Цитаты из книги «Калинова Яма»

В настоящее время объект спит в поезде Москва – Брянск, и ему снится эта записка. Вот же дурак, спит и видит во сне записку. Больной параноик, как же ты боишься. Когда ты проснешься, Гельмут? Проснешься ли вообще? Дурачок, тебе нужно выйти на станции Калинова Яма, не проспи ее, ни в коем случае не проспи, тебе нельзя, тебя ждут в Брянске люди в синих фуражках. Впрочем, спи, спи долго и сладко – пока ты спишь, мы с тобой. Скоро новый сон, потому что мы подъезжаем к станции Калинова Яма.

Когда он вышел из рощи, люди перестали петь и уставились на него с удивленными лицами. – Ты откуда такой? – полюбопытствовал высокий русоволосый парень в широкой рубахе вишневого цвета. – Я? – Гельмут растерялся. – Я из Калиновой Ямы. – А сюда зачем пришел? – Парень уткнул руки в бока и нахмурился, остальные же молча смотрели то на него, то на Гельмута. – Случайно, – пробормотал Гельмут. – Честно говоря, я не помню. – Квасу тамошнего перепил, небось? – насмешливо сказал парень, и девушки вокруг него захихикали. – Или пирожков с мясом переел? – подхватил другой, темноволосый и в желтой рубахе.

– Знаете, мне кажется, во всем виновата водка, – добавил Кестер. – Да-да, водка! Не представляете, сколько я выпил! Живые люди столько не пьют. Мне рассказывали, будто русские пьют водку, чтобы не бояться смерти. А иногда они пьют так, чтобы сама смерть их боялась. Может, и меня теперь боится смерть? Может, я стал русским? – Может быть, – проговорил Гельмут, чувствуя, как холодеют кончики пальцев. – Точно! – Кестер расхохотался, обнажив разбитые и поломанные зубы. – Я стал русским! Я теперь русский, Гельмут, понимаете? Вот как бывает!

Задвижки поддавались с трудом. Он наконец управился с нижней, дернул окно: не открывалось. Принялся за верхнюю. Сзади вдруг раздался дребезжащий, слегка шепелявый голос: – Ну вот видите, опять не получилось. Гельмут обернулся. Кестер сидел на диване, растерянно оглядывая пистолет в руке. Из побледневших губ его вытекала алая струйка, волосы на развороченном затылке слиплись от крови. Красно-желтая мешанина медленно сползала по обоям. – Что за чертовщина? – медленно проговорил Гельмут. Кестер посмотрел на него и усмехнулся окровавленными губами. – Вы думаете, я не пытался? Я стрелялся, прыгал с крыши, травился. Даже повесился. Два раза. Гельмут почувствовал, как зашумело в голове и потемнело в глазах. – Может, вы знаете какой-нибудь более надежный способ? – продолжил Кестер. Гельмут оперся рукой о подоконник: его мутило.

– Вы виноваты во всем. Все из-за вас, – повторил он дрожащим голосом. Гельмут сделал шаг к дивану, чтобы успокоить старика, но тот вдруг вскинул голову, достал из кармана пистолет и прицелился. – Ни шагу! Я выстрелю! Ей-богу, пристрелю вас прямо здесь! Не подходите! Гельмут остановился. – Клаус, послушайте меня. Вы пьяны. Вы напуганы. Попытайтесь взять себя в руки… – Никакого, мать вашу, больше «взять себя в руки»! – взревел Кестер, размахивая пистолетом. – Черта с два, а не взять себя в руки! Ненавижу их, ненавижу вас, ненавижу всех, ненавижу себя! Гельмут потерял терпение. – Так застрелитесь же, как подобает солдату невидимой армии фюрера! – выкрикнул он. Глаза Кестера заблестели. – Отличная идея! – закричал он и направил дуло пистолета себе в рот. Прежде чем Гельмут успел кинуться к нему, раздался оглушающий хлопок. Голова Кестера дернулась назад, на стену брызнуло красное вперемешку с желтыми ошметками. Кестер медленно завалился набок и застыл. В воздухе пахло порохом.

