–Бывай, Пантелей!

Подгребая концом клюки дорогу, казак засеменил прочь, оставив собеседника в раздумье.

Поселок жил своей повседневной жизнью, своей жизнью жила и цыганская слобода при нем. Давно минули те дни, когда цыгане в кибитках кочевали по дорогам Союза, а пристав у околицы провинциальных городков на какое-то время ставили их сонное пребывание в покое, с ног на голову. Стоп! Все в прошлом. Почти!.. Цыгане между тем, продолжают сохранять кастовую ментальность и делят весь мир на две бесхитростные части – «рома», то есть себя и «гадже» – всех остальных. Для них  и при «советах» существует два закона – цыганский и закон страны. И нужно отметить, цыгане свой закон ценят и ставят превыше всего.

Но все же… само время сблизило цыган с людьми других национальностей. Всё больше и больше их работает в культуре, промышленности и на селе. Они трудятся на самых скромных должностях. И опять-таки существует «но». Да-да! Приходит «страдная пора», когда законопослушные граждане великой страны, целыми семьями и даже слободками, срываются с насиженных мест и мчатся «гастролировать» по городам и весям со своей произвольной программой, в которой «торговля с рук в неположенном месте» – самое безобидное деяние против закона государства.

Почему так? Все просто. Изначально кочевой народ не умеет и не любит работать на земле. И потом, для цыгана подневольный труд – вещь невозможная. После того, как осели на землю, основным заработком стала торговля. Купили в одном городе, продали в другом. Этим и жили. Ну и еще кое-чем… Как тут не кочевать? Потому и разбивали палаточные городки вблизи вокзалов в крупных городах… Кто скажет, что кочуют? Подкочевывают, только и всего. Можно сказать государству помогают. В стране ведь дифицыт, всего на всех не хватает…

Старая Дея босыми ногами прошаркала по натоптанной, уже нагретой солнцем дороге родной слободы. Чтоб к одиннадцати часам добраться к дому баро, пришлось пораньше вставать. Развалины помещичьего дома, которые она на теплое время года облюбовала под жилье, находились в семи верстах от поселка. Возраст! Пока дошкандыбаешь – ноги протянешь. Но ей, сохранившийся целым подвальный этаж в самый раз будет. Не жарко и от посторонних глаз подальше. Люди частенько захаживают к старушке за советом и помощью. Ходят не только рома, но и чужие. Дея, шувани табора, десяток лет тому, осевшего под Ростовом.

Ф-фух! Считай, добралась. Остановилась дух перевести, увидела как с крыльца дома цыганского предводителя, спускается Папуша, такая же старуха, как и сама шувани. Кажется они даже одногодки. Чего это она такая растрепа? И на лицо, будто туча наползла. Это баро, что-ли так постарался, за что-то отчитывая Куколку? Да-да! Ежели с цыганского языка перевести имя товарки, то эту старую овцу так и величают. Повысив голос, позвала:

–Папуша! Эй, подруга! С чего так баро растроила, что ругаться стал? Допекла?

Куколка хриплым прокуренным голосом пожаловалась:

–Какое там! Сама к баро с претензией на своих ходила. Пусть помогает, ежели он голова в таборе.

–А что так?

–А-а! Позор цыганской семьи – работающие родители и дети не умеющие просить подаяния. Не научила! Баро считает, сама виновата. А как научишь, ежели по новому жить хотят? Три кобылы уж свои гнезда свили, а ума чуть! Этак под старость лет с голоду ноги протяну.

Стояли под тополем, раскурив трубки. Время еще было. Шувани с удовольствием выпустила изо рта кольцо дыма, ощутив в груди крепость ароматного, донского табака. Ой, права подруга! Дети, повзрослев, обязаны содержать своих родителей, помогать им в быту и следить, чтобы не испытывали нужды. Спросила, хотя и так знала ответ:

–Учить пробовала?

–А, то! Даже показывала не раз. Будто и не романо рат. Стеснительные, видишь ли! Мол, обманывать не хотим, ежели дара нет. Вдалбливала в их пустые головы, что даром предсказания владеют единицы. Казалось, чего проще глянуть на внешность подвернувшейся под руку бабы и походя, почти не напрягаясь лишний рубль заработать? Не понимают. – Уставилась на товарку, всплеснула руками. – Боже! Кому я все это рассказываю? У тебя ведь дар настоящий!

Улыбавшаяся до этого Дея, захохотала в голос, заставляя подружку потупить взгляд. Принадлежность к «безголовой», «косорукой» семье ту явно напрягало. По ее мнению, дочки с зятьями и выводком детей, на «дне» общества обретаются. Посоветовала:

–Ты бы им сказала, что цыганам сам Бог воровать разрешил. – Намекнула на легенду о том, что когда распинали Христа, проходящие мимо цыгане украли гвоздь. За это Бог разрешил им иногда воровать. – Подруга, да ты еще многое сама можешь. Выпусти тебя на промысел, так всю семью прокормишь.

