В Главке, прочитав её, посмеялись и дополнительно выделили необходимую сумму. Как же, пресса – четвёртая власть. А раз эту стряпню пропустили в области, значит, обком партии этот вопрос будут держать на контроле. И тут будет не до шуток. И может так статься, что и Средмаш не поможет. К самому прилипнет шоколадный загар.
Крючков, сочиняя статью, опирался на действительный факт – вода из кранов на кухни, в ванные текла крайне непригодной. Для приготовления пищи и питья жители её фильтровали через вату, через активированный уголь, через всякие хитромудрые устройства, такие как керамические насадки, появившиеся в продаже в магазинах Калуги. Словом, выходили из положения каждый по-своему, и для приёма в пищу «шоколадную» воду старались очищать. Но для ванн – таких приспособлений по очистке воды отыскать было сложно. А те, что применялись на кухнях, явно не справлялись. Тут на стирку, на купание детей и взрослых она шла напрямую без очистки. Порой на балкон вывешивалось бельё, на котором просматривались следы напоминающие узоры «детской неожиданности». Ещё, знающие люди, называли такую воду в ваннах – грязелечебницей. И в том заложен был ироничный подтекст, поскольку от лечения в этих ваннах почему-то наступала весёлая жизнь, нападал зуд, и люди проводили на теле массаж, а у некоторых жителей появлялась и аллергия.
Летом люди выходили из положения: отмывались от бытовой воды в Угре. Зимой – в банях у себя на дачи, у кого столь завидные сооружение имелось, или ездили за пять километров в соседний посёлок – в общественную баню.
За зиму Крючковы и другие жители намучились с грязелечением.
10
Поселковая котельная находилась за три километра, на производственной площадке, в окружении заводов и цехов. И вода из неё поступала равно как на бытовые нужды жителей республики Татарково, так и на производственные цеха и заводы.
На Керамическом заводе, при приготовлении раствора «шликера», применялась обычная холодная вода из подземной скважины, как летом, так и зимой.
В чаны-ванны из трёхсоткилограммовых мешков засыпался серо-голубой порошок. После определённого процесса подготовки, – нагрева до высоких температур, с выдержкой по времени, – глиняная масса через магнитно-электронные сита перегружалась в ёмкость – пропеллерную глинобалтушку. Туда же добавлялось стекловидное тело, то есть обычный силикатный (канцелярский) клей в достаточном количестве и подавалась вода.
Зимой холодную воду из скважины, находящаяся за несколько сот метров от завода, перехватило морозом, и мало того – разморозило трубопровод, – он не был заизолирован и утеплён пароводяными змеевиками.
Процесс приготовления шликера стал на грани остановки. Но на этот случай на заводе нашлась в запасе «палочка-выручалочка» в виде изворотливости и изобретательности.
И всё гениальное решается просто.
По предложению технолога завода Плохина, к штуцеру трубопровода горячей воды, идущей на отопление цехов Керамического завода, был присоединён резиновый шланг, а другой его конец – к штуцеру глинобалтушки. И – процесс пошёл. Сменный оператор подходил к вентилю, открывал его, и вода на полное сечение патрубка устремлялась в аппарат.
О том, что на керамике разморозили трубу на подаче воды в глинобалтушку, знали все, от рядового оператора, до генерального директора, за что директор завода Керамики попал Генеральному на крючок – тому на стол легла смета на проведение ремонтных работ. И как всегда не вовремя – тут каждый рубль экономишь на строительство, а они с какой-то трубой там… Время шло, смета не подписывалась, а потом и вовсе махнули рукой на этот вопрос: ему не надо, а нам и подавно, пусть думает…
Обратный клапан (запорный орган) в этой технологической схеме на шланге не предусматривался. Но если б был, то он не позволил бы продукту, шликеру, обратным ходом из ёмкости попасть в трубопровод горячей воды – клапан перекрыл бы его. Да и схема эта, предполагалась быть временной, на день-два, на сутки-трое. Но прошли трое суток, неделя, месяц, а там уже дотянули бы и до весны… По теплу удобнее заниматься размороженным трубопроводом и достать глубинный насос.
