Глава 9

От метро до дома Дронова надо было идти минут пять. Бестужев взглянул на часы. Без четверти два… У него оставалось еще пятнадцать минут. Ровно в два решится их судьба. И его и Дронова. Если, конечно, решится…

Впрочем, решится она обязательно. Другое дело, в какую сторону… Хотелось бы, чтобы все завершилось удачно.

Но, к сожалению, это зависит уже не от него. Он и так сделал все, что мог.

Ведь именно он нашел этого Омара. Пусть и случайно, но все-таки нашел. Хотя почему случайно? Как раз не случайно, а закономерно. Ведь, по большому счету, он искал его почти два года. Одним словом, ищущий да обрящет. Вот и обрел…

Омара Бестужев встретил в одном из кафе на Сретенке, куда зашел выпить кофе.

Они разговорились. Как выяснилось, Омар прибыл в Россию с весьма ответственной миссией. Купить лес – и как можно дешевле.

Понятно, что на ловца побежали и звери. Но все они имели почему-то один и тот же существенный недостаток. Ни у кого из них леса не было и в помине. И как только дело доходило до бумаг, все они с завидным постоянством исчезали раз и навсегда.

Бестужев же исчезать не собирался. И даже показал те самые бумаги, которые Омар уже отчаялся увидеть. Правда, лес этот был не его, но Омара это уже не волновало. Главное, лес был, а кому он там принадлежит – дело десятое!

Принадлежал же этот лес фирме знакомого Бестужева, умудрившейся какими-то немыслимыми путями получить квоту. Более того, лес находился уже в Новороссийске, и оставалось только подписать контракт.

Договорились же они так. Сто тридцать пять за куб и сто пятнадцать в договор. «Боковик» – наличными. И уже на следующий день Омар вместе с хозяином леса отбыл в Новороссийск, чтобы воочию убедиться как в наличии леса, так и в его высоком качестве.

Вернувшись в Москву, они подписали договор. Еще через день прилетели партнеры Омара по спекуляциям. Именно они должны были сопровождать лес и следить за его погрузкой. Омар же оставался в Москве «под залог». И расплатиться с компаньонами был обязан в тот самый час, когда последняя доска будет погружена на лесовоз. Во избежание подставок: за кругленькую сумму «боковика» – целых шестьдесят тысяч зеленых – могли подставить кого угодно. И не только подставить…

Не мудрствуя лукаво хозяин леса содержал «залог» у себя на квартире и денно и нощно не сводил с него глаз.

Конечно, известный риск оставался и сейчас. Но кто и когда делал большие деньги, ничем не рискуя? Что поделаешь, люди гибли и еще долго будут гибнуть за металл…

В таких раздумьях Бестужев пребывал, шагая к дому напарника.

Стоял погожий октябрьский день, было тепло и сухо. Бестужев с удовольствием вдыхал полной грудью неповторимый запах осени, от которого яснело в голове и приятно холодело в груди.

Когда Бестужев появился наконец в квартире Дронова, то застал хозяина и Омара за кофепитием.

– Хочешь кофе? – кивнул Дронов на накрытый стол, на котором стояла нераспечатанная бутылка коньяка.

Впрочем, Бестужев сразу же догадался о предназначении этой бутылки. Ее должны были открыть в тот торжественный момент, когда они получат от арабов деньги.

– Да, – пожимая руку Омару и садясь к столу, кивнул Бестужев.

– Тогда наливай!

– Ты смотрел вчерашний футбол, Володя? – спросил Омар Бестужева, стосковавшись за три проведенных у Дронова дня по разговору (с хозяином квартиры он объяснялся с помощью жестов).

– Ты имеешь в виду «Барселону» с «Аяксом»? – наливая молоко в кофе, взглянул на араба Бестужев.

– Конечно! – улыбнулся тот.

– Смотрел.

– И как тебе «Аякс»?

– Понравился, – сделал небольшой глоток Бестужев. – Он сейчас играет, как во времена Круифа… Помнишь, знаменитый тотальный футбол на чемпионате мира в Германии?