–Нет.

–Чего так?

–Никому не говорила, тебе первой. Выгорела я изнутри. Попалась мне одна… Волосы до плеч, волнистые, темные. Подошла к ней, только работать принялась… А она в глаза смотрит и говорит: Зря подошла ко мне кало шеро. Теперь пожалеешь. А будущее твое я и сама предсказать могу… Мне стало нехорошо. Она улыбнулась и пошла прочь. Сила в ней была большая. Ведьма.

– Ведьма – это плохо! Это редкость! А вот тебя дуру, жалко.

–Бабка Дея…

Курчавый, черноголовый цыганенок лет десяти, не слишком заморачивающийся на свою одежду и в целом на внешность, встав на крыльце, окликнул старую, подпустив в голос нотки нетерпения и значимости.

–…баро ожидает. Уже спрашивал.

Старухи быстро в себя пришли. Кивнув друг другу, разбежались. С баро шутки не шутят. Старик высокого полета птица, не просто цыган, не просто баро, а еще и глава династии Василидисов. Еще дед нынешнего вожака табора, причислил семейство к греческой национальности, хоть крови греков в жилах и капли не имелось. Все потому, что с такой выправленной бумагой в то время проще кочевать было. Но и это не главное, династией цыганская семья нарекается, если несколько её членов стали знаменитыми в пределах цыганского сообщества и хотя бы один – за его пределами. Вот так! А Дмитрий Василидис, человек уважаемый. Кроме всего прочего в Отечественную воевал с фашистами. Три ордена имеет, медали. Романипэ в его устах и душе – закон.

Войдя в горницу, родовая колдунья поздоровалась:

–Те аве́с баро Димитр!

–Те аве́с  бахтали́! Долго ходишь! – упрекнул недовольно.

–Старой стала, неповоротливой.

–Брось прибедняться. Зачем звал, знаешь?

Кивнула, озвучив ответ:

–Мишка!

–Да. – В раздумье, баро пошамкал ртом, несмотря на целостность и крепость зубов в нем, скорее всего подбирая нужные слова и интонацию в предстоящем разговоре. – Он для табора словно шило в заднице стал. Недавно ромы из-за Урала приезжали, жаловались на него. Их сообщество вообще решило объявить Мишку вне закона, сделать изгоем. Накуролесил, понимаешь! А ведь это я его отпустил вроде как на родине матери побывать. Побывал, псина сутулый!

Минуло полтора десятка лет, когда баро одобрил вхождение в табор цыганки с двумя детьми, из-за каких-то неурядиц съехавшую на юг из-под Челябинска. Теперь-то самой цыганки в живых уж нет, а Бог постарался, наградил табор таким сокровищем, как Мишка. Сестрицу его просватали давно. Замуж в табор под Азовом выдали. Сам баро посаженным отцом был на цыганской свадьбе.

–Мишка красавчик. Все молодки за ним упадают. – Хриплым прокуренным голосом произнесла цыганка. – И масти он фартовой. Ежели б в богатом семействе уродился, вполне мог и баро стать…

–Мог!.. – соглашаясь, кивнул седой головой Димитр.

–…Молодой, а деньги к рукам так и липнут. Одно смущает… Я его «прочитать» не могу. В глаза, в душу заглянешь – у самой голова кругом идет, а в глазах двоиться начинает. Такое со мной впервые. Э-э! Тебе не понять. Что он там снова натворил? На что пеняют приезжие?

–Лучше не спрашивай! Порезал кого-то, но это полбеды. Большое подозрение, что обворовал. По их словам, обобрал весь тамошний табор как липку.

–Врут.

–Не похоже. От других рома весточка пришла. Действительно, по чужому навету, на их стоянку милиция нагрянула. Все вверх дном перевернула. Ничего не обнаружили, но с места согнали. Когда табор назад вернулся, то в схронах, в ямах под кострищами нашли тюки шерстяной и шелковой ткани, часы, кольца, даже золотые монеты, а деньги и гособлигации пропали.

–Много?

–Говорят, на десятки тысяч рублей.

–Откуда столько?

–Работают люди, не то, что мы, оседлые. Да!, Так вот грешат на Мишку. Он там был и о схронах знал, а потом пропал.

–Похоже на Мишку.– Снова согласилась старуха. Ей ли осуждать цыгана с фартом? Только ведь шувани на стороне баро стоять нужно. Для проформы напомнила баро об одной из черт характера виновника.– Он ведь, не в пример нашим, всегда к золоту равнодушен был, а вот при виде денег прямо зверел.

