Для исторической науки идея всегда вторична, т.е. представляет собой плод умственной деятельности людей. И тогда она не более интересна, чем умственная деятельность этих самых людей. Но в нашем случае, ведь мы говорим о Граале, необходим именно синтез. Синтез истории и философии. И только когда идея первична, т.е. истинна и вечна, а люди только к ней прикоснулись своим умом, тогда и мы тоже можем к ней прикоснуться, пережить ее в своей внутренней жизни и судьбе и через неё увидеть и почувствовать суть не только истории, но и метаистории (если учесть масштаб самой идеи). Истинность идеи определяется по совершенству ее красоты. Только это есть критерий: проистекает ли она от Логоса, или от тварного и корыстного ума. Божественность идеи есть главный критерий ее истинности. Но способен ли человек различить: от Бога идея или нет? Наверное, все-таки, да, способен. Было бы только настоящее желание.

Когда кто-то говорит, что он хочет избавить свое, например, искусство от всякой идеологии, наверное, он имеет в виду, что хочет избавиться от ложной идеологии или от насильственной и косной идеологии, т.е. такой идеологии, которая взята за непререкаемую застывшую догму. Но на самом деле любому человеку нужна идеология, нужны идеи, и не просто идеи, но постоянный поток идей. Прекрасных, возвышенных, имеющих вкус и аромат истины. Только если человек живет в потоке таких идей, он живет очень долго и очень счастливо. И, знаете, в одиночку это бессмысленно да и невозможно. Идеями надо обмениваться, делиться. Друг друга, надо как бы угощать ими, собравшись в тайный философский клуб. Тайный, потому что кто ж вам позволит открыто говорить истину? Кроме того, если идеология не поэтична, то это, скорее всего, лживая идеология. Под поэтичностью здесь имеется в виду специфическое обобщение реальности в образах, доступное только поэзии. Наука, особенно философия, тоже пользуется обобщением, но без тех самых специфических поэтических обобщений истина не полна и в результате непостижима. Умный человек за свою жизнь обычно меняет свое мировоззрение несколько раз и всегда открыт для новых идей. И если будет предложено нечто достаточно убедительное, всегда готов это рассмотреть и поменять свои убеждения, при этом, совершенно не обещая, что они теперь останутся неизменными.

Но вернемся к достоверности в истории. Итак, мы предложили в нашем исследовании за основу взять идею, хотя и на чей-то взгляд этот способ все-таки не достоверен, но и опять же, в чем другом искать достоверность? Сама история, например, при всей своей якобы фактичности недостоверна просто "по определению". Что есть история? Ее пишут победители, а сколько их было? Например, когда-то христиане во главе с епископом Феофилом сожгли знаменитую Александрийскую библиотеку, о чем Иоанн Златоуст с удовлетворением писал: "с лица земли исчезли все следы старой литературы и старой философии Древнего мира". Потом турки-мусульмане сожгли Византийскую библиотеку. Или другой пример: Иоанн Грозный приказал полностью уничтожить все исторические книги на Руси, что и было добросовестно проделано. После этого он собственноручно написал историю России заново. История писалась и переписывалась, а уж версии объяснения истрических событий порой оказываются не менее противоречивы, чем сами события. А может быть, варианты осмысления истории даже больше являются историей, чем реальные поступки исторических персонажей? Ведь вполне можно признать, что творческая человеческая мысль и ее плоды – это тоже история. Если так, пусть тогда и наша книга тоже вольётся в историю, или как-то на нее повлияет. Ведь ради этого и пишутся исторические книги: для продвижения философско-исторических проектов. Именно это и является стимулом для писателей. Сначала где-то в тонком плане появляется идея исторического проекта, потом эта идея становится некоей интенцией среди творческих умов. И вот появляются книги, потом общественные организации и социальные институты, а идея тем временем мертвеет… Как это знакомо, не так ли? Что же делать? Как найти вечную, бессмертную идею, и как же тогда всё-таки быть с достоверностью, махнуть на нее рукой, как на нечто недостижимое? Нам представляется, что первичный смысл символов и есть та достоверная основа, на которую только и можно опереться, изучая или пытаясь понять суть многочисленных исторических концепций. И когда идет разговор о Граале, совершенно необходим некий философский сепаратизм. Потому что нельзя смешивать и объединять с одной стороны первичный смысл символа, а с другой, например, реальные общественные организации, возникающие на протяжении истории и использующие этот символ и его уже вторичный, надуманный смысл для своих гербов, орденов, медалей, значков на мундире, печатей, штампов, флагов, знамен и прочее. Любая организация если не сразу, то постепенно коррумпируется (таковы люди), и потому символы обесценились. Что делать, например, с девальвированными словами: свобода, равенство, братство? Кто-то попользовался ими, переосмыслив изначальную суть. А теперь с этими словами запальчиво и "с полным правом" борются ненавидящие и свободу, и равенство и братство. Но что останется, если вычесть из ценностей человечества и такие вещи как гуманизм, прогресс, интернациональность? Эти слова тоже девальвировались. Для кого-то уже под сомнением крест, крестоносцы, христианство, обожение, святость, богочеловечество. Что делать? Отказываться от слов? Придумывать новые? Или пользоваться словами, заранее составив словарь авторских терминов, в котором не жалея времени и труда отмежеваться от политических, религиозных и национальных спекуляций? Посвятить половину книги только словам, их очищению, возврату давно утерянного или подмененного смысла? С символами ситуация еще хуже. Многие из них ассоциативно уже несут совсем другую идеологическую, историческую, политическую информацию. Очень далекую от своего изначального смыслового корня. За многими символами стоят партии, секты, ордена. Но изнасилованный, захватанный и загаженный символ не возможно заменить другим. Надо сказать, что уже нет или совсем мало осталось слов и знаков для обозначения высоких, святых и чистых понятий. И тогда приходится писателю и читателю договариваться о том, что мы будем иметь в виду за словом или символом. Надо снова и снова определяться в терминах. Ведь восприятие символов и значение терминов – исторически изменяемая реальность.

