– Ты прав, Адам. Но куда мы их спрячем тут?

В городской застройке любые танки могли передвигаться только по улицам, ограниченно маневрируя лишь на редких пустырях и площадях. Северная часть Карольковой улицы, вплоть до поворота у старого кладбища, была в руках повстанцев, как и Окоповая улица, но что творилось на флангах и позади них, ни Якуб, ни Адам толком не знали: между отрядами практически не было ни радиосвязи, ни телефонной связи. Варшава вообще последние сутки здорово напоминала слоеный пирог – на этой улице немцы, тут повстанцы, а тут вообще никого, а там снова немцы, тут снова повстанцы. И все движутся по улицам, стремясь захватить под контроль побольше территории и закрепиться на ней.

– Да черт знает. В садик за домом разве…

– Дождемся ответа от Коэхера, а там решим, куда танки деть.

Ночь вступила в свои права. Далекие перестрелки почти стихли.

– Иди, поспи пока, сменишь меня через три часа, – приказал Якуб. – Я подежурю.

– Да я вроде не устал еще.

– Иди спи. Неясно, что завтра будет, а ты мне нужен отдохнувшим! – Якуб снова приник к прицелу, пытаясь высмотреть что-нибудь в темноте.

– Есть, – вздохнул Адам и выбрался из башни через свой люк. Шаги его затихли в ночной тьме.

***

– Два танка остались там?! – не поверил своим ушам командир батальона, седой майор Циммерман, когда подкопченная «Пантера» с номером «242» вдруг в одиночестве вернулась на базу полчаса спустя после ухода колонны, волоча за собой шлейф запахов пороховой гари и бензина. – Я надеюсь, они уничтожены?!

Голос его напоминал рокот отдаленного землетрясения. Назревал неслыханной силы катаклизм – подчиненные прекрасно знали привычку майора взрываться от ярости по малейшему поводу. Злые языки утверждали за глаза, что причиной тому контузия майора, полученная в ходе боя с британскими «Матильдами»²⁴ под Эль-Аламейном, хотя некоторые считали, что Циммерман стал психом еще после кампании во Франции, когда в ходе сражения в деревушке Стонн²⁵ тяжелый французский танк в упор расстрелял его Pz.III²⁶.

– Никак нет! – ответствовал стоящий навытяжку перед майором командир танка «242», низкорослый лысоватый лейтенант Ланге. – Насколько я успел увидеть из-за угла, поляки лезли на танки и пытались захватить их с экипажами.

Повисло короткое молчание.

«Ой, что щас будет…» – подумал Ланге.

Циммерману недаром злые языки еще во Франции дали прозвище Вулкан. Взрывался он от ярости так же эффектно, сотрясая окрестности громогласным воплем, – вот и сейчас в окнах завибрировали стекла:

– Захватить?! Да какого дьявола вы вообще поехали по той улице? Сказано же вам, идиотам, было, каким маршрутом следовать к тому блокпосту!

Они находились в его кабинете, устроенном в старом доме близ окруженного зданиями пустыря, на котором под надежной охраной стояли «Пантеры» батальона. Глаз сорокапятилетнего майора дергался в нервном тике. Старый служака, помнивший еще победоносный блицкриг 1940 года во Франции и жестокие бои под Эль-Аламейном в 1942, повидал за свою жизнь всякое – но такого, чтобы доблестные солдаты вермахта преподнесли противнику новейшую технику, как на блюдечке, он и вообразить себе до этого вечера не смог бы!

– Приказ оберлейтенанта Шварца, командира нашей группы, – доложил Ланге. – Когда мы вышли к баррикаде, он решил разрушить ее и следовать далее по той улице. Полагаю, хотел срезать путь. На баррикаде никого не было, насколько я мог видеть из башни перед началом…

– Срезали?! – опять заорал в бешенстве Циммерман, вытаращив глаза. Шрам на его скуластом лице побагровел, а это было плохим знаком, насколько лейтенант знал своего командира. – Не было?! Конечно, не было, поляки же попрятались, когда вы появились! А потом просто устроили вам второй Сталинград!!!