–Тоже заметила? Ну и что делать посоветуешь?

–А ты прикажи его осквернить и пусть приезжие сами разбираются с изгоем.

Это и в самом деле могло оказаться выходом из сложившегося положения. Если цыган «осквернён», он временно исключается из жизни цыганского общества. Его не касаются и ему нельзя никого касаться, с ним даже за одним столом не едят и не общаются. Могло… Но… жаба душит баро. После своего приезда, Мишка не хило так отстегнул лавэ от фартовой поездки. Димитр напрягся, покраснев лицом, на морщинистом лбу от мыслей патина пота проявилась. В конце концов, выдавил несогласие последовать предложенному совету:

–Нет! Нужно что-то другое.

–Что?

Глядя в глаза шувани, изрек:

–Нужно, чтоб Мишка исчез. Навсегда исчез! И я знаю, ты это можешь.

Подумала, раскинув мозгами. Спросила:

–Где он сейчас?

–Где-то в Ростове, но разыскать можно. Тем более через неделю откочуем на побережье Черного моря. Крым. Кавказ. Он знает.

–Вот в течении недели его и подошли ко мне, я буду готова. Ха-ха! Должен будешь, баро!

–Это уж как водится.

* * *

Как иногда шутят, медведь, который десяток лет прожил с цыганами, не ложится в спячку, чтобы у него ничего не украли. Так и Мишка, с одной стороны веселый, бесшабашный, шебутной, легкий на руку и характер, с другой – хитрый, расчетливый и злопамятный с юного возраста, в этой жизни не доверял никому. Перед смертью, мать рассказала, какая кровь бродит в его жилах, но он не по крови, по жизни цыган. Так воспитан. Только лишь слегка под себя корректировал цыганские законы и жил в свое удовольствие, а особенно когда сестричка замуж выскочила. Единственный человечек на всем свете, за которого на нож полез бы! Теперь ей его защита не нужна, а значит… Свобода! Никому он ничего не должен. Не обязан. И даже с этим напыщенным, жадным индюком, баро, он расчитался звонкой монетой.

На ростовском майдане старого базара его разыскал Савка. Пересеклись в торговых рядах, где слобожанин передал слух. Шувани Дея имеет Мишке что-то поведать о его прошлом и если тот в ближайшие пару дней навестит старуху в ее норе, то узнает много нового о себе. Почему пара дней? Так ведь табор откочевывает в Новороссийск «на работу».

–Ага! Понятно.

–А еще, тебя чужие рома́ разыскивают. К баро уже раза четыре наезжали. Что утворил-то?

–Да так, по мелочи поцапался.

–Зря! Да! По слухам они не единственные тебя шукают.

–Кто еще?

–Милиция. Это ты машину угнал?

–Было. Покатался и бросил.

–Вот-вот! Зачем?

–Мне машина не нужна была, а вот хозяин ее на правый берег к родне в Нахичевань заехал. Богатый бобер. Срисовал его…

–Много взял?

–Сколь добыл, все мое.

–Понятно. Ну, кажись все передал… Нет, не все! В Ошковке к цыганам парень твоих лет подкатывал, тобой интересовался. Сказали, на милиционэра не похож. В наш табор направили.

–Добро, разбирусь. Спасибо!

Призадумался крепко. Понял, что в большом городе ему тесно становится. На подсознании ощущал, в какую бы «нору» ни спрятался, хоть те хоть эти, рано или поздно вычислят и… Нет. Не хочется даже думать! А к старой Дее на поклон по-любому идти. Говорят, колдунья многое может. Может даже на какое-то время внешность изменить, ежели руку червоным, особенно старинным золотом «позолотить». А у Мишки оно имеется. Не много, но есть. Нужно лишь, кубышку распотрошить. Но до поселка еще добраться предстоит.

На съемной квартире поменял одежду. Усы и бородку напрочь сбрил. Постригся коротко. Когда «обновленный», в новом прикиде к зеркалу подошел, изучив себя иного, лицо расплылось в довольной улыбке. Вроде он, да только точно не он! Не сразу узнаешь в отражении цыгана, для такого вывода постараться нужно. Ну, что? В поселок?

…Осмотревшись, проверился на предмет «хвоста». Вроде бы чисто! Береженого, Бог бережет. На автовокзале, почти перед самым отправлением, просунулся в битком набитый ЛиАЗ, попутно послушав нелицеприятные выражения в свой адрес. Вечер. Народ из города возвращался домой. Отбрехиваться на стал. Во-первых, это ему на руку, а во-вторых, стиль поведения под внешность подогнал.

Э-эх! Духота напополам с поднятой в салоне пылью. Дороженьки р-рассейские! Как говорится – пять загибов на версту. Из стороны в сторону бросает. На ухабах подбрасывает. И все это под аккомпонимент народного гласа.