Но всякую идею может погубить непредвиденный случай, поскольку «абы как» и «как-нибудь» не всегда срабатывает, на практике они всегда голые, беспомощные пред непредвиденными обстоятельствами. И если НИИ, создававшее это производство, всё учло, потому и начертила чёрным по белому данный прибор (обратный клапан) на трубе в схеме проектной документации, а строители поставили его на этот трубопровод. То местному рационализатору было невдомёк, что время от времени отопительная система может внезапно останавливаться, как и всякое хронически больное производство.
Что и произошло – котельная вдруг аварийно остановилась посреди зимы. И для ремонта потребовалось опорожнить трубопровод от воды из-за опасения его размораживания. Вода из системы водоснабжения завода пошла обратным ходом на котельную, в дренажную систему, в бойлеры, в резервуары, отчего в самой трубе горячего водоснабжения создался вакуум. А в таком состоянии всякий аппарат старается его заполнить, всосать в себя всё, что легко всасывается – от воздуха до шликера.
Разумеется, остановка котельной проводилась в глубокой тайне, как и всякий стратегический маневр местного значения – на час, на полдня, на сутки народ и производства оповещать не обязательно.
И потому, когда операторы «Кирпича» спохватились, что в глинобалтушке шликер удивительным образом куда-то исчез и почти половина ёмкости, то были крайне удивлены. Как, куда и почему?.. Стали искать в днище дырочку. Но она оказалась в другом месте.
На котельной, проведя соответствующие мероприятия по ремонту оборудования, запустили котлы и подали в магистрали воду. И вода из бойлеров и резервуаров привычными маршрутами пошла по периметрам, по двум направлениям – на промышленную зону и на жилые дома.
Долго люди не могли понять: как и откуда из их кранов на кухнях и в ваннах появилась вначале с голубым оттенком водица, которой страшно умыться? Позже, подтемнённая с неприятным болотным запахом.
Раствор, попавший в систему отопления, можно было бы ещё вымыть из трубопроводов, но на тот момент не последовало общей авральной команды – открыть кингстоны, то есть краны! Промыть, продуть системы! Да и кто мог предположить, что шликер, разведенный сотнями тонн воды, пойдёт не по назначению?..
И в данный момент не все жители были в своих квартирах. Кто-то на работе, кто-то в отпуске, кто-то смиренно спал после ночной смены. И потому раствор растёкся по всей системе и отопления и на бытовые нужды, оседая на стенках труб, закоксовывая их, и так плотно, что сквозь него в отдельных трубах едва прошла бы швейная иголка. Отчего в квартирах снизилась температура, а поскольку была зима и, как назло, с крепкими морозами, то почти до ноля градусов.
Конечно, это не была блокада в прямом смысле, как в Ленинграде в годы великой отечественной войны, до смерти никто не околел, кроме цветов. Однако время и средства положены такие и столько на замену трубопроводов и батарей в квартирах, кабинетах того же управления предприятия и заводов, что на эти затраты можно было бы изготовить два-три бойлера2 на котельной и отремонтировать на Керамическом заводе не один десяток трубопроводов с обратными клапанами и глубинные насосы вкупе.
Даже заменив в жилом массиве часть труб и трубочек в квартирах, это не помогало – вода была ржавой, с примесями и запашком, напоминающий туалетное амбре. Очистные сооружения и бойлеры оказались тоже забитыми шликером. В них вода застаивалась, не очищалась, тухла, отчего на самой котельной распространился не совсем приятный дух. И заменив стояки горячей воды в одном-двух подъездах жилого дома, они через месяц-полтора вновь забивались той же дрянью, поскольку в других подъездах и домах она продолжала циркулировать по трубам мелкой струйкой.
С промплощадкой поступили проще – её отглушили от отопительной системы совсем. Отчего в цехах и заводах увеличился расход на электроэнергию, так как во всех кабинетах, мастерских и складах были включены электрообогреватели, и большей частью – местного изготовления. Что ещё привело к дополнительным финансовым расходам по замену проводки в помещениях и оборудования в электрощитовых и на подстанциях – они сгорали из-за перегрузки.
Для того чтобы заменить оборудование на котельной, нужны были средства во много раз превышающие те, что уже потрачены на посёлок. А накапливать их не было возможности – надо строить новые дома, производственные объекты. И вопрос с восстановлением отопления жилого массива и нормального водоснабжения завис на годы.