Юрьев слегка улыбнулся и присвистнул. – Вы все равно забудете об этом. – Постараюсь не забыть. – Не получится. Здесь плохо работает память. Строго говоря, она здесь вообще не работает в привычном понимании этого слова. Вы можете помнить вещи, которых не было, и не помнить то, что было. Вы можете пережить яркое, захватывающее приключение – например, взять на абордаж пиратский корабль, да хоть прямо сейчас – но уже через секунду можете напрочь забыть об этом. Наоборот, вы будете все время помнить, к примеру, сколько папирос осталось у вас в портсигаре. Кстати, если вы не заметили, они не кончаются. Их всегда семь. Гельмут недоверчиво заглянул в портсигар: папирос действительно было семь. – Столько же их было, когда вы заснули, – продолжил Юрьев. – Удобно, не правда ли? Бесконечные папиросы! Вы об этом всю жизнь мечтали, да?

Однажды утром армия в очередной раз пошла в наступление на окруженные русские войска, и по пути они наткнулись на остатки отряда, накрытого артиллерией. Зрелище было, конечно, жуткое: у разбитой пушки валялись десятки тел, прикрытых только что выпавшим снегом, а возле лафета лежал совсем молодой офицер – с бледным лицом, залитым черной кровью, с заиндевевшими волосами. Мундир засыпало снегом. Он был мертв, совсем мертв, мертвее не бывает. Его рука тянулась к кобуре на поясе, но так и застыла у бедра. Глаза были закрыты, а рот с почерневшими губами искривился в каком-то страшном подобии улыбки. И мой отец наклонился к нему, чтобы вытащить из кобуры револьвер, поскольку свой он потерял прошлым вечером и очень боялся наказания со стороны начальства. Но как только он коснулся рукояти, русский открыл глаза, захрипел, протянул к нему руки, вцепился в шею и стал душить! – Душить? – недоверчиво переспросил Юнгханс. – Душить! Со всей силы! Он сжимал зубы и хрипел с нечеловеческой ненавистью в глазах. Изо рта лилась черная кровь, а он продолжал душить. Отец так перепугался, что сначала даже не мог толком сопротивляться, а руки у русского были сильные и холодные – их было не разжать. Товарищи, увидев это, добили русского выстрелом в лоб, и только тогда он наконец выпустил шею из рук. А отец даже не мог поверить в происходящее – он еще минут пять сидел над этим офицером, пока сослуживцы приводили его в чувство. Снова трогать револьвер он побоялся. Вот с какими людьми мы воевали, друзья. И не исключено, что придется снова.

Где может быть такое? В какой еще стране Рабочие, крестьяне, матросы и солдаты Во мраморе воспеты с богами наравне?

– Нет, – ответил Гельмут, чувствуя, как пульсирует висок от прикосновения холодного ствола. – Я вышибу себе мозги. Оба ненадолго замолчали. Сальгадо нахмурился. – Хм, товарищ Орловский, – сказал он, повернувшись к майору. – Но ведь если он пустит себе пулю в голову, он может проснуться. – Может, – кивнул Орловский и нахмурился. – Он что, хочет проснуться? – Но зачем ему просыпаться? – Может, ему надоел этот сон. – Глупости какие-то. Лаубе, не делайте этого, – сказал Сальгадо. – Это не спасет вас, а только усложнит нам работу. – Пошли вы все к черту! – проорал Гельмут и надавил на спусковой крючок.

– Смотрите-ка, товарищ Орловской, да у него револьвер, – с улыбкой продолжал Сальгадо, щурясь единственным глазом. – Да он опасный парень! – усмехнулся Орловский. – Еще и убьет нас сейчас. – Как пить дать убьет, – Орловский захихикал. – Насмерть убьет. – Это что же, если он нас убьет, мы умрем? – Лицо Сальгадо искривила глумливая улыбка. – Умрем, как самые мертвые мертвецы на свете! – Орловский безудержно расхохотался. – Как мертвецки мертвые мертвецы! Покойные покойники! Гельмут, милый, вы такой смешной. Гельмут достал наган, взвел курок и прицелился, направляя ствол то на Сальгадо, то на Орловского. – Он действительно так думает! – Майор не переставал хохотать. – Боже, святая простота, – продолжал улыбаться Сальгадо. Шальная мысль пришла Гельмуту в голову. Он приставил дуло к своему виску. – Если вы подойдете ко мне, я застрелюсь, – холодно проговорил он. – И вы не сможете допросить меня.