Мы видим бесчисленные примеры того, как социальные группы и их деятели используют символы и толкуют их в своих групповых и личных целях. Но мы не видим ни одного примера, чтобы кто-то поставил своей задачей не использовать, а наоборот подчиниться и служить символу, пытаясь раскрыть и понять его изначальный и независимый от человеческих пристрастий смысл. Понять как волю Бога, заложенную в этом символе. Ведь совершенно определенно напрашивается вывод, что, например, самые основные, базовые символы, состоящие из сочетания самых простых геометрических фигур, несомненно, имеют в себе императивную волю Бога как некий конечный план творения, или точнее: некую цель творения. Само существование этих символов не просто случайность. Любой экзистенциально чуткой и философской душе это ясно, и от этого невозможно отмахнуться, как от чего-то неважного.

Уровень человеческой духовности выражается, прежде всего, в понятии о Боге Творце. Пусть атеисты объяснят: какого бога нет. Великого крокодила, или великой черепахи? Великана сотворившего мир? Или седого старца, сидящего на облаках? В любом случае, у них имеется в виду не тот Бог, который обнаруживается через неспокойную совесть. Очистить слово или символ можно как минимум на абстрактном уровне. Способность к абстрактному мышлению и атеизм несовместимы. Сказать, что чисто умозрительный, отвлеченный мир абстрактных идей существует естественно, например, развился в результате естественной эволюции – это сказать полнейшую чушь. Многие понятия абстрактных наук можно пощупать только умом, например, геометрическое понятие точки или границы. Граница, например, между листом бумаги и окружающим воздухом существует только в уме. У этой границы нет толщины, она не состоит из какого либо вещества. В материальном смысле ее нет. Но если у бумаги нет границы, то нет и самой бумаги. Вот она, недостаточность и даже недостоверность логики, если она не абстрактна! Вопрос: абстрактный мир идей – это реальность? Наверное, да, и не просто реальность, но реальность властвующая, и материальный, вещественный мир послушно существует по ее законам. Абстрактные законы математики и геометрии человек не создает. Бог их создал. Человек, прикасаясь к ним умом, только открывает их для себя. Но абстрактное мышление – это еще не религия. Религия начинается с восприятия еще более высоких вещей. С экзистенциально – романтического восприятия. Если человек, может воспринимать романтичность, в дальнейшем он начинает романтичность творить и создавать. Ведь если сам человек это венец Божественного творения, то отношения между людьми – это венец уже человеческого творения. Здесь, наверное, возникает вопрос: что мы понимаем под словом романтизм? Есть разные общеизвестные и, наверное, в какой-то степени правильные определения романтизма, их можно найти в Интернете. Мы не станем их перечислять, но дадим свое, то, которое нам сейчас наиболее подходит для нашего выяснения сути символа Грааля: романтичность – это эстетическое восприятие всего того, что связано с духовной сферой в природе, в искусстве и в человеческих отношениях. Духовное здесь надо понимать как воздушное (в смысле стихии воздуха). Это эстетическое зрение реальностей духовных, спиритуальных, экзистенциальных. Здесь надо быть эстетом на экзистенциальном уровне, и на такое восприятие способна только экзистенциальная личность. Слово "экзистенция" на русский язык переводится как существование. Но это не просто существование, например, как существование какого-нибудь предмета. Это существование специфическое. Экзистенция – это существование личности. Имя "Иегова" (Сущий) надо понимать именно в этом смысле.

