Глава шестая
Верблюжья колючка. Мои записи. Качать вратаря!

С первого сентября жизнь постепенно вошла в накатанную колею. Школа. Дом. Библиотека. Спорт. Английский.

Заготовка верблюжьей колючки.

Этот важный пищевой ресурс для верблюдов, которые вовсю использовались как в Кушке, так и во всём Туркменистане, рос повсюду.

Его требовалось осенью заготавливать, чтобы горбатым животинам было что пожевать зимой.

А кто лучший во всём мире заготовщик верблюжьей колючки?

Правильно, советский школьник! Пионер и комсомолец. К слову, не только верблюжьей колючки. Специально этим вопросом не интересовался, но память Серёжи Ермолова хранила воспоминания о том, как до переезда в Кушку, на Украине, в селе Лугины Житомирской области, школьники заготавливали хмель. Начиная с пятого класса и старше. Наш пятый класс участвовал в полном составе. При этом везде писалось и говорилось, что детский труд в СССР не используется.

Оказывается, используется вовсю. И хмель на Украине, и верблюжью колючку здесь, в Кушке, мы заготавливали, во-первых, за счёт занятий в школе (то есть на это время занятия отменялись), а во-вторых, совершенно бесплатно.

Справедливости ради следует заметить, что эта работа была нам, скорее, на пользу.

Большинство ребят и девчонок относились к школе как к нудной обязанности, которая надоела хуже горькой редьки. Поэтому «колючка» (так мы эту обязаловку коротко называли) воспринималась своего рода развлечением, – что бы ни делать, лишь бы в школу не ходить.

Опять же, труд этот не был слишком уж тяжёлым, и перенапрягаться никто никого не заставлял.

Главные инструменты – хорошо наточенная лопата и грабли. Пацаны рубят лопатами под корень зелёные невысокие кусты, а девчонки сгребают их в кучи. Потом приедет машина и всё заберёт.

Обед – бутерброды, хлеб, котлеты, сало, огурчики и чай в термосах – с собой. Развели костерок из обломков саксаула, пообедали, поболтали и снова за работу. Ещё пару часов – и по домам. С чувством выполненного долга.

Опять же, когда б я ещё научился так хорошо затачивать лопату напильником?

Из развлечений, не требующих физических усилий, – кино и книги, художественная литература.

Ещё – общение с друзьями-товарищами.

Однако я чувствовал, что наши интересы расходятся всё больше. Поначалу, когда я только-только осознал себя в чужом мальчишеском теле, мне было интересно вернуться в детство. Мальчишеские игры. Свежесть ощущений. Другой, новый мир – такой похожий и одновременно непохожий на Гарад. Другое время, в конце концов!

По сути, я словно воспользовался машиной времени, описанной, кстати, не только в фантастических романах земных писателей, но и гарадских. Даром что в реальности машину времени построить невозможно. Во всяком случае, гарадская наука такой возможности не видит. А я сумел.

Способ оказался абсолютно фантастическим и от меня ничего не зависело, но тем не менее.

Так вот. Поначалу всё это будоражило. Но постепенно стало понятно, что взрослый человек в теле мальчика всё равно остаётся взрослым человеком. У меня были взрослые интересы и потребности, удовлетворить которые моё здешнее детское существование не могло.

Не скажу, что мне было скучно, но, если честно, я всё ждал, когда со мной свяжутся и вызовут в Москву для настоящей работы над антигравом и другими проектами, которые давно были мной разработаны, описаны на бумаге и на всякий случай лежали в рабочем сейфе отца, в его кабинете в танковом полку. Помню наш разговор по этому поводу.

– Вот, пап, – я потянул ему толстую картонную папку, внутри которой лежало около двухсот пятидесяти машинописных страниц и несколько десятков чертежей и схем. – Можешь спрятать надёжно?

– Что это?

– Мои изобретения. Начну разрабатывать подробно и внедрять, когда антиграв получит признание.

– Однако. Значит, антиграв – это не всё?

– Не всё.

– А что ещё, если не секрет? Хотя бы вкратце.