– А как же! – улыбнулся Омар. – Я был там…

Они говорили о футболе, о фантастическом Круифе и его блестящих партнерах, о так до сих пор и не разгаданной загадке проигрыша голландцев мощной, но все же уступавшей по блеску и мастерству созвездию кудесника Йохана немецкой команде. Но это был самообман, поскольку их мысли были весьма далеки и от Круифа, и от его великолепных партнеров, и от немецкой команды, возглавляемой неповторимым «кайзером Францем»…

И когда наконец с опозданием на двадцать минут зазвонила междугородняя, все, как это часто бывает в подобных ситуациях, вздрогнули от не-ожиданности.

Дронов снял трубку и сразу же передал ее Омару.

– Тебя!

Прижав трубку к уху, тот что-то коротко сказал, а затем в течение чуть ли не двух минут слушал своего далекого соотечественника.

– Все хорошо! – проговорил он вдруг порусски.

Не произнеся ни слова, Дронов открыл бутылку и налил три полные чашки.

Подняв свою, он, все так же молча, чокнулся и жадно выпил коньяк. К удивлению Бестужева, Омар тоже хлопнул полную чашку. Хотя чему удивляться? Нервы-то не железные…

Отдышавшись, Омар взялся за телефон. Чтобы его понял Бестужев, он произнес только одно слово:

– Come!^[2]

В ожидании кассира Омар попытался доказать Бестужеву, что будущее принадлежит африканскому футболу и что относительные неудачи африканских команд на чемпионате мира в Америке совсем не показатель слабости. Бестужев не возражал. В эту минуту ему было совершенно все равно, за каким футболом будущее: за африканским или австралийским…

Ровно в шестнадцать тридцать наступил момент, которого с таким нетерпением ожидали обе стороны этой сделки.

Прибывший кассир, двухметровый детина с могучей шеей борца и, по всей видимости, с пистолетом в кармане, передал Омару черный «дипломат».

Улыбнувшись, тот открыл его, и взорам Бестужева и Дронова предстали зеленые пачки самой ходовой в мире, а уж в России и подавно, валюты.

«Пятнадцать человек на сундук мертвеца, йо-хо-хо, и бутылка рому…» – почему-то вспомнил Бестужев знаменитую в свое время песню из фильма «Остров сокровищ».

У них были кейс и коньяк. Но кейс стоил дорого…

Дважды пересчитав пачки сотенных бумажек, Дронов произнес наконец единственное знакомое ему в английском языке слово:

– О’кей!

Они пожали арабам руки.

– Я жду тебя на следующем Кубке Африки, Володя! – улыбнулся, пожимая руку Бестужеву, Омар. – Он будет у нас… Приезжай!

– Хорошо, Омар! – хлопнул араба по плечу Бестужев.

Проводив арабов, Дронов сразу же отсчитал Владимиру двадцать пять тысяч долларов и налил еще коньяка.

– За удачу, Володя!

– За удачу! – чокнулся с приятелем Бестужев.

Они посидели еще с полчаса, причем каждый ощущал потребность остаться одному. И поэтому, когда Бестужев начал собираться, Дронов не пытался удерживать его.

Как это ни казалось странным ему самому, но на улицу Бестужев вышел совсем другим человеком, нежели вошел в этот же самый дом всего каких-то два часа назад.

Наличие тугой пачки зеленых, приятно оттягивавшей внутренний карман куртки, заставило взглянуть на окружавший мир несколько иными глазами. В этом, собственно, ничего удивительного не было. Ведь если он раньше только хотел, то сейчас он уже мог. А подобный расклад преображает любого человека.

Обменяв у метро сотню долларов, Бестужев зашел на рынок и накупил всякой всячины. Потом поймал «левака» и, даже не спрашивая, сколько тот возьмет, поехал домой.

Все! Ты победил, назаретянин! Конец жалкому существованию!

Жены, как он и надеялся, дома не было.

Он приготовил роскошный ужин, представляя себе сначала ее удивление, а потом радость. Для него не являлось секретом, что Анна давно уже поставила крест на его «коммерческой» деятельности.

И действительно, та была изумлена до пределов, дозволенных ей природой. Еще бы не удивиться! Целых два с половиной года пытался Владимир хоть что-то заработать на посредничестве. Да куда там!

