Дом у обочины

1

Мне не спалось. Причиной тому была луна, огромный диск которой, напоминавший застывшее в бессмысленной улыбке женское лицо, был виден через окно кабинета. Едва заметная щербинка справа не добавляла ему той прелести, какую часто придают представителям прекрасного пола незначительные отклонения от нормы, как бы подчёркивая их индивидуальность. Не случайно, видимо, в такие дни активизируются разного рода субъекты с неустойчивой психикой. Я не отношу себя к этой категории нездоровых людей. У меня крепкая нервная система, просто сказалась накопившаяся усталость. Последнюю неделю приходилось много работать, заканчивая статьи сразу для нескольких издательств, и на сон оставалось не более трёх-четырёх часов в сутки.

Вот и сегодня я сидел за столом до глубокой ночи, ленясь, не стал идти в спальню, а просто прилёг, укрывшись пледом, здесь же на диване. Уснуть мне удалось практически мгновенно, но спустя какое-то время я проснулся и увидел огромную луну за окном. Вся комната была залита её призрачным, ощутимо вязким, почти липким светом. В совокупности с полным отсутствием каких-либо звуков, эта картина стала причиной непонятного внутреннего беспокойства.

Ощущение было таким, словно совсем неподалёку кто-то попал в беду и тщетно зовёт на помощь, понимая, что никогда её не получит. Мне даже явственно представилось плохо освещённое помещение без окон, свечи на стуле со сломанной спинкой, и забившийся в угол человек, закрывающийся рукой от тени, которую отбрасывает некто в длинной чёрной накидке с капюшоном, медленно надвигающийся от противоположной стены.

Потом это зрелище стало расплываться, меркнуть, и вместо него я вдруг увидел перед собой трёхэтажный кирпичный дом старой постройки, стоящий у самого края дороги. Окна его нижнего этажа были заколочены досками, на втором зияли лишённые рам пустые глазницы тёмных проёмов. В окнах третьего этажа кое-где сохранились стёкла, скрывающие за собой нежилые помещения. На их фоне в свете одинокого фонаря отчётливо были видны медленно падающие снежинки. Над входом неясно просматривался треугольный портик, внутри которого можно было разглядеть заключённое в овал женское лицо в обрамлении каких-то толстых жгутов. Улица была пуста, как это бывает глубокой ночью, и занесена снегом, в котором слабо угадывалась автомобильная колея.

Я помассировал лоб, отгоняя видение, и поднялся с дивана. В баре у меня вот уже вторую неделю стояла початая бутылка восемнадцатилетнего виски Dewar’s, которую мы с Лёшкой Успенцевым открыли по случаю первого дня его отпуска. Он улетал в Алматы, куда его местные коллеги пригласили покататься на лыжах по склонам окрестных гор.

Дарья покинула нас днём раньше, отбыв в Дрезден на очередной семинар, проводимый DAAD в честь немецких колонистов, не без успеха осваивавших когда-то благодатные земли на юге Российской империи.

Мне, оставшемуся в одиночестве, ничего не оставалось, как с головой окунуться в работу, объём которой в связи с новогодними праздниками стал просто запредельным.

Благородный напиток теплом разлился за грудиной, мягко ударил в голову. Я быстро вернулся на диван и уснул, не терзаемый больше жуткими ночными видениями.

Настенные часы показывали без четверти одиннадцать, когда луч яркого солнца, пробившись сквозь щель в занавесках, возвратил меня к жизни. Трудно передать ощущение здорового выспавшегося тела. Оно было просто великолепным. Я сделал хорошую силовую зарядку, принял душ и соорудил себе роскошный завтрак, состоявший из яичницы с кусочками поджаренного хлеба, бутерброда с сыром и чашки особым образом заваренного кофе со сливками.

В окно был виден чудесный день второй половины января. Термометр показывал семь градусов мороза. В безоблачном небе сияло низкое солнце. Искрился в его лучах ослепительно белый снег. Неподалёку на набережной медленно перемещались люди, проносились машины, да под деревьями восторженно кувыркался в сугробе золотистый ретривер. Я быстро оделся и вышел из дома. Давно мне не случалось гулять в одиночестве по городским улицам, предаваясь полному безделью.

На солнце было ощутимо тепло. Расстегнув тёплую куртку, я неспешно прошёлся по набережной, не доходя до моста, свернул к цирку и решил зайти в Минору, где сегодня презентовали частную коллекцию старинных часов. Оставив справа небольшую остановку маршрутных такси, я оказался на короткой улице, ведущей к центру города. Слева она примыкала к зданию цирка, а справа виднелись несколько домов дореволюционной ещё постройки. Сюда не добралась снегоуборочная техника, и улица была укрыта довольно толстым слоем снега. Посередине её была проложена колея, по которой попеременно перемещались то люди, то автомобили.

Дойдя до середины, я услышал сзади нетерпеливый гудок и вынужден был ступить в сторону. Лексус виновато проехал мимо, я показал водителю, что всё, мол, о’кей и хотел уже двигаться дальше, когда мой взгляд случайно остановился на доме, стоявшем на углу у самой дороги. До него было не более пятидесяти метров. И что-то в нём мне показалось знакомым. В этом, с одной стороны, не было ничего удивительного, поскольку я довольно часто проезжал по этой улице. Но, с другой, сейчас я ощущал не просто обычное чувство узнавания знакомых окрестностей, а нечто большее, что вызвало ощущение нарастающей тревоги.