– Персональная ЭВМ– компьютер, доступный каждой семье среднего достатка, а в перспективе каждому советскому человеку. Коммуникативная сеть из этих компьютеров, основанная для начала на уже существующих телефонных сетях, а затем и на специально проложенных.

– Сеть? Для чего?

– Представь свой полк на учениях или, не дай бог, на войне. Как тебе возможность практически мгновенно получать информацию о противнике и столь же мгновенно обрабатывать её и доводить приказы до командиров батальонов, рот, взводов? Как тебе компьютер в каждом танке, который, на основе полученной информации, мгновенно вычисляет расстояние до цели и сам наводит танковую пушку?

– Скажу, что это фантастика.

– Сейчас – да. При наличии компактных компьютеров и компьютерной сети, о которой я говорю, – уже нет. Там множество трудностей и нюансов, но, если такую сеть создать… Танковый полк на войне – ладно, это нетипичный случай, хотя, как военный, можешь задуматься, что это даст на уровне батальона, роты и даже взвода. Не говоря уже о дивизии, армии, фронте и всех родах войск, – война станет совсем другой. Возьмём повседневность, быт. Откуда советский и не только советский человек берёт информацию, когда ему это нужно?

– Книги, словари, энциклопедии, газеты, журналы, библиотеки, архивы, – перечислил папа. – Ну, ещё позвонить можно куда-нибудь. Хотя и не факт, что там ответят.

– Вот. А теперь представь, что нужную информацию можно получить практически мгновенно, прямо из дома, не сходя с места.

– Скажу, что это революция, – чуть подумав, сказал папа. – А, погоди, о чём-то таком я читал. Кажется, у тех же твоих любимых Стругацких. Большой Всемирный Информаторий, – вспомнил он. – БВИ, да?

– Не совсем. Всё проще и одновременно сложнее. Но главное – быстрее и лучше. Если хочешь, можешь ознакомиться подробнее, – я показал глазами на папку.

– Обязательно. Должен же я знать, что лежит у меня в сейфе. Но сначала всё-таки расскажи.

– Хорошо. Ещё – кварковый реактор, который способен дать практически неисчерпаемую энергию; станция Дальней связи на Луне, с помощью которой можно посылать сигнал на любое расстояние и принимать тоже; ядерная двигательная установка для космического корабля-планетолёта и, до кучи, парочка новых сверхпрочных, недорогих и лёгких материалов, чтобы всё это сделать: углерит и пластмонолит.

– Всё? – спросил папа.

– Пока – да. Позже, возможно, появятся ещё.

Наступило молчание. Папа явно переваривал информацию и мучительно подбирал слова.

– Сынок, – промолвил он, наконец, посмотрев на меня глазами, полными любви и тревоги. – Ты ничего не хочешь мне рассказать? Если это важно, обещаю, что всё останется между нами, и я… мы с мамой, не станем предпринимать никаких мер.

– Ты, наверное, имеешь в виду помещение меня в психиатрическую лечебницу или, говоря простыми словами, сумасшедший дом? – напрямик спросил я.

– Никаких мер, – твёрдо повторил отец. – Но ты не сумасшедший, я вижу.

– Слава богу, что ты это видишь, – сказал я. – Пап, я понимаю, что всё это выглядит совершенно невероятно и фантастически, но я, правда, не знаю, откуда всё берётся в моей голове. Сначала мне самому казалось, что я схожу с ума. Но после того как я залечил бабушке порез, а до этого фактически заставил пацанов отдать мне перстень утопленника и забыть об этом, а потом вылечил тётю Фиру… Я, конечно, не врач, но, по-моему, сумасшедшие так не могут. Просто потому, что они сумасшедшие. Психически больные люди. А уж когда удалось собрать работающий прототип антиграва… – я покачал головой изо всех сил стараясь выглядеть растерянным. – Пап, я правда не знаю, откуда это всё берётся. Такое впечатление, что, пока я был в коме после аварии, эти знания и способности кто-то просто вложил мне в голову.

Последние слова мне было очень легко произнести, поскольку они были чистейшей правдой.

– Самое главное, – сказал папа, чуть подумав, – что этого не может знать никто. При всей нашей вере во всемогущество науки – это не так. Нет никакого всемогущества даже близко. Мы всех людей на планете досыта накормить не можем, какое уж тут всемогущество… Про болезни и вовсе молчу.

