Тяжёлые портьеры из восточной ткани, потолок с лепниной в виде маленьких ангелов, которых можно принять за демонов и обнаружить на их очаровательных головках маленькие рожки, а на детских личиках – искушённые загадочные улыбки. Если присмотреться к ним внимательнее, они разные, и у каждого своё лицо. Вот тот, что спрятался в углу, самый милый, потому что он не смотрит на Германа и не задаёт ему мучительного вопроса: зачем ты здесь? А самый злой – в центре, его стрела туго натянута и всегда направлена на смотрящего. Как мог отец жить в квартире, напоминающей аквариум, в стиле хай-тек, где вместо стен прозрачные стекла? И странное ощущение, что кроме гневливого ангела ещё кто-то незаметно подсматривает за тобой, и хочется убежать на крышу дома, откуда весь город как на ладони, всё такое маленькое и игрушечное, как будто снова вернулся в детство, а рядом витают и пляшут облака, вызывая ощущение восторга, сотканного из нежнейшего изысканного шёлка с тёплыми цветовыми оттенками.
– Просыпайся, это я – Глеб, твой брат!
Глеб был похож на Германа, но шире в плечах и со смеющейся улыбкой на губах, он был любимцем отца, а на Германа возлагались большие надежды. Они были похожими и одновременно разными. Рядом с Глебом стоял мужчина в чёрном строгом костюме, отдалённо напоминающий Герману бомжа, собиравшего железные банки возле мусоропровода:
– Я вас не знаю, – сухо парировал Герман на появление мужчины, с первого взгляда, вызывающего у него отторжение.
– Это коллектор, – приветливо ответил Глеб. – Пришёл описывать имущество.
– Коллектор? – закурив сигарету, Герман вышел на широкий балкон и, подойдя почти к краю, посмотрел вниз.
Там далеко внизу был другой мир, и какой-то человек настойчиво сверлил Германа взглядом, так, что ему стало не по себе, а в голове, как азбука Морзе, передавались сигналы, и на секунду Герману почудилось, что незнакомец его хорошо знал, но он отогнал от себя эту настойчивую мысль и перевел взгляд на брата, стоявшего рядом с ним.
– Если ты хочешь сигануть с 41-го этажа вниз, то заранее составь на меня завещание. Потому что именно мне придётся собирать тебя потом по кусочкам, разбросанного на асфальте, а это зрелище не для слабонервных, – с легкой ухмылкой и убедительно умным лицом говорил Глеб. – Откуда здесь коллектор?
– Квартира отца находится в залоге. Мы должны за неё заплатить или съехать. Счета отца пустые. Вот как-то так, – рассуждал Герман.
– А как же его открытия, оцениваемые в миллионы? – недоумевая, Глеб смотрел на брата.
– Есть шифр от сейфа, но нет сейфа, где находится его секрет на миллион. – Герман достал из кармана исписанный неразборчивым почерком лист, вырванный из какой-то книги.
– Ты всё-таки нашел? – Глеб внимательно изучал написанное.
– Шифр к сейфу, которого нет, – Герман артистично развёл руками, демонстрируя свою эрудицию и великих классиков. – Ни дома. Ни на работе. Нигде. Зачем ключи от двери, если нет двери? А был ли мальчик?
– Ты смотрел в компьютере?
– Он чист и невинен, как детская слеза.
– Значит, у нас только этот лист бумаги. Не густо, – Глеб глубокомысленно усмехнулся, как делал это всегда, но за всем этим скрывалась лишь простодушная улыбка. – И в отличие от тебя, при любых обстоятельствах, я люблю жизнь и не люблю работать, вот такой нравственный урод.
– Это точно, – сухо ответил Герман, экстравагантно стряхнув пепел с сигареты.
Ему легко и приятно было находиться в компании с братом. Глеб рассмеялся, как смеётся ребёнок, не задумываясь, о чём он говорит и искренне веря – всё, что он говорит, является непоколебимой истиной:
– Я – герой своего времени. А вот кто ты? Ты словно оказался не в том времени и не в том месте. Может быть, ты хочешь повторить героическую жизнь нашего отца? Но для начала рассмотри его биографию под большой увеличительной лупой, и тогда реши для себя, ты действительно этого хочешь?