–Полегче, водила! Не дрова везешь!

–Ой-ой-ой! Придавили, ироды!

–Где права купил, ушлепок!

–Да, пошли вы все лесом! Везу, как дорога стелется! Остановить, пешком пойдете?

–Вези давай! Ездун!…

Между тем народ, сходя на остановках, помаленьку рассасывался. Михаил из-под руки присмотревшись к сидевшему у окна молодому парню, в осадок мысленно выпал. Неужели?..

Перед смертью мать рассказала Михаилу все, что удалось узнать о том самом дне, когда ребенок в пеленке попал в руки молодой цыганке. И так уж выходило, что брат-блезнец мог у него быть. И теперь эта его вторая копия находится в паре шагов от Михаила.

Волнение схлынуло. И что? Он должен восторженно прыгать и скулить? Кто ему этот молодой гаджо на самом деле? Не-зна-ко-мый лох, каких пруд пруди на просторах Союза. И куда это он едет? Не к Мишке ли? Зачем торопить события? Колеса крутятся, автобус едет. Там посмотрим, как поступить. Может объясниться придется? Брата обнять.

Неподалеку от конечной точки маршрута место за спиной парня освободилось. Михаил присел на сиденье. Наклонился вперед, прошептал в самое ухо:

–Здравствуй брат. Не оборачивайся!.. Ко мне в поселок едешь?

Услышал короткий ответ:

–Да.

–За мной тут «хвостик» тянется. Ты когда в поселок приедешь, у любого, только не у цыган, спроси как к панским развалинам пройти. К сумеркам доберешься. В развалинах ждать тебя буду, там и поговорим. Сейчас сойду, за мной идти не нужно.

Парень кивнул. Смотри, понятливый какой!

Михаил поднялся, прошел вперед по салону, ощущая на себе пристальный взгляд новоявленного братца. Попросил водителя:

–Останови здесь, уважаемый!

–Так ведь степь?

–Ничего, пешочком пройдусь. После твоей пыльной лохани свежим воздухом подышу.

–Вольному воля!

Сошел. Отсюда до развалин ближе, а там шувани. Интересно, чего старуха хочет?

В летних «владениях» старой паучихи, как он в мыслях называл Дею, Михаилу пришлось побывать два раза. Первый – совсем юнцом был. Мать привела. Второй – два года назад, перед тем как сестру замуж выдал, о семье жениха интересовался. Еще то, соседство с поселком! Местные десятой дорогой минали. Старые цыганки говорили, чернота повисла над развалинами усадьбы. А самой шувани хоть бы что.

Доводилось ли вам когда-нибудь бродить по старым, заброшенным, опустевшим селениям, или выжженным дотла лесам, или развалинам «бывших», со своей историей? Что ощущутили? То-то и оно! Тоску, одиночество, запах тления и… смерти. Под боком у развалин река, к ней балка «просверлила выход». А в балке криница бьет чистейшими ключами. Вода вкусная, даже сладкой кажется, а в округе ни одной змеи не увидишь. Вот так! Ни одной, ни ужа, ни гадюки, никого…

Развалины самой усадьбы внушают трепет стороннему наблюдателю. От огромного дома из белого камня с колоннами, нижняя часть стен с оконными проемами только и осталась, торчала словно осколки зубов в запущенном рту. Сад кустарником зарос, деревья одичали. На земле в некоторых местах остатки дорожек едва просматривались. Там где конюшня когда-то размещалась – куча сопревшего деревянного мусора громоздилась. Вот за этой кучей Мишка и схоронился. Осюда отлично просматривалось место входа в цокольный этаж. Боялся ли он Деи?.. Хм! Опасался. И потому подставив так вовремя подвернувшегося братца, как две капли похожего на него, решил посмотреть, что будет. Грешен! К самому факту появления блезнеца шкурный интерес проявил и к делу приплел.

Вечерело. Туман опустился на землю молочной пеленой. В потемках смог рассмотреть, как по саду прошел человек, его точная копия. Некоторое время в ожидании постояв у входа в цоколь, новоявленный родственник почему-то спустился вниз и… исчез. Долгое время ничего не происходило. Мишка уж и ждать перестал. Пропал брательник! Не жалко. Но, какова стерва! Решила его, Мишку извести. Такое не прощается.

Когда совсем стемнело, прокрался к развалинам. Рискуя нарваться на неприятность, почти не дыша, в полнейшей темноте на цыпочках сошел по ступеням вниз. Наощупь по стеночке прошел по узкому коридору. Дверь перед лицом преградила проход. Прислушался. Да. Она там. И кажется одна. Так все же, где его близнец? Куда дела?