Дом как дом: старый, заброшенный, судя по его состоянию, по заколоченным окнам и дверью первого этажа. Я подошёл ближе. Над парадным входом сохранился слегка подпорченный временем треугольный портик, внутри которого было видно застывшее в немом крике женское лицо в обрамлении каких-то неприятных толстых жгутов. Присмотревшись, я понял, что передо мной не что иное, как голова горгоны Медузы в представлении неизвестного скульптора. Глядя на неё, создавалось впечатление, что голова слепа, поскольку вместо глаз виднелись аккуратные сферические выемки, которые не могли возникнуть случайно. «Странная фантазия была у человека, решившего украсить дом подобным изображением», – подумалось мне.

И в этот момент стало понятным, почему вид этого дома вызвал у меня неприятные чувства. Нечто подобное я уже видел сегодня ночью во сне. Мне вспомнился человек, забившийся в угол, свеча на стуле, чёрная фигура у стены. Я крайне серьёзно отношусь к способности нашего сознания предвосхищать будущее. Этот сон не мог быть случайностью. От мёртвого дома ощутимо исходили волны опасности.

Одинокая цепочка свежих следов, оставленных в снегу, огибала строение справа. Подумав, я осторожно двинулся по ним, решив осмотреть дом со стороны двора. Здесь ровный снежный покров простирался до полуразрушенных сараев, выстроившихся в ряд неподалёку, до новенького забора слева, призванного скрыть это убожество в центре города от глаз его жителей, и до соседнего двора, где ещё теплилась какая-то жизнь.

Следы в снегу заканчивались у чёрного входа в дом. Здесь чудом сохранилась двустворчатая дверь. Я потянул за ручку на одной из створок. Она открылась. Передо мной оказался вестибюль, в который выходили проёмы дверей из трёх квартир первого этажа. Слева была видна лестница, ведущая на верхние этажи и вниз в подвал.

В этот момент послышался приглушенный шум, чей-то возглас и на лестнице, ведущей в подвал, показался человек. На нём были надеты видавшее виды пропылившееся тёмное пальто, шапка с опущенными ушами и солдатские ботинки. Он наткнулся на меня безумным взглядом, остановился было, но затем, пробормотав что-то невнятное, пробежал мимо и исчез за дверью. На меня пахнуло волной неприятного запаха. «Бомжик», – решил я, – интересно, что могло так сильно напугать его?».

Внутренний голос убеждал меня не делать этого, то есть не идти в подвал, где с высокой степенью вероятности можно было отыскать очередную неприятность. Однако, я, как обычно, не внял рассудку и осторожно пошёл туда, откуда только что ломанулся насмерть испуганный бомж. Единственное о чем я сожалел, так это о том, что не прихватил с собой свой травматик. Кто бы мог подумать, что он может понадобиться в такой ясный солнечный день.

Прислушиваясь к тишине, я подобрал полуметровый арматурный прут, лежавший на полу вестибюля, и стал опускаться в подвал по хорошо сохранившейся лестнице. Подземная часть дома произвела впечатление своими размерами. Передо мной оказалась слабо освещённая большая комната с высоким потолком. Проём в стене справа с настежь открытой металлической дверью явно современного образца выходил в коридор, из которого, судя по всему, можно было попасть в ряд таких же скрытых в темноте помещений.

Вскоре моё зрение адаптировалось к сумраку, царящему в подвале, и я увидел в дальнем левом углу нечто, напоминающее ворох тряпок. В центре комнаты на полу, сплошь усеянном битым кирпичом, стоял старый венский стул. Точно такой же мне привиделся во сне сегодня ночью, и это не могло быть простым совпадением. Витая спинка его была частично обломана. На сидении можно было рассмотреть два оплывших огарка свечей большого диаметра. Я зажёг один из них своей зажигалкой, с которой никогда не расстаюсь, и в свете колеблющегося пламени осторожно сделал несколько шагов, собираясь рассмотреть непонятный предмет в углу.

По битому кирпичу, устилающему бетонный пол подвала, очень сложно идти бесшумно. И это обстоятельство спасло мне жизнь. В тишине, царящей вокруг, я услышал за собой шорох и быстро повернулся, выставив перед собой прут. Человек в развевающемся чёрном плаще с капюшоном, который полностью скрывал верхнюю часть лица, в этот момент собирался нанести сверху удар чем-то, похожим на мачете.

Я инстинктивно парировал его, держа металлический стержень двумя руками. Нож с такой силой ударил по стали, что высек сноп искр и заставил меня припасть на колено. Незнакомец размахнулся повторно, но я, находясь внизу, сумел ударить его прутом по левой ноге. Он вскрикнул, развернулся и, хромая, бросился к проходу, ведущему к соседним комнатам подземелья. Я бросился вслед за ним, но металлическая дверь захлопнулась прямо передо мной. Она не имела ручки и была закрыта изнутри. Все мои попытки открыть её не увенчались успехом.

Тяжело дыша от выброса адреналина, я вернулся в комнату и прошёл в угол. Верхняя тряпка, осторожно приподнятая прутом, оказалась старым измызганным пальто. Из-под неё прямо на меня смотрело бледное женское лицо с широко раскрытым ртом и пустыми глазницами.