4. «Вот такая басня»

Заходящее солнце окрасило дома, деревья, кусты в палисадниках оранжевым цветом. По улице прошли коровы. Семь голов свернули в калитку Чебаков, две коровы прошли дальше. Это всё. На нашей улице скота больше нет.

А я помню: в мои детские годы по этой же улице шло целое стадо, и мать кричала нам: «Уходите скорее с улицы, совхозный бык идёт!». Огромный бык-производитель, которого совхоз отдавал на время в стадо частников, шёл с кольцом в носу, сопровождаемый всадником-пастухом, косил кровавым глазом и ревел утробно и страшно. Пастух щёлкал кнутом и ругался матом. Мы с ужасом смотрели из-за заборов. Только соседский мальчишка шестиклассник Серёжка Мишин на огромной скорости проносился мимо быка на велосипеде. У малышни замирало дыхание, никто не сомневается, что Серёжка герой.

Тогда никто не держал по пять коровы, но одна-две были у каждого.

Ещё три года назад жена в это время устраивалась доить корову, прибегал кот Васька, садился напротив, навострив уши, ожидая молока. Я, отломив ветку клёна, отмахивал от Рябинки оводов.

А сейчас и делать нечего: картошку пропололи, грядки на сегодня полили. Я вышел посидеть на лавочке за оградой. Было тихо, зной спал, воздух пах травами. Дышалось легко.

Павел Иванович ещё принимал. Остались «жигули» и «запорожец», а за ними знакомая лошадь – тёмно-рыжая с чёрными гривой и хвостом. Значит Лыковы здесь. Я решил дождаться стариков и узнать, как дела. Небо над селом было акварельно-прозрачным, чуть зеленоватого цвета, а над горизонтом уже загорался закат.

Мужчина и ребёнок, свернув с асфальта, шли ко мне по выгорающей траве. Мужчину я узнал. Он живёт за речкой. Зовут его Матвей Мартынович Мелех. Намучились мы, шкрабы, с его детьми. Это было в первые годы обязательного среднего образования. Мелехи – Митя и Вася – были необучаемы, но, хочешь, не хочешь, пришлось тянуть их до десятого класса и принять у них экзамены. Это сейчас мы привыкли плевать на знания – главное показатели, а тогда мы чего-то от них требовали, звали в школу родителей. Жена Матвея Мартыновича сразу просекла ситуацию и за словом в карман не лезла. В учительской подпирала бока: «Моё дело родить, ваше учить. Не хотят учиться, плохо себя ведут? Это ваши проблемы!». Как я жалел тогда, что нельзя исключать паршивцев из школы, как в царской школе! Помню ещё в детстве читал книгу Гарина-Михайловского о Тёме Карташове. Как мама его, вдова генерала, на полусогнутых приходила в гимназию и умоляла, чтобы не исключали её сына. А у нас образование превратилось из блага, даруемого обществом, в одолжение, оказываемого ему.

– Здорово! – сказал Матвей Мартынович. – Принимают ещё?

– Здравствуй, дядя Матвей! Что так поздно?

– Да дела всякие… У меня ж хозяйство?

– Неужто коров ещё держишь?

– Не! Поросят держу, а коров давно сбыл. Сена не достать.

– Я слышал, фермеры продают.

– Так они того, дорого продают, не укупишь.

– А поросят как держишь?

– Как «как»? Просто: держу и всё.

– Я спрашиваю: как для поросят корма достаёшь?

– Зерна немножко совхоз даёт, немножко у комбайнёров покупаю, немножко того… Ну, сам знаешь… Пока, ничего… Можно держать, а потом посмотрим.

– Выгодно держать поросят?

– Какое там! Для себя держу. Сейчас работать не выгодно. Торговать выгодно. Купит у меня закупщик свинью – больше с неё имеет, чем я.

– В совхозе не работаешь?

– Сократили. В прошлом году ещё.

– А вообще, много мороки с поросятами.

– Да как сказать… Внимание нужно. Вот зимой опоросилась Машка. А ночь. Я сплю. Утром вышел, они лежат – поросята. Ну, думаю, замёрзли на хрен! Я их в ванну. В дом занёс. Что делать? Не плакать же! Выживут, так выживут, а нет: чёрт с ними. В комнате поставил прямо в ванне, пошёл дальше управляться. Захожу, а они из ванны высунулись и телевизор смотрят!

– Кто?

– Поросята. Повезло. На полчаса позже – и замёрзли бы. Да. Вот такая басня.

– А это кто с тобой?

– Внучок. Артёмка, поздоровайся с дядей!

– Здравствуйте! – сказал Артёмка, бледный худенький мальчишка лет семи.

– Учится уже?

– Не. Осенью пойдёт.

– А ты сюда чего пришёл? Заболел?

– Я нет. Он заболел. Ест плохо. Проглотит кусок и говорит: не могу больше – не лезет.

– Так в больницу надо, к врачам.

– Были уже. Сказали: блямбли какие-то. От грязных рук.

– Дед, не блямбли, а лямблии, – поправил внучок.