Всё-таки умный мой папа, прямо гордость берёт. Даром, что военный.

Последнее замечание хоть и кажется в какой-то мере оскорбительным, но таковым не является. Правда вообще не может быть оскорбительной. Оскорбительная правда. Чувствуете? Фальшиво звучит. Просто каждое занятие накладывает на человека свой неизменный отпечаток.

Военные – люди, для которых подчинение приказу заложено в подкорке, а Устав – священная книга. Военный, как никто, знает, что инициатива наказуема и наказуема жёстко. Поэтому они и ведут себя соответственно. На первом месте – исполнительность. Ум и глубокий анализ – на втором. А рефлексии и вовсе места нет. Какая рефлексия? Родина приказала – вот и вся рефлексия.

То же и профессиональные спортсмены. Я уже упоминал, что в СССР официально профессионального спорта нет, но на самом деле, фактически, есть. Чтобы достичь высочайших результатов, нужно отдаваться тренировкам и соревнованиям полностью. Без остатка. На другие занятия времени и, главное, желания не остаётся. Опять же, развиваешь мышцы – страдает мозг. И наоборот.

Исключения есть, но они только подтверждают здешние правила. Типичный образ учёного – лысый задохлик в очках и мятом костюме с пальцами, испачканными чернилами и мелом. Спортсмена – мускулистый здоровенный парень с одной мыслью в голове: быстрее, выше, сильнее.

Гармонии в развитии – вот чего не хватает советскому обществу в целом и отдельным людям в частности. На словах мы к ней стремимся, а вот на деле…

Про гармонию в развитии индивида и общества следовало написать ещё одну папку (возможно, и не одну), но с этим я пока решил повременить, – справиться бы с тем, что уже есть.

– Хорошо, – сказал папа. – Спрячу у себя. Но ты уверен, что не нужно это отдать комитетчикам?

– У комитетчиков есть, – сказал я. – Меньше этой, но есть. И вообще. Пусть сначала по антиграву решение примут.

Маме, после некоторого размышления, я тоже сообщил о папке с записями.

В конце концов, мы семья, а в семье всё должно быть общим – и радости, и победы, и трудности, и повседневный быт.

Сестре Ленке, конечно, говорить не стал. Довольно её гениальной детской интуиции, которая подсказывает, что её брат – не обычный человек. Подрастёт – всё узнает.

Суперматч со сборной дивизии всё-таки состоялся. Фактически это был товарищеский матч, он ничего не решал, мы были чемпионами Кушки этого года, и официально отнять у нас это звание можно было только в следующем году.

– Но ты же понимаешь, что так это оставить мы не можем? – спросил меня папа.

– Реванш? – ответил я вопросом на вопрос. – Не за то отец сына бил, что играл, а за то, что отыгрывался.

– Ха-ха, – сказал папа. – Мы вас порвём. Дивизия – это сила. Настоящая.

– Не сомневаюсь, – сказал я. – На поле боя. На футбольном, к счастью, другая игра.

– Я не поняла, – вмешалась мама. – Вы за кого болеть собрались, товарищ подполковник, – за любимого сына или свою дивизию?

– Э…

– Мама, – примиряюще сказал я. – Ты же знаешь, папа вообще не болельщик.

Это была правда. До Кушки у нас был телевизор, но я не помню случая, чтобы отец смотрел футбольные матчи или слушал репортажи по радио. Ни футбольные, ни хоккейные. Видимо, тут он пошёл в своего отца, деда Лёшу, который тоже был абсолютно равнодушен к футболу. При этом спортсменом отец был отличным, форму держал, и до сих пор мог сделать на полу «уголок», а потом спокойно выйти из него в стойку на руках.

– Я тоже не болельщица, – заявила мама. – Но тут дело принципа!

– Я болею за Серёжу! – заявила сестра Ленка.

Обе сверлили отца взглядами.

– Ладно-ладно, – поднял руки папа. – Накинулись. Конечно, за сына, как иначе! Однако довожу до вашего сведения, что наш комдив, полковник Копылов, отдал неофициальный приказ.