– Кофе и хаоса! – воскликнул Герман, иронично разбрасывая на пол аккуратно сложенные вещи домработницей Амалией Генриховной, которая досталась ему в наследство от отца вместе с квартирой на 41-м этаже, гардеробной, антикварным столом и декоративным сухим деревом.
Худая невысокая женщина без возраста, малоразговорчивая, серьёзная, в круглых очках и со строгой причёской из неокрашенных волос, была образцом преданности, пунктуальности и аккуратности. Она доводила квартиру до совершенства, являясь активным борцом на протяжении всей своей жизни с пылью, беспорядком и нездоровым питанием.
– Ничего не трогайте! – сухо произнёс коллектор. С блокнотом и ручкой, он тщательно осматривал всю квартиру, от шариковой ручки до состарившегося во времени, сделанного из кожи саквояжа, не один раз штопанного местным сапожником, и что-то неразборчивым почерком фиксировал в свой невзрачный, замусоленный от жира блокнот.
– Я вижу, вас повысили в должности, – подтрунивая, заметил Герман. – Каково это, быть коллектором? Палач лишает человека головы, и это более гуманно. Вы же забираете состоявшуюся жизнь, при этом не сочувствуете, и даже не краснеете, словно и вовсе лишены совести.
– Зря вы так. Совесть – это артефакт прошлого века. Сегодня же она утратила свою свежесть и актуальность, – серьёзно говорил мужчина, не отрываясь от своей работы. – Я всего лишь чиновник, соблюдающий порядок. Моя профессия, что ни говори, самая полезная для общества.
Глеб сидел возле антикварного стола, когда-то принадлежавшего отцу, за которым он сделал многие открытия. На столе зияло светлое пятно от кружки, оставленное на дорогой мебели.
– Ты пил кофе за папиным столом? Что на это скажет Амалия Генриховна?
– Наверное, она бы умерла вместе со столом, – предположил Герман. – Или превратила его в алтарь науки. Представляете поток паломников, желающих прикоснуться к священной реликвии. За этим столом наш отец сделал величайшее открытие, перевернувшее весь мир.
– Поверить не могу, ведь ему лет триста, а может, и более, – улыбаясь, парировал Глеб. Какой-нибудь мастер из Средневековья вытачивал этот стол, не предполагая, что пройдут столетия, уже не будет ни его, ни его детей, ни его внуков, а стол будет жить дальше, словно он бессмертный. У человека есть душа, и он смертен, а есть ли душа у стола?
– Душа всегда когда-то осеняет своим присутствием. А как вы считаете? – Герман обратился к коллектору.
– Стол, работы мастера XVI века. Вижу червоточинку от жучков, это не уменьшает его стоимость, а пятна от неаккуратности использования снижают цену на тридцать процентов, – мужчина под огромной лупой внимательно рассматривал стол, разыскивая его изъяны. – Насчёт души, она меня нисколько не интересует, поскольку не имеет веса, значит, её не существует.
Натянув отцовские очки себе на нос, Глеб с серьёзным лицом процитировал своего родителя:
– Мастер грязными руками ел креветок, создавал своё творение, и дерево впитывало его жизнь в себя. Но пришла невозмутимая Амалия, и маленькими ручками день за днём стала оттирать душу, как ни парадоксально, обычной тряпкой от пыли.
– А вот здесь царапина от кота, вот видите, – не без удовольствия воскликнул коллектор. – С вас причитается штраф за причинение ущерба государственному имуществу. А кота придётся выбросить.
– Кота никогда здесь не было, – серьёзно констатировал Герман. – И брат это может подтвердить, даже на Библии поклясться, если понадобится. Но если вас устроит, что кот всё же был, то можете и кота вместе с Амалией Генриховной конфисковать, вместо штрафа.