При слове «Сталинград» глаз задергался уже у тридцатипятилетнего круглолицего Ланге. Свою военную карьеру он начинал с низов, и в Россию попал в качестве механика-водителя, будучи ефрейтором. Стремительное наступление вермахта через русские степи остановилось в том городе вдоль широченной реки Volga, который немецкая авиация и артиллерия стерли с лица земли, не в силах перемолотить бесчисленные подкрепления русских, а потом на руинах зданий полгода шла жуткая бойня. Из-за реки то и дело подходили русские катера и лодки с новыми солдатами взамен убитых. Еще у русских там прямо в городе был тракторный завод, который выпускал танки, и те прямо с конвейера выезжали на поле боя. Один такой и сжег сентябрьским солнечным днем «трешку» Ланге вместе со всем экипажем – когда его верный Pz.III²⁷ вместе с двумя другими машинами поддерживал пехотную атаку на основательно уже потрепанные бомбежками и обстрелами цеха завода. Ланге хорошо помнил, как русский танк Т-34²⁸ с наклонной броней выкатился вдруг из-за угла здания и методично пятью выстрелами последовательно уничтожил все три их танка, получив в ответ два попадания – и оба их снаряда срикошетили, не причинив русскому никакого вреда, разве только поцарапав краску. Его, Ланге, «трешку» русский сжег самой последней, после чего задним ходом отошел за то же здание и исчез из виду. Ланге повезло, что попадание русского снаряда пришлось не в корпус танка – все, кто был в башне, погибли сразу, а его в бессознательном состоянии, рискуя жизнями, вытащили из горящей машины двое оказавшихся рядом пехотинцев. Радиста выволочь не успели – его люк заклинило, и, пока возились с Ланге, танк взорвался. Атака, конечно, захлебнулась, раненный и контуженный Ланге весьма удачно загремел в госпиталь, после которого, слава Богу, в обреченный Сталинград не вернулся, попав на обучение и получив повышение в звании. И вот теперь ему некстати подумалось, что лучше бы, наверное, тогда вернулся и геройски помер в Сталинграде, чем гремел бы теперь с позором под трибунал. Хотя, если подумать, с чего бы ему под трибунал идти – танк-то он спас, да еще со всем экипажем!

– У нас было возгорание в двигательном отсеке, герр майор! – хрипло сказал Ланге. – Температура зашкалила. Мой механик–водитель может подтвердить. Наш танк тоже закидали бутылками с бензином, их осколки до сих пор есть на броне и в двигательном отсеке. Даже автоматический огнетушитель сработал.

– Молчать! Вы же стояли позади всех! Почему не расстреляли поляков с расстояния?!

Циммерман был туговат на ухо после контузии, потому и в нормальных ситуациях разговаривал слегка на повышенных тонах. А сейчас и вовсе орал так, что мог перекрыть рев танкового двигателя.

– На горящем танке? – возразил Ланге. – Мы при движении задним ходом отсекали поляков от танков огнем пулеметов, пока не отошли за угол потушить пламя. За это время я лично покинул танк и выглянул из-за угла, и в этот момент поляки уже лезли на танки. Дальше стрельба по танкам смысла не имела. Мы могли причинить вред своим же.

Повисло молчание. За окном зарокотал двигатель танка и раздались чьи-то гортанные команды. Словно очнувшись, Циммерман снова взорвался:

– Почему же вы не тушили пламя, стоя в виду тех танков и стреляя по ним? Послали бы заряжающего тушить огонь! А сами бы стреляли вдоль улицы из двух пулеметов, мешая полякам!

Доля истины в словах Циммермана была, но и Ланге оказался не лыком шит:

– Огнетушитель пристегнут к броне в правом переднем углу танка, герр майор! У поляков могла быть засада и в домах перед баррикадой. Заряжающего бы подстрелили, пока он отстегивал бы огнетушитель с брони, а потом и наш танк бы сожгли под носом у поляков.

И добавил:

– Нам нужна была пехота для сопровождения. Я говорил об этом.

А это уже был камешек в огород покойного Шварца, который, несмотря на возражение Ланге перед выездом с базы, решил не ждать пехоту и двигаться к блокпосту без нее. Тем более, что выдвигаться к посту было приказано только танкам. И здесь, на базе, оставались свидетели, готовые подтвердить его слова.

– Разберемся! – махнул рукой Циммерман. На удивление, теперь тон его стал нормальным. – Приведите танк в порядок, пополните боекомплект и ждите новых приказаний.

– Яволь, герр майор! – щелкнув каблуками, лейтенант вышел.

***

Витольд вернулся от Коэхера через полчаса. Вместе с ним прибыл поручик²⁹ Владислав Романский, бывший танкист польской армии. Грохоча ботинками по броне, оба они забрались на танк, в котором сидел Якуб.

– Коэхер приказал мне перегнать обе «Пантеры» к нему на Окоповую улицу, – без обиняков сообщил Владислав, передав Якубу смятый листок бумаги с несколькими скупыми строчками и аккуратной подписью Евгения. – Дозвольте осмотреть трофеи?

– Без проблем, поручик, – кивнул Якуб, ознакомившись при свете карманного фонарика с рукописным приказом. – Каким маршрутом планируете ехать на Окоповую?

– К чему вопрос? – насторожился Романский.

– Эти танки во время атаки разбили нашу баррикаду, – поднял на него глаза Якуб. – Она вон, перед вами, сами посмотрите. Если поедете через нее, то разрушите окончательно. А нам до утра ее восстановить надо. Плюс, я не знаю, что там по улице дальше творится. Может, там уже немцы. Один их танк как раз туда, за угол и отступил сегодня после боя.

– Понял, – кивнул Романский. – Перегоню танки мимо кладбища, по тылам. Коэхер также приказал послать к вам подкрепление с ручным пулеметом и парой «фаустпатронов»³⁰, скоро они будут тут.

– Благодарю, поручик. Позвольте-ка, я вылезу…

Первая «Пантера», порыкивая мощным двигателем, растворилась в ночной темноте через десять минут. На всякий случай Якуб приказал Витольду и Вацлаву сопроводить поручика, потом вернуться за второй машиной вместе с ним, и те заняли места в башне – учитель на месте наводчика, паренек на месте заряжающего.

– Нацепи вот эти наушники. Это переговорное устройство. Вот так, да, а теперь жми сюда, на кнопку на проводе. Пока держишь, можешь говорить, и тебя услышат все, кто в танке в таких же наушниках, – объяснил Витольду Вацлав перед тем, как они выехали с Карольковой улицы. – Попробуй.

– Меня слышно? – несмело произнес Витольд, нажав тугую кнопку.

– Вполне себе, – отозвались наушники чуть дребезжащим голосом Романского.

Вацлав же между делом показал ему, как обращаться с пушкой, пересказав то, что услышал ранее от Эриха. Паренек попробовал открыть и закрыть затвор орудия, и у него внезапно получилось, чем он очень обрадовался: первый день в танке, а уже что-то может делать. Правда, чуть не выронил снаряд, оказавшийся в орудии – еле успел поймать увесистый цилиндр и запихнуть его обратно в орудие, придя в ужас: не подорваться бы в первый же день!

Внутри танка Витольду с непривычки показалось тесновато: куда ни повернись, какие-то углы, выступающие части, непонятные механизмы. Под ногами вдоль танка проходили громоздкие агрегаты трансмиссии³¹, на стенках корпуса под башней грозно поблескивали в боеукладке массивные снаряды и магазины к пулеметам. Над головой Вацлава, сидевшего по левую руку от орудия, мягким светом светился во мгле периметр командирского люка, выкрашенный светящейся краской.

Кататься по темным варшавским улицам оказалось тревожно, но интересно. У «Пантеры» с ее шестнадцатью сдвоенными опорными катками, расположенными в четыре ряда, был весьма плавный ход – она мягко шла по мостовым, глотая неровности и легко объезжая немногочисленные препятствия. Романский, впервые с тридцать девятого года оказавшийся в знакомой обстановке, искренне наслаждался процессом вождения.

Ехать было недалеко – в конце квартала Каролькова улица заворачивала вправо и пересекалась трамвайными путями, после чего вливалась в Окоповую улицу. Там Романский повернул направо и подвел «Пантеру» к заранее заготовленному укрытию – узкому переулку между двух домов, куда и заехал задним ходом. Вокруг в темноте рассредоточились повстанцы Коэхера, охранявшие подступы к улице от возможных вылазок немцев.

– Хороша машинка, – крякнул Романский, вылезая из танка. – Теперь айда за второй.

Идти обратно на Каролькову улицу пришлось через стоявший у самых железнодорожных путей дом, разрушенный еще с утра шальным снарядом. Взрыв разворотил здание сверху донизу, и теперь трое повстанцев шагали через него по черепкам посуды и осколкам стекла, предательски хрустевшим под сапогами, а сверху свисали ошметки перекрытий и проводов. Воняло канализацией и еще чем-то резким химическим.

– Днем тут на путях немецкий снайпер двоих наших снял, – негромко сказал Романский, когда они подошли к пролому в стене и осторожно выглянули наружу. В лунном свете блестели рельсы, но ничего больше разглядеть не удавалось – только темные очертания кустов поодаль, и за ними – погруженные в ночной сумрак дома без единого огонька в окнах.

– Да вряд ли он до сих пор тут караулит, – бодрясь, громким шепотом отозвался Вит, чувствуя, однако, холодок внутри. «А ну, как я неправ?» – подумалось некстати.

– Береженого бог бережет, – возразил поручик, внимательно вглядываясь в мглу и вслушиваясь в ночные звуки – далекую стрельбу и легкие дуновения ветерка. – Вроде тихо. Пошли!

Без особых приключений все трое добрались в потемках до Карольковой улицы и, доложив Якубу, что все в порядке, забрали и второй танк. Романский еще что-то обсудил с Якубом напоследок перед тем, как вернуться к «Пантере» – Вацлав в это время торчал в башне, Витольд же сбегал к деду попрощаться.

Тот при свете керосинки пил чай в своей комнатушке в мастерской.

– Ну, что там? Как? – спросил старик, когда паренек вошел к нему в мастерскую. – Надавали бошам по шеям?

– Да, только Тадеуш погиб… – вздохнул Витольд, садясь рядом на ящик из-под инструментов и глядя на морщинистое лицо старика. Тот уже плохо видел, поэтому частенько смотрел куда-то мимо собеседника при разговоре, и потому казалось, будто он мыслями не здесь. Вот и сейчас он повернул голову на звук, с удивлением широко распахнул глаза, глядя в стену рядом с Витольдом:

– Как погиб?!

– Пуля в шею. Сразу умер. Боши прорвались через баррикаду.

– Бедный парень! – вздохнул дед, рука его дрогнула, и чай плеснул из кружки на брюки, но он словно не заметил этого. – Бошей много было?

– Три танка. Без пехоты шли. Два мы захватили, один сбежал, – гордо ответил внук. – Я… Мы танки перегоняем сейчас в другое место.

– Куда? Когда вернешься?

– Я вернусь, дед, обещаю. Позже. Куда гоним – военная тайна, – торопливо сказал Витольд. И, подумав, добавил:

– Я добровольцем в экипаж записался.

– Так ты ж танки впервые видишь! – с сомнением в голосе произнес дед.

– Так у меня дед механик, и отец механик. Разберусь как-нибудь!

Они помолчали. Все собирался отец Вита с семьей в тридцать девятом году из приграничного захолустного городка переехать в Варшаву, к деду. Даже уехал уже туда устраиваться на новом месте – ему обещали хорошую должность на одном заводе. На второе сентября были билеты на поезд и у самого Вита с мамой и сестрой – а первого сентября немцы пересекли границу и начали вторжение. Поезда ходить сразу перестали. Колонну польских беженцев, беспорядочно отступающую к столице, немецкие самолеты разбомбили на следующий день, перепуганный мальчишка скатился тогда в канаву и лежал там до глубокой ночи, боясь высунуться, потом в потемках нашел в месиве обломков и рухляди на дороге маму и сестру – уже неживых. Похоронил обеих в придорожном лесу – в обломках разбитого грузовика нашлась лопата, ей и рыл. Потом шел неделю, питаясь, чем придется, в столицу. Когда пришел – там уже хозяйничали немцы. Отыскал с трудом отца и деда во взбаламученном войной городе, и вроде поначалу все стало налаживаться, но через три месяца после того отца вдруг схватили нацисты и упекли в концлагерь. Уже после оттуда пришло от верных людей известие, что отца немцы казнили той же зимой. Так Вит и рос с дедом – больше никого не осталось у него из родни. Перебивались случайными заработками, – одно время Витольд даже воровал вместе с Пуделем и другими своими друзьями уголь из составов на железной дороге, чтобы потом было чем топить печь и что продавать на черном рынке. В сорок первом дед нашел работу в маленькой автомастерской и стал попутно наставлять внука, как с инструментами работать – тем и жили. Подпольная школа «Армии Крайовой» стала спасением для Витольда – там он учился понемногу, чем дед оказался крайне рад. Но потом Витольда стали привлекать к диверсиям, как связного, а иногда подручного или наблюдателя. К пацанам у немцев вопросов было меньше. От этого дед уже был далеко не в восторге, но деваться было некуда. В те страшные дни очень многим приходилось выбирать между «плохо» и «очень плохо».

– Ладно, – тяжело вздохнул дед, отставив кружку. – Большой уже. Не дури, под пулю зазря не суйся. Бошам наваляй, сколько успеешь. За нас двоих. С меня уже вояка как с говна пуля. Не вижу ни черта. В танке, может, хоть жив останешься… – он замолчал, осекшись на полуслове и отвернувшись, чтобы внук не видел его слез.

– Хорошо, дед, – встал с ящика Витольд и обнял его. – Мне пора. Береги себя.

Дед слабо похлопал его по спине – мол, иди уже.

На улице Романский прогревал двигатель «Пантеры». По его указанию Якуб отправил вместе со вторым танком Вацлава, Витольда и двух пленных – на случай, если на месте потом потребуются какие–то консультации или уточнения. Нацистов загнали на машину и разместили за башней, связав заодно руки за спиной и завязав глаза.

– Витольд, будешь их охранять при перевозке. Сидишь снаружи, держишь на прицеле, дернутся – ну… по ситуации там действуй, – приказал Якуб. – Надо бы их живыми довезти.

– А как они связанные держаться будут на ходу? – с сомнением посмотрел на пленников Витольд.

– Резонно, – согласился высунувшийся из командирского люка Вацлав. – Еще одну веревку, парни, спинами их посадите друг к другу и за вон те ручки на люке над мотором примотайте.

– Добро!

На этот раз Витольд всю дорогу сидел снаружи, привалившись спиной к башне и держа МП40 на коленях, а темные дома убегали мимо него назад, во мглу, под то нарастающий, то стихающий рев двигателя. Два пленных немца, привязанных к ручкам на бронированной крышке капота, молчали, мотыляясь туда-сюда при поворотах, и Виту даже пришлось пару раз придержать одного за воротник, чтобы они не свалились с танка.

– Danke! – пробормотал бош.

– Битте! – угрюмо отозвался Витольд. По-немецки он говорил не столь бегло, как Вацлав.

***

При слабом свете двух керосинок Коэхер с Романским держали военный совет в подвале дома на Окоповой улице, превращенном в штаб. Евгений хмурился, глядя на карту города с наспех нанесенными пометками тут и там – судя по известным ему данным, повстанцы удерживали значительную площадь городской застройки по обоим берегам Вислы, но немцы уже начинали рассекать оборону, продвигаясь по улицам под прикрытием бронетехники и с помощью артиллерийского огня. Оба городских аэродрома, железнодорожный вокзал и все мосты – все было пока в руках нацистов. Под контролем поляков оказалась лишь территория городских районов на западном берегу Вислы – Ставки, Воли, Жолибожа, Центра, Старого Города, Мокотува и нескольких других. Ситуация, тем не менее, оставалась зыбкой и нестабильной – там, где сейчас были свои, вскоре уже могли оказаться враги, и наоборот. Каждая группировка повстанцев держала оборону в своем районе и на своей улице, иногда сумев наладить связь с соседними отрядами – но общего единого командования практически не было. Поэтому и оказавшиеся подарком судьбы трофейные танки Коэхер решил использовать по своему усмотрению.

– Твое мнение, только честно – нормальные машины нам достались? – без обиняков спросил Коэхер. С Романским они были знакомы не первый год, и потому могли говорить откровенно.

– Выглядят новыми, – пожал плечами поручик. – Немцы умеют хорошую технику делать. Но без постоянного снабжения долго мы не провоюем. Нужны топливо, запчасти, боеприпасы, ну, и ремонтники. Так что буду честен – большой вопрос, насколько нам всего этого хватит.