия. Ни в какое поле не хочу. Покоя бы мне. Чтобы никто не выдергивал из своего дома, от любимой женщины и от утреннего чая с бутербродом. Но вместо этого Олег кивнул. Говорливый Паршин чем-то ему не понравился.

– Ну ты молчун, – восхитился тот. – Да ладно, брось, уже пришли.

Он толкнул крашенную белой казенной краской дверь, на которой висела табличка «Без стука не входить», и объявил:

– Вот, товарищи-господа, привел!

Внутри царила традиционная атмосфера штабных заседаний: висящая под потолком сизая пелена табачного дыма, разбросанные по столу документы, придавленные кружками с чаем, оставлявшими на бумаге коричневые круги. Доцент вымерял расстояние по карте циркулем, одновременно объясняя что-то ожесточенно жестикулировавшей Бой-бабе. Вась-Палыч, отхлебывая из стакана в серебряном подстаканнике, читал разлохмаченную по краям распечатку. Невысокий седой армянин Арсен, формально в Штаб не входивший, но занимавшийся различными хозяйственными вопросами, тыкал пальцами в кнопки большого бухгалтерского калькулятора. Еще двое людей – их Олег, кажется, где-то видел, но имен не вспомнил, как ни старался – негромко переговаривались, сидя в поставленных друг напротив друга креслах. Когда Паршин открыл дверь, никто сначала даже не подумал отвлечься.

Не обращая внимания на то, что их не замечают, Паршин слегка хлопнул Музыканта по плечу:

– Заходи, дорогой. Тебя все ждут.

– А, это ты, Олег. – Доцент отложил циркуль и повернулся к двери: – И ты, Олег…

– И ты, Брут, – хихикнула Бой-баба.

– А Цезарем, значит, кто будет? – осведомился Вась-Палыч.

– Думаю, что ты, – отозвался снайпер и, не дожидаясь приглашения, уселся в свободное кресло.

Паршин, схватив за спинку стоявший неподалеку стул, дернул его к себе. Стул противно скрипнул ножками по полу и не менее резким скрипом отозвался на то, что тезка снайпера опустился на него.

– Дошутишься, Музыкант, – буркнул Вась-Палыч.

– Не в этой жизни, – огрызнулся Музыкант.

– Да-да, – прервал их пикировку Доцент. – Мы в курсе, что только хорошие умирают молодыми. Так ты говоришь?

– Угу. Зачем звали?

– Зачем звали? За делом. Сможешь в «серую зону» сходить?

Откровенно говоря, Музыкант ожидал чего-то в таком роде. Хотя он, скорее, предполагал, что речь пойдет о вылазке в порубежье. После пропажи нескольких разведгрупп Штаб отказался от глубоких рейдов на территорию, занятую крысами.

– Смогу, – просто ответил снайпер.

– Так… – Доцент довольно потер руки. – А людей с собой провести?

– Туда и обратно? – на всякий случай уточнил Олег.

– Конечно. Иначе и мараться не стоит.

Это снайперу понравилось меньше. Одно дело – идти в порубежье или «серую зону», надеясь только на себя и отвечая исключительно за себя. И совсем другое – когда тебе на шею посадят каких-нибудь ребят, возомнивших себя спецназовцами, коммандос докатастрофных времен. Они свяжут меня по рукам и ногам, подумал Музыкант. А если еще надо мной поставят командира… Ну уж нет.

– Я могу отказаться? – спросил он.

Вась-Палыч фыркнул.

– Лучше бы, конечно, нет, – перевел это фырканье на человеческий язык Доцент. – А собственно говоря, Олег, почему ты отказываешься?

– Я ничего не могу гарантировать, – осторожно подбирая слова, сказал Музыкант. – Как я хожу по порубежью, я никому объяснить не могу. Хожу – и все тут. Был ли я в «серой зоне»? Да, был. Пойду ли еще? Да, пойду. Но один. Почему один? Потому что не хочу, чтобы сначала на меня понадеялись непонятно по какой причине, а потом будут трупы, и все они останутся на моей совести, потому что у меня нет никакой уверенности, что я мог бы им помочь. Достаточно? На все вопросы ответил?

– Нет, не на все, – вмешалась Бой-баба.

Олег посмотрел на нее с интересом. Среди штабистов Зинаида Вершинина была для него наименее понятным человеком. Музыкант делил людей потому, как они к нему относились: нормально или не очень. К первым относился, например, Доцент. Типичным примером вторых являлся, конечно же, Вась-Палыч. А вот Вершинина не относилась к глухому снайперу никак. Вообще. Как будто в ее мире Олег существовал лишь тогда, когда в нем возникала необходимость. А во все прочее время Музыканта укладывали в спячку в далеком подвале, из которого его извлекали лишь в случае очередного неотложного дела.

– Мы вполне можем приказать тебе, Музыкант. Ты не замечал, что получаешь паек? Что у тебя дома зимой есть отопление? Что ночью к тебе в дом не врываются крысы? А знаешь, откуда все это берется? Почему ты спокойно спишь по ночам? Потому что есть другие люди, и они работают на то, чтобы тебе было сегодня хорошо, а завтра еще лучше. И пока мы руководим этими людьми, и пока ты от них зависишь, я считаю, что мы можем приказывать. И не забывай – ты чуть ли не единственный в городе, кто живет не по графику, кого не ставят в караулы, не назначают в госпиталь – выносить горшки, не гоняют с лопатой картошку сажать.

– Но обрати внимание, – добавил Доцент, – что мы все-таки не приказываем, а просим.