– Вы всё острите, – сухо повторял чиновник, тщательно внося всю информацию в свой блокнот. – Коты и домработницы не подлежат конфискации. Вы вели неправильный образ жизни, поэтому кот останется без дома, а женщина без работы.
– Вы когда-нибудь читали трактаты Авиценны? – серьёзно поинтересовался Герман. – Я нашёл их в библиотеке отца с его пометками и комментариями.
– Я уже давно не читаю, можно сказать с самого рождения, – серьёзно ответил чиновник. – Чтение умных книг утомительно, а разгадывание кроссвордов – это забавы избранных, к числу которых я не отношусь. Кстати, о книгах, они не представляют никакой ценности, можете их забрать.
– Интересно, а человеческая жизнь для вас представляет ценность? – полюбопытствовал Герман, наблюдая с каким усердием и невозмутимостью выполняет свою работу чиновник. – И как её можно измерить?
– К сожалению, прибор, определяющий ценность человечества по отдельности и в целом, ещё не изобрели. Высокопарно рассуждать о жизни – это привилегия политиков, философов и кабинетных аналитиков. Реальная жизнь – это люди, такие, как я, молчаливо исполняющие свой долг, не задавая лишних вопросов. Но есть тест, по которому можно определить, насколько тот или иной субъект необходим системе.
– Вы человека сравниваете с болтиком из автомастерской? Забавно. А как же насчёт гениев, рождаемых раз в столетия, а то и тысячелетия? – не унимался Герман. – Ведь именно они являются двигателями прогресса. Не так ли?
– Я не сомневаюсь, что есть более талантливые и менее талантливые люди, но лишь упорный каждодневный труд и соблюдение правил могут изменить мир.
– Заставь обезьяну много трудиться, и она прямо в зоопарке, не выходя из клетки превратится в человека. О да, это будет чудо! Я не удивлюсь, что это и есть наше будущее, – сострил Герман. – Вы отвергаете книги, а ведь именно в них спрятана многовековая мудрость.
– И что я должен с этой мудростью делать? – здравомысляще рассуждал мужчина. – Может быть, прикажете её намазать вместо масла на хлеб? Я реалист, и хочу быть таким как все. В этом и мудрость, и истина бытия, о которых вы говорите. Лучше быть частью чего-то великого, хотя бы маленьким болтиком, и я буду уверен, что…
Коллектор замолчал. Повисла пауза. Словарный запас дискуссии иссяк, а может быть, он дошел до тупика или шлагбаума, где дальше висела табличка: «Посторонним вход запрещён».
Задумавшись, Герман взял в руки одну из книг, продолжил:
– Я прочёл первый раз, ничего не понял. Потом второй, и так несколько раз. И вдруг книга открылась, я нашёл лазейку между двух слов, там должна быть запятая, а её нет, и смысл сказанного открывается иначе, и тогда всё, чему нас учили с детства, переворачивается с ног на голову. Понимаете, чтобы мы ни читали, мы видим всегда один и тот же смысл, но глубина и истина сокрыта между двух слов, – Герман обращался и к брату, и к чиновнику одновременно: – Я держал книгу в руках, как живое существо, она заговорила со мной. Я многого не понял, точнее, ничего не понял, кроме того, что с миром что-то не так.
– Нужно просто вовремя платить по кредитам, – сурово парировал чиновник. – Либо жить по средствам. Поверьте мне, тогда с миром всё будет в абсолютном порядке.
– А вы никогда не думали, что завтра вас может не быть? Человек взял и умер…
– Вы на что намекаете? – остановившись, коллектор снял очки и посмотрел на Германа. – Этого просто не может быть. У меня кредит на 60 лет, и пока я не закрою свои долги перед обществом и государством, я не могу умереть.
– Значит, вам смерть не грозит. Браво! Кредит на долгие лета – это гарантия жизни или же, напротив, пожизненная тюрьма?! Вам какая теория ближе? Мой отец интересовался бессмертием, продолжал Герман. – Он говорил, что раньше люди были бессмертными. Что вы думаете об этом?
