И вот, как это обычно бывает с русскими, произошло как раз то, чего адмирал Фишер в своих гаданиях не мог и предположить. Три часа назад, когда «Дредноут на полной скорости в двадцать четыре узла проходил траверз мыса Тахкона^[12], ему навстречу вышли три корабля под Андреевскими флагами: быстроходный крейсер из будущего «Адмирал Ушаков» и два местных легких крейсера-скаута предыдущего поколения – «Жемчуг» и «Изумруд». Предыдущее поколение – оно и есть предыдущее поколение. Еще четыре года назад это были превосходные бронепалубные крейсера второго класса, истребители вражеских миноносцев и ближние разведчики при эскадре; ныне же они безнадежно устарели. Их турбинные одноклассники имеют скорость в тридцать пять-сорок узлов, а сами они едва способны тягаться в ходе с тяжелыми линейными крейсерами флота Его Величества. Но сейчас легкие крейсера выступали лишь в качестве почетного эскорта, а вот «Адмирал Ушаков» нес на своей мачте не только Андреевский флаг, но и штандарты русского и германского императоров, совместно вышедших в море навстречу британскому гостю.

Дальше было еще интереснее. Обменявшись сигналами, корабли легли в дрейф, после чего с «Адмирала Ушакова» на воду спустили катер. Завывая мощным бензиновым мотором, он с шиком и ветерком на тридцатиузловой скорости, распахивая море на две белопенных волны, доставил на борт «Дредноута» двух блудных племянников^[13] короля Эдуарда. Катер, конечно, был хорош (в британском флоте таких пока не имелось), но на ожидаемый адмиралом Фишером удивительный сюрприз он не тянул. Хотя то, что русский и германский императоры не стали ждать британских гостей на берегу, а вышли им навстречу на корабле из будущего, само по себе заставляло задуматься о причинах такого поступка. Впрочем, из-за встречи трех коронованных особ адмирала Фишера на какое-то время банально отодвинули в сторону, и он перешел в разряд наблюдателей. Когда король занимается большой политикой, пуская пыль в глаза, хвастаясь таким великолепным линейным крейсером и прощупывая оппонентов на «слабо», адмиралам лучше стоять в сторонке и не отсвечивать.

Впрочем, он недолго оставался в одиночестве. Адмирал Тирпиц и адмирал Ларионов подошли к нему с двух сторон на пересекающихся курсах, так что первому лорду британского адмиралтейства даже показалось, что сейчас его поставят в положение в два огня и расстреляют залпами главного калибра. Конечно же, это впечатление было обманчиво, намерения у «противника» были вполне мирные.

– Ну, здравствуй, сэр Джон, – первым поприветствовал Фишера адмирал Ларионов, – вот мы, однако, и свиделись.

При этих словах адмиралу Фишеру представилось выражение непонимания «What is it?» написанное на самодовольно-туповатом лице адмирала Ноэля в тот миг, когда русские броненосцы неожиданно сделали «кроссинг Т» и вцепились в его эскадру клыками своих орудий. А потом у него уже не было никакого «потом». Двенадцатидюймовый снаряд поставил точку в его жизни и карьере, а также определил момент, когда солнце Британской империи из зенита стало клониться к закату. И хоть все аплодисменты и проклятия за Формозу собрал на себя Наместник Алексеев, официально возглавлявший русскую эскадру Тихого океана, адмирал Фишер знал, кто был композитором, хореографом и дирижером того балета смерти. А потом его предшественник, Первый Лорд Адмиралтейства, отдавший дурацкий и преступный приказ «взять в залог Формозу» пускает себе пулю в висок прямо в служебном кабинете, потому что иначе его сделали бы крайним за все. И в этой смерти тоже виновен адмирал Ларионов, несмотря на то, что он лично не нажимал на курок револьвера. Виновен он и в смертях, случившихся в результате Великой Паники, когда Эскадра из Будущего проходила Каналом^[14] к месту своего нового базирования. Многих британцев тогда обуял психоз, и они кончали с собой – только чтобы не видеть Конца Света. Других убил он, адмирал Фишер, когда играл на бирже, точно зная, что никакого Конца Света не будет. И тогда разоренные его игрой биржевые игроки стрелялись, бросались с мостов в Темзу или сигали на мостовую из окон высоких зданий. И в тех смертях тоже был виновен адмирал Ларионов. Виновен просто тем, что он был, что пришел в этот мир со своей эскадрой и стал гнуть его под себя.