– Папка у него олиграфен – ты же знаешь, а он смыслёный парнишка. Всё знает! – сказал с гордостью Мелех. – Уже сам читает, и стихи наизусть шпарит.

– Папка-то работает?

– Какое там! И второй, Митька, тоже олиграфен третьей степени – оба на моей шее сидят.

– А от ясновидца-то чего хочешь?

– Говорят, он всё может. Может выгонит этих… Блямблей…

– В больницу сходите. Врачи лучше знают. К тому же там бесплатно.

– Ну раз уж пришли… Только денег у меня нет. Хотел спросить, может ребёнка без денег полечит? Или яйцами я бы рассчитался. Или зимой свининки бы принёс?

– Не знаю, спросить можно. Вряд ли согласится.

– Пойду, спрошу, – и Мелехи вошли в калитку Черемшановых.

Матвей Мартынович странный мужик. У него большие глубоко посаженные глаза, вокруг них чёрные круги. Взгляд внимательный, внимательный, словно он всегда силится что-то понять. Вроде нормальный мужик: всё говорит по делу, но вдруг расскажет, как служил в Забайкалье, страшно тосковал по дому, а когда становилось невмоготу, залезал на сопку и смотрел, что мамка дома делает. И не поймёшь: то ли тебе над ним смеяться, то ли он над тобой смеётся.

Вышла женщина лет шестидесяти. Она давно ездила к экстрасенсу из Кольцовки с мужем на красном «запорожце». Муж всегда ждал её в машине. Сейчас вышел навстречу.

– Ну что?

– Не поверишь! Говорю: «Что-то хуже мне стало. Сильнее почечка болит». А он знаешь, что мне ответил? – «А вот не надо было вчера за травой ходить на машинный двор и тяжёлый мешок через всё село переть! Вот у вас почка опять опустилась! Я вам её поднял, а вы мою работу насмарку пустили. Ну ничего, ещё пять сеансов вам назначу и опять подниму куда надо, только уж вы берегите себя, тяжёлого не таскайте». Ну откуда он мог знать, что я вчера за травой ходила и мешок на спине тащила! Вот чудо! Не поверила, если бы кто другой рассказал!

«Похоже, что и в Кольцовке у Павла Ивановича сидит информатор», – подумал я.

Солнце уже было низко, краски потухли, тени стали длиннее, когда вышли Лыковы.

– Ну как? – спросил я.

– Лучше моей Евдокии Сергеевне! Правда, бабка?

– Как будто лучше… Слава богу!

– Тьфу, тьфу, не сглазить бы! Ну бывай здоров, добрый человек. Поедем, поздно уже. Но, Гнедая!

А вот и Мелех с Артёмкой. Развёл руками:

– Нема делов. Сказал: «У тебя, дед, и на один сеанс яиц не хватит. Я беру только деньгами, и в долг никого не лечу». Вот такая басня. Ну пойдём, Артёмка.

– Не горюй, дядя Матвей! Поезжайте в больницу, там вылечат. Окончит Артёмка школу, отслужит в армии, пойдёт работать…, – подбодрил я старика.

– Что вы, дяденька, я в армию не пойду, – перебил меня Артёмка.

– Почему?

– Меня же убьют. Я неловкий.

– Он солдатом не будет. Он будет политикантом. Политикантом быть хорошо: рот закрыл – и рабочее место убрано.

– Не политикантом, дед, а политиком. В Думе буду заседать.

– Надо же! В таком возрасте и такие мечты – первый раз встречаю такого мальчугана! – обалдел я.

– Он у нас того… Сильно умный парнишка. Далеко пойдёт. Не то что мои олиграфены.

А вот и последняя посетительница вышла.

– Галя! – удивился. – Ты как здесь?

– Петька! Знала, что в Малиновке живёшь, но не знала, что ты сосед экстрасенса.

Галя из соседнего района. Мы учились вместе в институте. Даже хотели пожениться… Потом она работала в школе, но быстро бросила это нелёгкое дело и перешла в райком – в конце восьмидесятых среди учителей было такое поветрие. Но политическую карьеру после девяносто первого года делать не стала, а уехала с мужем в село Первомайское фермерствовать.

– Ух ты! – сказал я, – сама машину водишь! Какое лихо тебя сюда привело?

– У меня был этот… Ну в общем… Догадался? Два года назад удалили правую почку. Услышала про вашего экстрасенса. Заехала посмотреть, правда ли такой кудесник.

– Ну и какое впечатление?

– Брешет: никакой он не целитель! – Бабло куёт! Представляешь, что он спросил, когда я вошла? – «На что жалуетесь? Что не так?». Отвечаю: «Я затем и приехала, чтобы узнать, что со мной не так». – Он вылупился на меня, будто рентгеном просвечивает: «Всё ясно! Правая почка опущена и киста на яичниках. Ну это не страшно. Я всё поправлю за десять сеансов». – «Что вы говорите! Правда, что ли? Вы не ошиблись?». Он обалдел: «Вы сомневаетесь?». – «Правая почка опущена? А то, что нет у меня правой почки, это вы не видите?». Он молча вынимает пятьдесят рублей и кидает передо мной. Я засмеялась и говорю: «Да ладно уж, оставьте себе!» – повернулась и ушла.