Таким образом, рационализаторство, разгильдяйство и экономия на малом привели к колоссальным убыткам.
Но Средмаш выручил, правда, несколько поздновато, после статьи в газете.
11
О всех перипетиях данного происшествия Геннадий Крючков не знал. И не вник в сложность «насущного момента», и потому, прожив в посёлке год, натерпевшись, помёрзнув сам и дети, помывшись в воде, от которой день-другой чешешься, как «шелудивый поросёнок», он сел за статью. Когда-то в школе, писал стишки и статейки для классных и школьных стенгазет. Потом в армии, на заставе выпускал стенгазету «На страже». И даже писал о своих товарищах по заставе в окружную пограничную газету. О заметках неплохо отзывались сотрудники газеты. И даже в День Пограничника прислали на заставу поздравительный красивый Диплом формата А-4, с Благодарностью за сотрудничество.
В какую из газет эту статью послать? – он долго раздумывал. Но наполненный до предела возмущением, и сочувствием к однопосельчанам писал её не без доли иронии и сарказма. И отвёз в областную газету «Знамя». Почему-то решил, что именно в неё следует, в партийную и главную газету области. Видимо, предполагал, что Татарков является членом бюро райкома, поэтому в районке её не пропустят.
И ему повезло. В субботу дежурным по редакции был Шапкин Василий Иванович. Как потом выяснил – заведующий общим и литературным отделами.
Василий Иванович, читая статейку, вначале хмурился, потом не выдержал и рассмеялся.
Гена, украдкой следивший за редактором, встревожено напрягся – сейчас просмеёт и выгонит! Это же его первый опыт на гражданке, и, наверное, корявый. Почему бы и не посмеяться? И он насупился, опустил голову.
Однако нет, редактор дочитал до конца его три тетрадных листа. Платком вытер глаза и обратился к писателю:
– Геннадий Миронович, вы где-нибудь обучались письменному ремеслу, или это у вас экспромт? – голос Шапкина был спокойный, глаза, хоть и поблескивали, но были внимательными.
– Да нет… Так, стишками баловался иногда в школе да в армии в стенгазетах. Да иногда жалобы людям помогаю составлять…
Василий Иванович покачал головой с чёрной седеющей шевелюрой.
– Да… Ну что же. Давайте так поступим. Первое – вы распишитесь под своим опусом. И второе – я предлагаю юмореску переименовать. У вас она «С африканским загаром». А это, знаете ли, никак не вяжется с нашими климатическими условиями. Если озаглавить, скажем, «С шоколадным отливом»?
Гена несколько приободрился – неужто примут? И с готовностью тряхнул головой.
– Поясню. Шоколад всё-таки более доступен, во всех магазинах. И вы пишите, вода у вас с кранов течёт и цветом напоминает жидкий шоколад, кофе. Или вам не нравиться?
– Да нет, почему же?.. По-моему, тоже хорошо.
– Так будет более приземлено.
Василий Иванович ещё раз внимательно посмотрел на собеседника.
– А попробуйте написать рассказ. На любую тему и любой жанр. Можете мне прислать по почте или вот так привести, как сейчас, когда поедите в Калугу.
Крючков пожал плечом.
– Не знаю, получится ли?
– Ну, если захотите, то должно. Тут же у вас получилось, и неплохо.
– А что, эта статья… она годится?
– Годится. Небольшие правки, конечно, требует, но это уже наша забота. Грамматику подтянем, препинаки проставим.
И опытный журналист Шапкин потратил на беседу с писателем ещё полчаса, стараясь выяснить подробности проживания в процветающей республике Татарково. Хоть и секретный объект, скрытый, но слухи о нём широкие.
Геннадий отвечал:
– Посёлок неплохой, в смысле его расположения. Дома растут быстро, думаю, через год-другой я тоже получу квартиру.
– А сейчас, где живёте?
– В однокомнатной подменного фонда. Нас четверо, я, жена, мальчик и девочка. Стою на расширении. Боюсь только, вот за эту вот статейку не лишили бы. Но и жить в таких грязных условиях уже невмоготу. Две конференции было, одна в прошлом году колдоговорная, и вот, по весне, профсоюзная, – люди спрашивают:
– Родион Саныч, когда же у нас вода нормальная из кранов пойдёт? Не выносимо так жить!
Он отвечает:
– Вы об этом Плохина спросите. Он знает, – шутит Татарков так. – А если серьёзно, то – думаем. Дело серьёзное, я понимаю, и с кондачка его не возьмёшь. Вот поднакопим деньжат, возьмёмся и за воду. Слово даю – решим вопрос.
– …А на деле – всё по-прежнему. Вот и не выдержал, написал статью.
Шапкин улыбнулся.
– Тут на фельетон похоже. С юморком, остро. Вы не возражаете, если мы его фельетоном пропустим?
– Да нет, почему же. Хоть как, лишь бы помогло. А точно пойдёт в газету?
– Пойдёт, не сомневайтесь. К нам на вашего директора ещё немало писем поступает. В том числе и по шоколадной воде. И ваша статья как раз вовремя. Ждите, может быть, в субботний номер и вставим.
И, уже прощаясь, редактор вновь вернулся к предложению:
– Так что, Геннадий Миронович, попробуете себя в литературном жанре, в рассказах, в юморесках, в стихах?
Крючков смутился.
– Да какой из меня писатель.
– Ну не скромничайте, не скромничайте. Мне виднее – есть в человеке данные или нет. А в вас они скрыты. Развивать надо. Жили бы в Калуге, походили бы к нам, у нас при редакции есть литобъединение «Вега». Его ведёт Валя Волков, писатель и поэт.
– Хорошо бы, конечно. Да живу далековато, не наездишься. Это уж тут подпёрло – настрочил.
Василий Иванович засмеялся.
– Тогда надо, чтобы почаще вас подпирало.
Крючков только дёрнул головой, выражая не согласие.
12
Геннадий ездил в редакцию в субботу, и потому с волнением пережидал дни до следующей субботы. И вдруг, в четверг после обеда, ему позвонил начальник цеха Хлопотушкин.
– Гена, это твой фельетон в «Знамёнке»? «С шоколадным отливом»? – голос был с задоринкой, которая, видимо, осталась ещё от прочитанного текста.
Крючков от неожиданности даже подрастерялся.
– Что молчишь? Или статус писателя не позволяет вступать в разговоры с нами, грешными.
– Скажите тоже… А газета у вас?
– Да, вот передо мной.
– Я сейчас подойду.
– Давай.
Крючков не шёл, он бежал, и, наверное, так, как бегут на первое свидание влюбленные. Взволновано и быстро, перепрыгивая лужицы грязи на территории ДСЗ. По-молодецки вскарабкавшись на сцепку вагонов, стоящих под погрузкой щебня, спрыгнул, попав на край лужи кирзовым сапогом. Поскользнулся, но чудом устоял и продолжил свой путь.
Каждый, кто начинает заниматься литературным творчеством, испытывает благоговейное чувство перед своим напечатанным первым произведением. И по-своему проявляют эмоции: одни улыбаются едва ли не идиотской улыбкой; другие улыбаются, но со скромностью невесты на выданье; третьи улыбаются со значимостью народившегося гения; четвёртые… Словом, тут можно приводить с десяток типичных и не типичных образов, поскольку как бы там не судить, а дело не ординарное. Складно писать, а тем более для областной газеты, не всякому дано. Избранным. Тут гордость по неволи охватит. И Крючков не исключение. Он улыбался, обозначим так – вторым и третьим способами, застенчиво-значимо.
– Слушай, как тебе удалось её опубликовать? – был задан ему первый вопрос начальником цеха.
– Да как? Как и всем, наверное, – и слукавил, – через чёрный ход.
– Это ж удивительное рядом!
– А что, не по делу?
– Да почему же! По делу. Я думаю, не найдётся в республике ни одного человека, кто не оценил бы её по достоинству. Великое дело, ничего не скажешь. Только одному товарищу, мне кажется, она будет не по нраву.
– Родиону Санычу?
– Да. И, полагаю, тебя могут ждать кое-какие неприятности.
– Какие?
Виктор Михайлович пожал плечами.