Что такое экзистенциальность невозможно объяснить научно. Впрочем, в терминах психологической науки ее можно было бы в том числе, например, считать как бы высшей степенью пробужденности в противоположность низшей. По крайней мере, экзистенциальные состояния обязательно сопровождаются этой пробуждённостью. Что известно науке об этом состоянии? До недавнего времени науке было известны всего три состояния мозга: бодрствование, быстрый и медленный сон. Зав. лабораторией нейро- и психофизиологии психоневрологического НИИ им. Бехтерева профессор В. Б. Слезин открыл, как он считает, новый феномен, и назвал его четвертым функциональным состоянием мозга. И теперь науке стало официально известно "медленное" бодрствование, которое Слезин назвал "молитвенным". Почему? В.Б. Слезин проделал действительно интересный, по крайней мере для нас, эксперимент. В свою лабораторию он пригласил семерых воспитанников и слушателей Духовной семинарии и академии (будущих священников) и записал их электроэнцефалограммы (ЭЭГ), когда гости молились. "Мы были потрясены увиденным" – рассказывал потом профессор – "Мы наблюдали постепенное урежение ритма биотоков мозга – наконец остались только медленные дельта-ритмы (с частотой 2-3 Гц) такое состояние у человека бывает только во время так называемого "медленного" сна. Картина ЭГГ особенно одного из слушателей Духовной академии показывала полное выключение головного мозга, хотя он был в сознании". То, что клирики часто вот так и молятся уже давно не новость. Т. Шибутани, например, пишет: "В ритуальных церемониях люди действуют по привычке, и некоторые ухитряются выполнять соответствующие обязанности даже в полусонном состоянии" (Т. Шибутани "Социальная психология" стр. 37), но профессор Слезин не стал подвергать отрицательной критике такую молитву, наоборот, обосновал её пользу для здоровья, правда, и рассмотрев ее только с этой точки зрения, объясняя, например, что такой молитвой снимаются страхи и повышается иммунитет. "Молитвенное состояние такого рода аналогично младенческому состоянию, ведь только у новорожденных младенцев имеется такой дельта-ритм (2-3 Гц). В этом состоянии мозга, когда кора головного мозга отключена, восприятие информации человеком происходит напрямую, минуя мыслительные процессы". Пусть читатель не обольщается, думая, что это особенное младенческое состояние придает духовность молитве. Духовные состояния, например, восприятие парадоксов, наоборот, требуют полного пробуждения психики, включая мозг гораздо больше, чем на обычные 3-4 %, это-то и есть, называемое древними отшельниками, трезвение и бодрствование. О таком бодрствовании, как о высшей степени пробужденности хоть не часто, но пишут и современные авторы, например, Дарио Салас Сомер, который, кстати, резко критиковал животно-суггестивное состояние человека, то самое, которое Слезин назвал четвертым состоянием и медленным бодрствованием. Политика, реклама и проч. давно и вовсю пользуются этим животно-суггестивным состоянием, и Слезин, конечно же, не первый его открыл.

Разговор о Граале – хороший тест на экзистенциальность и романтичность восприятия. В этом разговоре надо сразу задать человеку вопрос: внутренний мир романтических состояний человека – это реальность? И если реальность, то реальность властвующая? Если он ответит: нет, оставьте этого человека в покое. Грааль для него недоступен. Пока… До тех пор, пока человек отвергает существование того, что видимо романтическим зрением, до тех пор он еще не совсем человек. Даже абстрактное мышление – это еще недостаточная мера человечности, для того чтобы считать и называть себя человеком. С другой стороны, объявить романтическое восприятие чем-то таким, что выработалось у человека в результате, например, естественного отбора по принципу выживания, было бы полнейшей чепухой, и оскорбило бы любого истинного романтика. Какие есть определения человека? Что, точнее, кто есть человек? Что делает человека человеком? Орудия труда? Воздействие на окружающий мир? Или совокупность всех общественных отношений, т.е. человек это социальное животное, или экономическое животное? Самое общее определение (человек это субъект общественно-исторической деятельности и культуры) очень мало нам дает для настоящего понимания. Размышляя о том, что есть настоящий человек, часто это понятие ради идеологической осторожности заменяют другим, например – настоящий интеллигент. Но и в этом случае имеется в виду то же самое. Например, вот знаменитое шукшинское определение интеллигента: "это неспокойные совесть и ум, полное отсутствие голоса, когда требуется (для созвучия) подпеть могучему басу сильного мира сего, горький разлад с самим собой из-за проклятого вопроса: "что есть правда?", гордость… и сострадание к судьбе народа, неизбежное, мучительное. Если все это в одном человеке, он – интеллигент".