А потом адмиралу Фишеру преставилась залитая кровью улица, ржущие кони и пронзительные крики умирающих. Тут только что взорвались бомбы, которые унесли жизнь русского императора Николая и еще полусотни русских, – и эти взрывы тоже разделили мир да «до» и «после». Английские агенты сами не кидали этих бомб, они только заплатили тем, кто мог это сделать, и указали на цель. Но еще до этого была ночная атака японских миноносцев на Порт-Артур и ультиматум адмирала Уриу «Варягу» выходить на бой одному против целой эскадры. И тут также не обошлось без английского золота. Чтобы Японская империя смогла на равных драться против русских, потребовалось очень много денег; сами японцы не смогли бы оплатить и десятой части тех счетов. И только после того, как в той злосчастной войне грянул первый выстрел, в их мире появился адмирал Ларионов со своими кораблями. Он не нападал, он лишь парировал удары, но делал это с такой сокрушительной силой, что закачались основы мира…

Вот один из кораблей его эскадры идет курсом параллельным курсу дредноута. Острый атлантический форштевень режет балтийскую волну, а в наклонных ящиках, установленных в носовой части, своего момента ждут восемь ракетных снарядов, каждый из которых способен утопить или тяжело повредить линкор или линейный крейсер. Восемь снарядов, восемь линкоров или линейных крейсеров флота Его Величества, погибших еще до соприкосновения с противником. А еще у адмирала Ларионова есть крейсер «Москва», на котором подобных снарядов еще пятнадцать. А он-то (адмирал Фишер), наивный, вообразил, что корабли из будущего небоеспособны, и решил наклепать столько бронированных коробок, чтобы континенталы просто не смогли их все утопить. Ни один бюджет, даже если все британцы утянут пояса, не выдержит строительство флота, состоящего из тридцати «Дредноутов».

– Сэр Джон, – донесся до адмирала Фишера откуда-то издалека зычный бас Тирпица, – вам плохо? Быть может, позвать доктора?

– Да нет, мой дорогой Альфред, – ответил встрепенувшийся Фишер, – я в порядке. А с чего вы взяли, что мне плохо?

– А вы, мой дорогой Джон, – ответил тот, – побледнели так, будто углядели перед собой саму фрау Смерть в белом саване и с косой наперевес.

– Да нет, Альфред, – как можно более небрежно ответил Фишер, – вам показалось. И, кстати, как вам кажется наш «Дредноут»?

– Хорошая мишень, – вместо Тирпица ответил адмирал Ларионов. – Вы, Джон, пытаясь решить несколько взаимоисключающих задач одним проектом, породили не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку. Во-первых – ваше создание слишком тонкокожее, чтобы боксировать против настоящих больших парней. Даже броненосцы прошлого поколения с сорокакалиберными двенадцатидюймовками будут дырявить вашу плавучую консервную банку практически на любой дистанции боя. Во-вторых – ваш «Дредноут» слишком тихоходен, чтобы гоняться за современными прерывателями торговли. Разница в семь узлов скорости означает, что «Измаил» либо уйдет от вас как от стоячего, либо будет, держась за пределами дальности ваших орудий, издали закидывать «Дредноут» десятидюймовыми «подарками» улучшенной аэродинамики. Кстати, какова у вас толщина бронепалубы?

– Два дюйма, – неожиданно для себя ответил Фишер, – но под ней есть еще одна, толщиной в дюйм…

– Для десятидюймового полубронебойного снаряда, втыкающегося в палубу под углом в шестьдесят градусов, это все равно что ничего, – ответил адмирал Ларионов. – А ведь там, под палубой, находятся артиллерийские погреба, которые при навесном огне не защищены своим подводным положением. Мы, кстати, проводили испытания, используя в качестве мишени списанный броненосец «Чесма». Чем больше дистанция боя, тем разрушительнее последствия применения наших новых полубронебоев. Всего один снаряд, добравшийся до погребов – и ваша лоханка идет на дно, а команда возносится на небеса, представляться по поводу прибытия Святому Петру.

– Такое крайне маловероятно, – вскинул голову адмирал Фишер, – рассеивание на больших дистанциях боя очень велико, и я сомневаюсь, что ваш отдельно взятый снаряд вообще сможет попасть просто в корабль, а не то что в пороховой или бомбовый погреб…

– В истории нашего мира, – жестко сказал адмирал Ларионов, – четыре линейных крейсера Его Величества в бою взорвались от прямых попаданий вражеских снарядов и затонули в считанные минуты со всеми командами. Четыре, Джон – из восьми (если мне не изменяет память), построенных в Великобритании кораблей этого типа. Из всех находящихся на борту матросов, офицеров и адмиралов спастись, как правило, удавалось только нескольким случайным личностям. Роковое попадание случалось на втором или третьем залпе после пристрелки, – а вы говорите, рассеивание… Вы торопились слепить хоть что-нибудь из того, что имелось под рукой, и в результате получили корабль, годный лишь для демонстрации флага или обстрела прибрежных папуасских селений. В бою против равного классом противника это не более чем большая братская могила для всей команды.