– Тут товарищ Татарков не предсказуем. А рычагов у него столько, как у клоуна, играющим с Арлекино.
– Ну что ж… Будем считать, что пострадал за народное дело, – криво усмехнулся Геннадий.
– Ну, ты раньше времени не паникуй. Татарков тоже не без понятия. Есть в нём дурь, но до определённых пределов. С областной газетой он в конфликт вступать не станет. Если бы из неё корреспондент приехал, то тут бы он заиграл его, свозил бы на базу ОРСа, и весь инцидент исчерпан. И статьи бы никакой не появилось. А тут… не увернёшься. Словом, будь повнимательнее и только.
– Хорошо, Виктор Михайлович, приму к сведению. И вопрос можно?
– Какой, давай.
– Газету не подарите?
– Э, нет. Пусть побудет она в цеховой подшивке. Это же для нас – знамя, – засмеялся. – А ты, когда поедешь домой, зайди на почту и купи. Она до семи работает, успеешь.
– Ладно. Могу идти?
– Давай.
Но не удалось Крючкову купить газету на почте – до него все экземпляры были распроданы, и «на удивление», как подчеркнули работницы почты, посмеиваясь.
Пришлось через соседей доставать, у тех, у кого была подписка на областную газету, и кто успел её прочитать.
А через час Хлопотушкина нашёл звонок Нина Михайловна. Начальник цеха находился в пультовой второго цеха, где проходило обсуждение фельетона.
Трубку взяла Антонина Серёгина.
– Да… – и тут же передала её Хлопотушкину.
– Михалыч, тебя Родион Саныч вызывает, – услышал он голос секретаря генерального директора. – Будь ласка.
– Когда?
– Да в любой час, кроме ночи. Но чем быстрее, тем лучше.
– Понял. Еду.
У начальника цеха была личная машина «ВАЗ-2101» – «Копейка», у единственного человека в цеху, которую он получил досрочно за выдающиеся производственные показатели цеха. Все остальные работники – стояли на автомобили в очередях: цеха, завода и комбината. Хлопотушкин использовал машину и по служебным и по домашним делам. На ней он и выехал в управление комбината.
Но, к удивлению Хлопотушкина, директор не был раздражен. Даже как будто бы снисходительно добродушным, и за своевольный поступок Крючкова не высказал недовольство. Единственное, похожее на упрёк, прозвучало замечание:
– Ну что, говоришь, таланты у себя взращиваешь? Похвально. Похвально, ничего не скажешь.
А дальше повёл разговор в деловом тоне.
– Как, Витя, если я тебя назначу директором Керамического завода, – потянешь?
– ?..
– Что, удивлён? – усмехнулся генеральный.
– А… а куда же Быхана, директора керамики?
– Выгоню к чёртовой матери. Мне такой руководитель не нужен. Это благодаря его творческому руководству, мы дожили до весёлых дней. Вон как весело о нас пишут.
– Так тут, как я слышал, Плохин руку приложил…
– Плохин?.. Плохин кто? – исполнитель, а он – руководитель. Завод совсем завалил, да ещё это… – Татарков потряс газетой. – Пусть убирается в своё Подмосковье, там устраивает грязелечение. Словом, Витя, готовься.
Хлопотушкин был в смятении. Он хорошо знал о делах на «Керамике», в которую входили два цеха – Кирпичный и Керамический по производству облицовочной плитки. Самые трудоёмкие производства, где мало того, что всё построено на мышечной силе, так ещё и всякие ущемления, как финансовые (как, впрочем, и на всех производствах), так немало и моральных. На каждой планёрке язык Татаркова не забывал поддеть Быхана.
– Где кирпич, где плитка, я тебя спрашиваю?
– Воруют, Родион Саныч, – отвечал директор с партийной прямотой.
– А ты у меня там на кой?.. Организуй охрану.
– Давайте штатное расписание и фонды под неё – и хоть сегодня.
– Вы поглядите, какой он умный, а! Сам выкручивайся, сам сторожи. Начальников цехов и мастеров заставляй. Добровольные дружины создавай.
– Создавал.
– И что?
Быхан усмехнулся.
– Так почему-то не хотят они бесплатно сторожить.
О проекте
О подписке