– Ага, – вмешался Вась-Палыч, – индивидуальный подход это называется. Тебе прикажи – ты же наизнанку вывернешься, чтобы все испортить. Нам же дороже выйдет.

– Ой, да помолчи, – поморщилась Бой-баба. – Мы все тут разумные люди. Мы все на одной стороне баррикад. Что нам мешает нормально поговорить и обо всем спокойно договориться?

– То, что вы наверняка уже все решили за меня и теперь собираетесь навязать мне ваш план действий.

– Почему ты так думаешь?

– Я же с вами не первый раз имею дело. Я согласен пойти в «серую зону». Но один. Никаких попутчиков-помощников, которые будут только мешаться под ногами. Расскажите мне, в чем дело, и я все выполню наилучшим образом.

Доцент поморщился:

– Все у тебя так легко выходит. Быстренько сбегаешь туда, найдешь меч-кладенец да отрубишь дракону все его головы – тебе потом принцессу да пол королевства в придачу. Да только не все так просто, Олег.

– Можно, я ему объясню? – вмешался в разговор один из сидевших в креслах незнакомцев – приземистый лысый крепыш.

– Валяй, – махнул рукой Вась-Палыч.

– Олег, меня зовут Дмитрий. Я командую группой, которая несет караульную службу вдоль проспекта Вернадского. Знаешь, где такой?

Музыкант кивнул. Он был прекрасно осведомлен, что проспект Вернадского являлся фактически частью границы. Это было одно из тех мест, где порубежье сужалось до едва заметной тоненькой полоски. Сам по себе проспект был довольно коротким, претенциозная стройка докатастрофных времен, которой не суждено было завершиться. Там среди недостроенных десятиэтажных высоток то и дело вспыхивали короткие безжалостные схватки между людьми и щупавшими их оборону крысами. В общем, неспокойное место. Кого попало на проспект Вернадского не посылали. Олег подумал, что, если бы Дмитрий носил значок с «крысиными хвостами», он вполне мог бы уже завершить свою десятку и даже начать следующую.

– Хорошо, что тебе не нужно объяснять. В общем, мы там воюем. И вот два дня назад мы нашли одну интересную штучку. Саша, покажи ему.

Второй незнакомец, не говоря ни слова, поднялся из кресла, взял со стола мятый грязный лист бумаги и протянул Олегу.

– Прочитай, – сказал Доцент.

Музыкант посмотрел на лист, который держал в руках. Обычный стандартный лист бумаги для принтера. И поперек него – надпись. Фиолетовой шариковой ручкой. Неровные буквы, явно написанные наспех, намеренно выцарапаны пожирнее, чтобы было видно издалека. Всего два слова. «Помогите нам».

– Вот так вот, – заключил Дмитрий. – Записка была приклеена скотчем к стене дома в порубежье.

– Понятненько, – протянул Олег.

– К сожалению, ничего не понятненько. Кто это написал? Как он там оказался? Каким образом ему вообще удалось выжить и почему он смог сочинить эту записку, да еще и повесить ее напротив поста? Я на эти вопросы отвечать не рискну. Вот поэтому нам и нужно, чтобы ты провел в «серую зону» группу, – сказал Доцент. – Сначала – разведчиков. Потом – бойцов, если вернетесь с какой-нибудь ясной информацией. Мы должны им помочь.

– Кому – им? – спросил на всякий случай снайпер.

– Пленным. Ты думаешь, что крысы вдруг научились писать по-русски?

Знал бы ты, чему они научились еще, подумал Олег, вспоминая недавнюю встречу с говорящей крысой. Я бы тебе рассказал, да ты не поверишь. Вы все не поверите. Спросите, где ее хвост. Как будто крысиные хвосты могут говорить и играть на флейтах. И вообще – незачем. Это ничего не изменит. Действительно, Доцент прав: пленных нужно выручать. Не столь важно, что это за люди, каким образом им не посчастливилось оказаться в «серой зоне», что с ними делают крысы. Важно то, что они – свои и просят о помощи.

– Даже если бы крысы умели писать по-русски, – добавила Бой-баба, – с чего бы они просили помочь? И в чем?

– Да, – согласился с ней Дмитрий, – к тому же в записке нет ни слова о том, кто они, сколько их и – самое главное – где их искать. Скорее всего, писавший торопился и не был уверен, что успеет об этом рассказать. Поэтому задача, Олег, осложняется тем, что, кроме листа бумаги и двух слов, у нас ничего нет. Совсем ничего.

– Ну что, – спросил Вась-Палыч, шумно отхлебнув из стакана, – это меняет дело?

Олег думал недолго:

– Пожалуй, да.

– То есть ты пойдешь в «серую зону» и проведешь группу?

– Да. Но только…

– Что еще?

– Я не хочу, чтобы мной командовали. И не хочу командовать сам. Пусть у группы будет командир, а я буду проводником. Сталкером. Какой-нибудь Дерсу Узала. Но когда я скажу «стоять» – все будут стоять не хуже жены Лота. А скажу прыгать на месте – будут прыгать на месте.

– Многовато просишь, – заворчал Вась-Палыч.

– А мне кажется, вполне разумно, – не согласилась с ним Вершинина. – Доцент, что скажешь? Мне кажется, что главное – результат, а как он будет достигнут – это уже не так важно.

Доцент пожал плечами.

– Группу поведет Дмитрий, – сказал он. – Это совершенно очевидно. Ты согласен на то, что предлагает Музыкант?

Дмитрий испытующе посмотрел на Олега: