Спали все тревожным, неглубоким чутким сном, но все же проснулись относительно отдохнувшими около семи утра, когда солнце стало пробиваться через сгустившиеся за ночь облака над столицей. Несмотря на стрельбу в соседних кварталах, на Окоповой улице до девяти утра было тихо.
Продрав глаза, Витольд, зябко поежившись, пошел осмотреться, повесив на плечо МП40. Заодно и облегчился за углом дома без лишних глаз. Вокруг него была обычная городская застройка – трех- и четырехэтажные многоквартирные дома, брошенные своими жителями, либо ушедшими отсюда из–за военных действий, либо выселенными ранее немцами в ходе чисток. Кое-где уже успели побывать мародеры: в ряде квартир были выломаны двери, и в комнатах царил бардак – содержимое шкафов, столов и комодов было вывернуто прямо на пол, ветер гонял по комнатам пух из разодранных перин и подушек.
– Пожрать бы, – вслух сказал кто-то из повстанцев. То ли Рык, то ли Зенка – Вит не понял.
Со снабжением едой у повстанцев, мягко говоря, было не очень, как и с оружием, и с боеприпасами. Восстание началось без толковой подготовки: что уж греха таить, многие из руководителей его почему-то наивно рассчитывали захватить город за считанные часы, да еще оперативно получить помощь от подходящих советских войск с востока, а заодно по воздуху – и от западных держав. В действительности же повстанцы воевали третий день на подножном корме. Поэтому Витольд решил осмотреть ближайшие дома в надежде найти хоть что-то съестное.
В трех наспех осмотренных им квартирах не нашлось ничего интересного. Он решил подняться на второй этаж и поглядеть там, как вдруг услышал сверху негромкий детский плач. Перехватив поудобнее оружие, повстанец, стараясь не шуметь, поднялся по лестнице. Двери в двух ближайших квартирах были снесены с петель, но третья, запертая, выглядела целой. Поразмыслив, Витольд постучался в нее:
– Добрый день! Я боец Армии Крайовой, откройте, пожалуйста! Мне нужна вода…
– Уходите! У нас ничего нет! – раздался из–за двери срывающийся девичий голос.
– Простите, пани, я просто искал чего-нибудь поесть и попить, – честно сказал повстанец. – У вас все нормально?
– Ничего у нас нет, уходите!
Судя по голосу, ей было лет шестнадцать–семнадцать.
– У вас есть хотя бы вода?
Из-за двери ничего не ответили, но Витольд явственно ощутил страх, словно бы струящийся, как дым, через замочную скважину двери. Потом с той стороны двери снова раздался плач – на этот раз совсем маленького ребенка, лет четырех–пяти:
– Где мама? Я хочу к маме!
– Франтишек, тихо, мама скоро придет!
– Ее уже три дня нет! Где мама?!
– Скоро придет, помолчи, я сказала! Уходите, вы пугаете моего брата!
– Простите, пани, – Витольд повернулся, чтобы уйти, и тут сверху донесся громкий пропитой голос:
– Эй, да тут кто-то есть на втором этаже! Пошли, посмотрим!
Витольд отшатнулся, вжимаясь в стену и вскинул оружие. Сердце утроило пульс, руки чуть задрожали – он глубоко вздохнул и присел на корточки, чтобы ствол не водило, и ловчее было стрелять. «Свои же тут, что ли, мародерят?!» – мелькнула запоздалая мысль. «А! Свои, не свои, какая разница! Чуть дернутся, пристрелю к чертям!» – тут же решил повстанец, беря площадку на прицел.
– Я тоже слышал, Ежи! – отозвался второй хриплый бас. По лестнице загрохотали тяжелые башмаки – обладатели голосов спускались к нему на второй этаж. – Если там девка будет, чур, я ее первый!
– Посмотрим!
– Стоять, руки вверх, Армия Крайова! – заорал Витольд, едва первый из тех двоих появился на лестнице на фоне светлого окна: здоровенный небритый верзила в брюках, рубашке, сапогах, с польским солдатским ранцем на плече и револьвером в левой руке. Увидев направленный на него ствол, верзила изрядно удивился и стал поднимать револьвер:
– Ах, ты…
Витольд, сжав зубы, нажал на спуск, МП40 загрохотал и затрясся в его руках, выплевывая пламя и стреляные гильзы – здоровяка отшвырнуло на стену, с треском разлетелось от пули стекло в окне рядом с ним. Бахнул револьвер мародера – падая, он нажал на спуск, но его пуля ушла в стену правее Витольда. Сползая по стене, здоровяк испачкал ее темно-красным – изо рта у него вытекла струйка крови, и, несколько раз конвульсивно дернувшись, он затих.
«Убил, убил, убил!» – словно заело одну мысль в голове паренька. Пульс зашкаливал, пальцы мертвой хваткой вцепились в замолчавшее оружие – Вит медленно убрал палец со спуска. «Убил!» – в ушах его шумело от грохота стрельбы в тесном помещении. «Почему автомат не стреляет? Патроны все? Не, очередь выстрелов на десять, может, была… Заело?».
Рукоятка затвора почему-то застыла в среднем положении – паренек попытался продернуть ее, но тщетно. Заело намертво.
– Ежи! Ежи, твою мать! – вывел Витольда из мгновенного оцепенения голос второго неизвестного, еще не видимого ему из–за лестницы. Потом раздался топот – второй мародер со скоростью курьерского поезда убегал вверх по лестнице.
За дверью снова заплакал мальчик:
– Ханна, где мама?! Почему там стреляют?!
– Тише, Франтишек, уйди от двери! – повысила голос сестра.
– Нет, я хочу к маме! Мама-а-а-а!!!
Витольд, не опуская оружия и осторожно ступая, поднялся на площадку к здоровяку, недвижно лежавшему у стены. Убедившись, что выше по лестнице никого нет, он забрал у него револьвер и оказавшийся неожиданно тяжелым ранец. «Ублюдок!» – с ненавистью подумал он, глядя на сытую морду убитого. Такой же мародер, попавшийся ему по дороге в тридцать девятом, с ехидной улыбкой отобрал у него последнюю еду, когда он в одиночку пробирался к деду в Варшаву и шел через какую–то покинутую жителями деревню.
Револьвер Витольд сунул за пояс, потом открыл ранец – там были аккуратно уложены бумажные свертки с едой. «Хлеб, сыр, колбаса, лук! И бутылка воды! Вот это находка!».
Снаружи уже грохотали ботинки приближающихся повстанцев – выстрелы, неожиданно раздавшиеся практически на их позициях, всех взбодрили, и несколько бойцов отправились на разведку. Вытащив часть хлеба и колбасы из ранца, Витольд бегом вернулся к двери и постучал:
– Пани, пани, мародеры ушли. Я ухожу, у двери оставил вам немного еды. Удачи, пани, тут опасно, вам лучше уходить отсюда, пока не стало хуже!
– Я не открою вам, я боюсь. Спасибо! Уходите. Франтишек! Быстро в комнату!
– Мама, я хочу к маме-е-е!!!
– Я ухожу, пани. Все хорошо. Заберите еду, когда я уйду.
Она ничего не ответила.
***
Вернувшись с трофеями к танку, Витольд вкратце доложил о произошедшем Вацлаву, про себя удивляясь, как относительно спокойно он воспринял убийство мародера. Видать, воочию увиденные в тридцать девятом (да и потом) смерти ожесточили его сердце и очерствили душу, раз он так легко сам смог сегодня убить себе подобного.
– Ясно, – хмыкнул Микута. – Говоришь, у него ранец с едой был? Раздели еду с экипажем на завтрак.
– Есть, пан командир.
– И в восемь построение у танка.
– Есть! – подбежав к танку, где мехвод осматривал гусеницы, заряжающий сказал, стараясь придать своему голосу самое обычное выражение:
– Я тут поесть раздобыл, пошли, позавтракаем.
– О, как! – восхитился Рык, глянув на него. – Ты, что ли, там стрелял сейчас?
– Да, мародеры попались. Одного застрелил, второй убежал.
– Опасный ты парень!
– Да ладно, – отмахнулся Витольд. – Автомат только заклинило что-то.
– Посмотрим сейчас, – мехвод вытер ладони ветошью. – Показывай, что там.
– Патрон, наверное, перекосило, – деловито пояснил Витольд, снимая с плеча свой МП40 и отстегивая полупустой магазин. – Глянь, дергаю вот, и ничего…
Рукоятка затвора, до того стоявшая в среднем положении, вдруг легко подалась вперед, повинуясь разжимающейся пружине.
БАБАХ!
Стреляная гильза, звякнув, отскочила от брони танка. Повисшую на мгновение гробовую тишину тут же разорвал вопль разъяренного быка:
– Идиот!!! Дай сюда оружие! – мехвод вырвал пистолет-пулемет из рук Витольда. – Какого дьявола ты на меня его направил?!
Ужас электрическим разрядом пронзил заряжающего от затылка до пяток. В момент, когда он дернул затвор, ствол оказался направлен лишь чуть в сторону от живота мехвода, и только это и спасло того – пуля пролетела совсем рядом с Рыком, уйдя в трухлявую стену соседнего сарая.
– Оружие! Всегда! Считают! Заряженным! – надрывался тем временем Рык. – Если у тебя отказ, то вдвойне! Вдвойне осторожным надо быть!
– Простите меня… – Витольд стоял, понурившись, глядя себе под ноги. Уши его горели, будто от лихорадки. Ему было ужасно стыдно за глупость, которую он совершил. Палец его, конечно, не лежал в этот момент на спуске, но, видимо, того и не требовалось – патрон был в стволе, чего хватило, чтобы боек наколол капсюль, и оружие самопроизвольно выстрелило.
– Да что мне твое «извините»! С тобой и до бошей не доедешь! Мне тебя бояться надо больше, чем их!
Прооравшись, мехвод быстро разобрал оружие:
– Смотри сюда! Его напрочь засрали до тебя еще, чистить надо! Вот затвор и заклинило. Тащи ветошь и масленку. И заруби себе на носу! Увижу, что ствол на меня или кого еще направил – лично пристрелю! Сразу!
– Есть! – Витольд метнулся к танку и забрался внутрь, где на дне боевого отделения еще накануне углядел два ящика со всяким полезным в военном деле барахлом. Вернувшись к Рыку, он разложил детали оружия на пустом мешке, расстеленном на земле у гусениц, и стал ожесточенно стирать с них ветошью обильный пороховой нагар. Мехвод тем временем нервно закурил, несколько раз сломав спички, и тут откуда-то вынырнули стрелок с наводчиком – оба худые, коротко стриженые, длинные как жерди, с острыми чертами лица и пронзительными карими глазами, похожие, как братья:
– Что тут за шум, а драки нету?
–Кто стрелял?!
– Витольд проспорил мне колбасу, – ответил мехвод, затягиваясь. – Он не верил, что раз в году палка стреляет. Вот. Выстрелила, – ухмыльнулся он. Пальцы его уже почти не дрожали.
– А! А колбаса где?!
– В ранце у меня, – заряжающий, не поднимая взгляда от разобранного оружия, указал на стоявший у гусеницы трофей с едой. – Угощайтесь.
– Дай бог тебе здоровья и бабу покрепче, – крякнул Зенка, поднимая ранец. – Да тут всем как раз хватит!
– Спасибо, я не голоден, – буркнул Витольд. – Рык, как это собрать обратно?
– Пружину сюда, и тут до упора. Потом винт поверни. Да не так. Смотри, вот так и теперь так… – мехвод ловко, будто всю жизнь этим занимался, соединил отдельные детали и отдал оружие Витольду.
О проекте
О подписке