– Я ничего не думаю об этом, – сухо ответил чиновник, закрывая блокнот и пряча его в потёртый кожаный портфель. – Я закончил. Завтра в эту квартиру въедет новый жилец, я бы на вашем месте вместо бесполезной дискуссии постарался сегодня же её освободить.
– Но бессмертны только боги, это значит, что мы и есть боги? – продолжал Герман. – Или мы вовсе не люди? Тогда кто мы?
– Ну ты и завернул?! – поддержал брата Глеб. – А можно, что-нибудь попроще – яичницу с колбаской, и ближе к нашей теме.
Раздался звонок, повисла затянувшаяся пауза, и уже через секунду, как смерч, в квартиру ворвался огромный верзила с бегающими глазками и начинающимися залысинами на висках. Размахивая руками в затемнённых очках без одного стекла, сбив, уходящего коллектора с ног, он напевал арию на итальянском языке. Это был Тролль.
– Эврика! – торжественно воскликнул Тролль и удивлённо посмотрел на Германа. – Что это за странный тип?
– Коллектор, – ответил Герман. – Абсолютно счастливый человек, потому что уверен, что мир состоит из таких как он.
– А он телефончик случайно не оставил? Может быть, это мой будущий клиент? – спросил Тролль.
– Ты тоже разорён? – состроив кислую гримасу, Глеб похлопал Тролля по плечу. – Сочувствую.
– Нет, напротив, я с хорошей новостью. Я готов купить все твои долги. – Не моргнув глазом продолжал говорить верзила. – Клянусь здоровьем моей младшей дочери, это выгодная сделка, и я не обману вас!
– Насколько я помню, Тролль, у тебя нет детей, – язвительно заметил Герман. – И денег тоже. В обмен на что, если не секрет?
Ничуть не смутившись, Тролль по-детски улыбнулся, щёчки порозовели, если он и лгал, то искренне верил в свою ложь и свои обещания, воспринимая себя мессией.
– Хочу купить у вас весь этот научный хлам, оставленный вашим почтенным родителем. Вы всё равно, всё это барахло пойдёт на помойку, а я смогу превратить его в капитал.
– Да ну? – удивился Герман. – Как твой бизнес? Процветает?
Тролль имел с рождения удивительную хватку коммерсанта. У него был нюх что-то купить и тут же выгодно продать. Однажды Тролль познакомился с сумасшедшим миллионером, с домами, автомобилями, бизнесами, жёнами и собаками, любовницами и детьми, повидавшего в своей жизни всё. Его уставшая от жизни душа желала риска и удивления, и тут подвернулись два прохвоста: один предложил ему отправиться в космическое путешествие, что было немного опасным для здоровья и малокомфортным. Идея же Тролля оказалась уникальной: организовать собственные похороны при жизни, почувствовать всю глубину и скорбь этого значимого события. Тролль после этого заказа разбогател и расширил свой бизнес, а счастливо почивший миллионер, напротив, спустя два месяца после пышных похорон без признаков болезни тихо скончался в своей кровати. Наследники оказались скупыми, а похороны скромными. Они вернули дубовый гроб и атласный костюм в похоронное бюро за полцены и приобрели для любимого дяди самый скромный комплект, придав этому глубокую философскую мудрость: отправляться в дальний путь нужно налегке, именно так быстрее доберёшься до рая. Поступок добродетельных наследников ещё больше привлёк внимание желающих провести собственные похороны при жизни, потому что никто не знает, как распорядятся твоим наследством. Тролль прославился, к нему в очередь выстроился поток новых клиентов.
– Что ты знаешь о Алхимике? – спросил Тролль.
Герман испытал внутреннее беспокойство от слова «алхимик», оно было каким-то важным элементом, но он никак не мог вспомнить.
– О чём ты разговаривал с Алхимиком вчера? – настойчиво требовал ответа верзила. – Сначала ты потерял сознание, а когда пришёл в себя, без умолку твердил, что должен идти к Алхимику, там тебя ждёт отец. Не расскажешь, что произошло?
О проекте
О подписке