За ужином они предавались теперь уже далеко не пустым мечтам. А потом занимались любовью. Так, словно встретились после долгой разлуки…

А ровно в половине двенадцатого, когда Бестужев, блаженно развалясь на тахте, с интересом наблюдал за игрой московских динамовцев с мадридским «Реалом» на Кубок УЕФА, зазвонил телефон.

– Расслабляешься? – услышал Бестужев злой голос Дронова.

– Футбол смотрю… – сухо ответил Бестужев, которому давно уже надоели непредсказуемые перепады настроения его компаньона.

– Ты доллары сегодня менял? – последовал новый вопрос.

– Да, – чувствуя недоброе, ответил Бестужев. – Сотню… А что?

– А то, что тебе крупно повезло! – продолжал надрываться Дронов.

– Ты можешь перестать говорить загадками? – в свою очередь разозлился и Бестужев. – Почему это мне крупно повезло?

– А потому, – вложил весь свой сарказм в следующую фразу Дронов, – что эти падлы всучили нам фальшивые бабки! И твое счастье, что они дали несколько настоящих банкнотов! А то бы ты не футбол сейчас смотрел, а сидел бы в лучшем случае на Петровке!

Дронов еще долго матерился, но Бестужев уже не слушал его. А когда через несколько минут в комнате появилась вышедшая из ванной Анна, то увидела на лице мужа такое отчаянное выражение бессилия и муки, что в испуге воскликнула:

– Что случилось, Володя?

…Потом они долго молчали. И им обоим было стыдно и неприятно смотреть на роскошный стол с остатками пиршества.

Русские пословицы в большинстве своем точны и умны. И удивительны. Тем, что их придумал именно русский народ.

Ну, кто у нас семь раз меряет и только потом отрезает? Куда чаще русский человек сначала семь раз отрежет и только потом начнет мерить. Если, конечно, вообще начнет…

А кто из нас не плевал в тот самый колодец, к которому рано или поздно приходим напиться? Плевали! И еще как! Но… напивались. Ведь повинную голову меч не сечет!

Однако все это меркнет перед «кто не работает, тот не ест»! Вот уж хватили так хватили! Вроде и не русские люди сочиняли…

То ли дело: «от трудов праведных не наживешь палат каменных». В самый раз… Так за двенадцать веков никто и не нажил.

Да если бы только каменных! Сейчас и деревянных и даже картонных не наживешь. Картон-то нынче дорог!

Ну и, само собой понятно, «бедность не по-рок»… Какой там, к черту, порок! Несчастье… и даже, как утверждают в том же народе, большое свинство…

Но вот с перлом русского устного творчества, утверждающим, что «пришла беда – открывай ворота», нельзя не согласиться. Действительно, так… И похоже, что все двери на Руси как открыли со времен Рюрика, так до сих пор и не закрывают. А зачем? Все равно открывать придется.

В справедливости этого изречения Бестужев убедился на следующий же день. Когда пришел на работу. Как выяснилось, в последний раз.

То, о неотвратимости чего постоянно говорили в редакции, свершилось. «Русская культура» прекратила свое и без того жалкое существование.

Бумаги у них, видите ли, дешевой нет! А почему нет? Ведь это только осетрины не бывает второй свежести, а дешевая бумага в стране, сплошь покрытой лесами, всегда есть! Или уж, во всяком случае, должна быть. Но – нету…

– Слушай, Глеб, – взглянул на главного редактора Бестужев, – может, еще раз сходишь в Госкомиздат!

Ничего не ответил главный. Только открыл «дипломат» и извлек из него самую что ни на есть обыкновенную бутылку водки и завернутые в целлофан бутерброды. И Бестужев, понявший, что ни в какой Госкомиздат Глеб не пойдет, отправился за стаканами.

Выпитой с горя бутылкой, понятно, не обошлись. Да и где это видано, чтобы журналисты, пусть уже бывшие, обходились одной бутылкой водки? Особенно если их четверо…

Закончили, опять же понятно, вечером. Правда, водка почти не брала Бестужева. Слишком велико было полученное накануне нервное потрясение. И домой он вернулся в общем-то в норме. А на свое сообщение о гибели «Русской культуры» услышал от Анны именно то, что почему-то и думал услышать:

– Одна беда не ходит…