Через три дня я, к удивлению своему, увидел выходящих от Черемшановых, Мелеха и Артёмку.

– Неужели согласился лечить бесплатно?

– Не. Пришли мы тогда домой. Я бабке и говорю: «Что ж мы? Разве внучку денег пожалеем?». И назавтра повязал Машке красный галстук. Витяка-закупщик вечером её забрал и деньги мне на руки – на! Ну правда! Такой смыслёный парнишка. Пусть растёт здоровым, учится. Может и правда станет этим… как его? Политикантом!

5. Подзарядка

Чебаки, трудолюбивые мои соседи, поехали косить траву. А экстрасенс с утра на работу не вышел.

– Павел Иванович сегодня никакой, – сообщила Надежда Васильевна. – Растратил за эти дни всю энергию, лежит пластом, даже пошевелиться не может. Он ведь необычный человек, не как мы. Он тратит энергии без меры! Правда, у него есть способность заряжаться энергией от грозы, но лето в этом году, сами видите, какое: за два месяца ни одной грозовой тучи. До обеда никого не сможет принять. Послал меня извиниться перед теми, кому назначено время. Примет вас в другие дни, не волнуйтесь!

– Так что, назад ехать? – спросила непонятливая старушка из Покровки – самого дальнего западного села района.

– Да, да, я же сказала! Примет в другой день.

– Васильевна, постоялец-то что говорит насчёт дождя: будет или нет? Ведь погорит всё! Картошку сухой землёй окучили. Ждём, ждём. Или уж не ждать? – спросила покровчанка.

– Он же вам не гидрометцентр. Вы поймите простую вещь: когда он вашу судьбу предсказывает, он выходит в астрал, а погода к нам приходит не через астрал, её бог посылает.

Старушка постояла, посмотрела, всем видом показала, что давно понимает эту очевидную истину, села в машину с оторванным глушителем, которая и увезла её домой в Покровку за полсотни километров.

Я всё это видел, потому что пересаживал розовый куст в палисаднике на границе участков. Впрочем, Надежда Васильевна тоже меня видела, но не стеснялась нести при мне галиматью про дозарядку энергией от грозы и разницу между источниками сведений о судьбе и погоде.

Остальные приехавшие, разочарованные отказом, тоже расселись по транспортным средствам, и поляна перед нашим домом наконец опустела.

Почти сразу после этого я услышал стук двери, сопенье Павла Ивановича и его просьбу к Надежде Васильевне принести минеральной водички.

– Брр! Тяжко… Последний стакан коньяку вчера вечером был лишним… А? Что? А, понял. – И он замолк.

Наверное, Надежда Васильевна предупредила его знаками, что рядом чужие уши. Я тоже вспомнил, что подслушивать нехорошо и убрался из палисадника.

Перед обедом сделалось тихо, томко. Жара стало удушливой, воздух загустел, и вдруг издали докатился неясный гул. Я вышел из сеней, прислушиваясь. Всё было по-прежнему. Раскрасневшаяся, потная Надежда Васильевна понесла в дом кастрюлю с супом. Выскочила Светка: понесла другую кастрюльку поменьше, навстречу мамаша её порожняком, отклонила плечо, пропуская дочь, и обратно с третьей кастрюлькой: видно здорово проголодался Павел Иванович после вчерашнего перепоя. Лёвчик припёрся, подал тёте в руки бутылку водки: понятно, магу надо похмелиться.

Через дорогу Чебаки расхлебенивали ворота. На прицепе огромная копна травы, увязанная верёвками. Соседи спешили, суетились, тревожно посматривая вдоль улицы на запад. Чего это они? В ответ на этот вопрос я услышал уже не гул, а отчётливый раскат, словно покатилась пустая бочка по небу. Я выглянул из калитки. С запада поднималась чёрная туча, прочерченная размытыми светлыми полосами. Белая молния брызнула из неё, и через полминуты мощный грохот пронёсся над нами. Пахнуло прохладой и сыростью. Иван Иванович заехал в ворота и встал посреди двора.

Туча приближалась, нарастая, передний край её закрыл солнце и засветился. Потом погас и стало темно. Чебак копошился у прицепа, Таисья Пантеллевна, упираясь тонкими ножками, пыталась закрыть ворота. Страшный треск раздался прямо над нами. Чебачиха, вздрогнув всем телом, присела в испуге на корточки, бросила ворота и проворно побежала к дому, Иван Иванович испуганно вскинул голову к небу. Раздался новый, ещё более сильный удар, и я тоже поспешил в дом.

Едва я оказался в сенях, как послышался нарастающий шум.

«Дождь, – подумал я, – долгожданный, живительный для огородов, пастбищ, совхозных полей!».

Но я ошибся: это был не шум дождя, а совсем другой, с незнакомым мне воем на высокой ноте. Зашумели деревья, полетели по воздуху листья, ветки. Что-то сильно ударило по крыше. Между летней кухней и верандой, нависая над ней, у нас росла берёза, под сетчатой тенью которой я любил сидеть, читая книгу или газету.