После такого коронного выступления на адмирала Фишера и так уже было страшно смотреть, но тут Тирпиц решил добавить свои пять копеек.

– После того как в строй вступят наши «Мольтке», – сказал он, – их четырнадцатидюймовые орудия смогут пробивать ваши «Дредноуты» с их пятнадцатисантиметовым поясом насквозь через оба борта в любом месте. Главное – попасть, а остальное снаряд сам доделает с гарантией. И в то же время для того, чтобы пробить главный пояс «Мольтке», вашему «Дредноуту» придется сблизиться с ним меньше чем на полторы мили, что нереально. Наши пушки задолго до этого превратят ваши посудины в такую штуку, через которую итальяшки отбрасывают свои спагетти.

Адмирал Фишер как раз искал фразу поязвительнее, чтобы ответить этим двум нахалам, но тут его окликнул король Эдуард.

– Джон, – крикнул британский монарх, – иди сюда. Мой кузен Майкл обещает нам показать интересное представление, и ты не должен этого пропустить.

– Да Джон, – с усмешкой сказал адмирал Ларионов, – иди. Это будет и вправду занимательное представление, тебе понравится. Переговоры с позиции силы тем и замечательны, что сила может быть применена любой из договаривающихся сторон. Не забывай, что ты имеешь дело с людьми, которые насквозь знают ваше гнилое англосаксонское нутро. Да, с вами можно договариваться, но только в том случае, если отказ от договора или его нарушение будут грозить вам немедленным уничтожением.

– Да, это так, – подтвердил Тирпиц и спросил: – а что это за представление, мой добрый друг Виктор?

– Увидишь, мой друг Альфред, увидишь… – загадочно ответил русский адмирал, – мы уже близко.

Из этого разговора Фишер сделал вывод, что русские держат своих германских партнеров в некотором неведении, по крайней мере, по поводу запланированной на сегодня программы. И еще русский адмирал – педантичный, желчный, гладко выбритый – показался ему похожим на немца. А импульсивный и порывистый Тирпиц, с окладистой рыжей с проседью бородищей, напротив, напомнил русского мужика. Вот и верь после этого первым впечатлениям. Действительно, какие же это переговоры с позиции силы, если силу способны применить обе стороны. Переговоры с позиции силы возможны только тогда, когда сила находится у англичан, а все остальные послушно следуют диктату этой силы.

Часом спустя настроение адмирала испортилось еще больше. Оказалось, что летательные аппараты с эскадры из будущего, которые, как предполагалось ранее, имели лишь разведывательное и транспортное назначение, на самом деле были созданы для боевого применения. Прямо на глазах адмирала Фишера и короля Эдуарда один из таких аппаратов последовательно сбросил несколько снаряженных мощной взрывчаткой бронебойных бомб на старую баржу, изображающую корабль-мишень, и разнес ее вдребезги, несмотря на то, что та для непотопляемости была заполнена пустыми бочками. Окажись мишенью «Дредноут» – и с ним было бы то же самое, ведь эти бомбы, вонзаясь в бронепалубу под прямым углом, пробивали ее насквозь и взрывались внутри. А у боевого корабля под палубой не пустые бочки, а погреба боезапаса, нефтяные и угольные ямы и нежные, как человеческие кишки, ходовые механизмы. Кстати, Тирпиц был поражен «представлением» ничуть не в меньшей степени, – а это означало, что прежде ему ничего подобного не показывали. Видимо, не считали нужным, а вот теперь сочли…

И когда затонувшая мишень осталась позади, а стремительный остроклювый аппарат удалился прочь, несчастный «Дредноут» подвергся учебной атаке нескольких подводных миноносцев. Побарабанив в борта самодвижущимися минами без боевых зарядов, эти подводные аппараты всплыли и продемонстрировали, что это были не известные миру подводные минные крейсеры из будущего, а местные корабли того размера, когда миноносец на специальной платформе возможно перевозить по железной дороге, доставляя в любой порт Империи, раскинувшейся между тремя океанами.