Когда-нибудь преображенный человек станет действительно высшей ступенью живых организмов на земле. Но это ли для романтика главное? Гомо сапиенс, человек разумный существует более 40 тыс. лет. Человек романтический только 6 тыс. лет. Здесь мы имеем в виду время появления в истории символа Грааль. Грааль это, прежде всего, тип романтизма. Слова "Сан Грааль" ласкают именно этот слух, волнуют именно эту часть души, влекут именно этот взгляд. Романтика Грааля – это начало превращения человека в бога, струйка Божественного участия в реке земной истории. И вот интересный вопрос, почему даже в паламистский век в греческой Византии не увлекались романтикой Грааля так, как это было на западе? Дело видимо в том, что истину греки видели логически абстрактно. В этом они, так сказать, «твердо стоят на ногах». Эмоциональная же сторона жизни им мало понятна и скорее воспринимается опасной для души, чем полезной или как-то ведущей к Богу. Отсюда только запретительная мораль, ничего знающая о красоте эмоционального великодушия и благородства, и, соответственно, запретительное учение о борьбе со страстями, которым и исчерпывается Добротолюбие (греческий сборник монашеской писменности). Греки – философская нация, и экзистенциально романтический Грааль, как некая целостная полнота бытия оказался для них невидим. Значит, и на самом деле, абстрактного зрения здесь недостаточно. Кстати, здесь мы столкнулись с тем, что называется – "душа" народа. Точнее некая отличительная особенность этой "души". Так, Греция по преимуществу – страна логики. Франция и Испания – чувства (огня), Англия – духа (воздуха). Германия тоже, как и Греция – страна логики, но в отличие от Греции философичная Германия оказалась более восприимчива к культурному влиянию соседей. И она увидела, почувствовала Грааль. Каждый народ здесь как бы прорабатывал свой пласт бытия и на пересечении этих пластов в общении и синтезе национальных культур открылись новые горизонты уже эмоционально-духовного существования. Вот ориентир в понимании и восприятии символа Грааля! Это сочетание огня и воздуха, духовности и эмоциональности, экзистенции и чувства. И немцы оказались более романтичными, чем греки. Что же касается греков, то им была бы ближе не столько эстетика благородства, сколько философия благородства. В этом смысле наша книга, как попытка вывести именно в логику нелогическую суть Грааля, могла бы стать для греческого менталитета путем к его восприятию. Абстрактное мышление, если оно по-своему мудро, легко допускает существование чего-то за пределами разума, если до конца осознаёт предельность разумного. Космос потому бесконечен, что точка личности имеет в себе экзистенциальную бесконечность. Бесконечная личность может существовать только в бесконечной вселенной.

Когда мы до сих пор говорили о романтизме, мы, конечно же, имели в виду святую романтику, т.е. романтику идеального благородства. Но романтика не всегда бывает такой. Романтика бывает и злая. Однако чаще всего она бывает средняя, т.е. добрая, но не очень. Например, за каждой без исключения из современных христианских конфессий, если вникнуть в их богословие, литургику и канонические правила взаимного общения, стоит компромисс между моральным абсолютом, к которому призывал Христос, и законами нашего мира, который "во зле лежит". Хотя если философски взглянуть на проблему, то совершенно очевидно, что моральный абсолют и моральный компромисс – это, мягко говоря, слишком разные вещи, для того чтобы мирно сосуществовать. История человечества сплошь состоит из компромиссов. Мы к ним привыкли. Однако никуда не деться от того, что Иисус Христос проповедал совершенно бескомпромиссный моральный абсолют, и с тех пор это стало по важности реальностью номер один. Правда, для очень немногих. А что же для многих? Для многих оказалось психологически гораздо более удобным составит себе свое собственное мнение просто о Самом Христе.