После этого в мозгах у адмирала Фишера что-то треснуло – и он проклял тот день, когда, заняв место первого Лорда, решился строить «Дредноут». Переговоры с позиции силы начались, только вот сила была не на его стороне. Первоначально он планировал пугать русских мощью своего детища, но, как оказалось, им на него наплевать. Еще раз адмирал Фишер оказался удивлен, когда подходе к Ревелю русские и германцы покинули борт «Дредноута». Дело в том, что для этого им даже не пришлось ложиться в дрейф и спускать катер. Просто прилетела эдакая каракатица с двумя винтами сверху и зависла над палубой ровно на то время, пока на ее борт поднимались люди, после чего улетела к кораблю из будущего. С одной стороны, это было пока все, а с другой, адмирала Фишера ожидал нелегкий разговор с королем…

7 июня 1908 года, 17:05. Ревельская гавань, адмиральский салон линейного крейсера флота его Величества «Дредноут».

– Ну-с, Джеки, – сказал король Эдуард, устраиваясь в кресле с большой кружкой адмиральского чая, – умыл тебя холодной водичкой мой племянничек Майкл?

– Ваш зять, Берти, – хмыкнул адмирал Фишер, – занялся этим еще раньше русского императора. В нем столько яда, что хватило бы перетравить всех крыс в лондонских доках. И как только ваша дочь живет с эдаким чудовищем?

– Вы не поверите, Джеки, – проворчал король, – но моя Тори влюблена в своего мужа как кошка. В письмах она всячески восхваляет своего супруга и еще пишет, что ей нравится быть русской адмиральшей, женой и матерью очаровательной малышки… А еще она хочет, чтобы наконец прекратилась эта дурацкая война кита со слоном, чтобы две наших империи могли сосуществовать с пользой друг для друга. Ведь признайтесь, Джеки: был у вас план, понастроив уйму дредноутов, взять реванш за Формозу и продиктовать русским условия соглашения?

– План такой был, – согласился с королем адмирал Фишер, – да только у русских, как у всяких порядочных шулеров, в рукаве оказались самые крупные козыри. Наш флот должен был оказаться на пике формы к тому моменту, когда у русских было бы всего две дивизии прерывателей торговли, а германские монстры «Мольтке» еще стояли бы у достроечной стенки. У меня были сведения, что после перехода с Тихого океана корабли из будущего в значительной степени утратили свою боеспособность из-за износа механизмов…

– О да, – кивнул король, – Майкл сказал, что боеспособность эскадры моего зятя обходится Российской империи недешево. Один крейсер «Адмирал Ушаков», сопровождавший нас до Ревельского рейда, требует столько же денег, сколько дивизия старых броненосцев. Но мой племянник все равно идет на эти расходы. И, как вы думаете, Джеки, почему?

– Наверное, – ответил адмирал Фишер, – потому что эти корабли являются носителями чрезвычайно разрушительного оружия, способного нейтрализовать любой неприятельский флот…

– И это тоже, – ответил король, – но главным тут является технологический вызов, заключающийся в необходимости осваивать или переразрабатывать технологии будущего. Благодаря этому вызову русская промышленность взрослеет не по дням, а по часам. Майкл говорит, что пройдет совсем немного времени – и деньги, затраченные на поддержание боеспособности кораблей эскадры адмирала Ларионова, прольются на Российскую империю золотым дождем. При этом часть секретов русские передали германцам, так сказать, в совместное пользование, отчего их «Мольтке» по уровню совершенства почти не уступят «Измаилам».

Адмирал Фишер скептически хмыкнул.

– И кому будут нужны германские «Мольтке» или русские «Измаилы» после того, как мы с континенталами уговоримся об условиях взаимного сосуществования? – спросил он. – А ведь именно к этому клонят ваш племянник и его советники из будущего…

– Вы забыли о кузенах, Джеки, – ответил король, – о наших американских кузенах, предки которых однажды взбунтовались против насквозь законного требования платить налоги. Нас Майкл и его советники воспринимают как угрозу непосредственную, а вот кузенов – как экзистенциальную. Однажды они скажут: «Вашингтон должен быть разрушен» – и он будет разрушен, как бы ни трепыхались по этому поводу господа из Конгресса. Та морская мощь, которую сейчас создает Континентальный Альянс, с легкостью может быть переброшена на американское направление. По крайне мере, русские дальние рейдеры безо всякого напряжения смогут действовать у побережья Бразилии или Чили. Вы представляете себе, Джеки, сколько всего интересного смогут совершить «Измаилы» на заднем американском дворе, в то время как германские тяжеловесы самим своим существованием будут удерживать нацию фермеров от опрометчивых поступков? Это я говорю к тому, что «Измаилы» и «Мольтке» просто так не пропадут, в отличие от твоих «Дредноутов», которые были слеплены второпях, на основании неверных посылок.