Линкоры кайзеру было бы неплохо вернуть потом обратно. Но все будет зависеть от того, как поведут себя их командиры. Если они, поджав хвосты, уползут в свой Данциг, то скатертью дорога. А если попробуют с ослиным упрямством выполнить полученный приказ и начнут обстреливать русские береговые батареи, то… В общем, выбор за ними – и жизни, и смерти. А пока будем гонять вертолеты на уничтожение транспортного флота.

04:57 СЕ

До рассвета полчаса. Германского десанта считай что уже и нет на этой грешной земле. Сначала по наиболее крупным пароходам ударили «Ураны», рассекая темноту вспышками взрывов. Большая часть транспортов имела водоизмещение от двух до трех тысяч тонн, при полном отсутствии герметичных внутренних переборок. Тонули они как утюги. Кроме них, море было забито деревянными посудинами самого разного назначения и водоизмещения. Баркасы, баржи, плашкоуты… Примерно полпятого этот «суп с клецками» атаковали подоспевшие ударные вертолеты. Они же добили несколько крупных пароходов, не желающих тонуть после попадания «Урана». Подоспевшие Ка-29 занялись тральным флотом, прорывающимся к месту высадки.

Все море заполнилось немецкими солдатами, офицерами и моряками в спасательных жилетах, пытающимися добраться до берега вплавь. Но балтийская вода в октябре – это вам не пляжи Ниццы в июле, так что немцы быстро замерзали в ней насмерть. Сейчас вернувшиеся с вылета вертолеты дозаправляются и перевооружаются.

Глянув на часы, я понял, что все закончилось в течение часа. Десантной армады больше нет, и в любой момент я могу отдать приказ, обрекающий на ту же участь и немецкие линкоры. Сейчас все зависит только от их командиров и высшего командования. Эфир забит морзянкой. Все, теперь при любом изменении обстановки меня немедленно поставят в известность.

А сейчас надо спуститься к себе и оттуда попробовать выйти на связь с Тамбовцевым по закрытому каналу. Надо узнать, как там у них идут дела с величайшим человеком XX века.

12 октября (29 сентября) 1917 года, 05:05, Петроград. Кавалергардская улица дом 40, типография газеты «Рабочий путь»

Александр Васильевич Тамбовцев

После моего заявления Сталин, что называется, слегка и ненадолго впал в ступор. Он минуты две молчал, не отрывая взгляда от пламени на конце фитиля керосиновой лампы. Потом встрепенулся и, внимательно посмотрев на Бесоева, спросил у него (он, видимо, считал Николая Арсеньевича морским офицером, несмотря на сухопутную форму):

– Товарищ старший лейтенант, какими силами германцы намереваются прорваться в Рижский залив?

Бесоев четко отрапортовал:

– Товарищ Сталин, командование германскими вооруженными силами задействовало для осуществления операции «Альбион»: десять линкоров, один линейный крейсер, девять легких крейсеров, пятьдесят восемь эсминцев, семь миноносцев, шесть подводных лодок, двадцать семь тральщиков, четыре прорывателя минных заграждений, пятьдесят девять патрульных судов, один минный, два сетевых и два боновых заградителя, пять плавучих баз, тридцать два транспорта, и ряд других кораблей – в общей сложности триста пятьдесят одна единица. Для захвата островов немцы выделили десантный корпус генерала фон Катена – около двадцати шести тысяч человек, двести двадцать пулеметов и сорок орудий. Операция по высадке десанта начнется сегодня на рассвете ровно в шесть-тридцать по петроградскому времени.

– А какие силы у русских войск, защищающих Рижский залив? – спросил Сталин. – Я слышал, что подступы к заливу заминированы и прикрыты огнем мощных береговых батарей.

– Товарищ Сталин, – вмешался в разговор я, – В настоящий момент русский флот имеет в районе боев: два броненосца времен русско-японской войны, два броненосных крейсера, один бронепалубный крейсер, три канонерки, двадцать шесть эсминцев, семь миноносцев, три подводные лодки, три минных заградителя и другие корабли – всего сто двадцать пять единиц. Наиболее мощные береговые батареи калибром 305-мм расположены на мысе Церель и на мысе Тахкона. Ну и еще есть одиннадцать тысяч якорных мин, выставленных в этом районе. А о сухопутных войсках, защищающих острова, можно сказать только то, что они деморализованы и практически небоеспособны. Гарнизон острова состоит из мобилизованных третьей очереди, почти полностью разложившихся и готовых скорее сдаться, чем оказать сопротивление врагу. В лучшем случае эти части способны на организованное отступление. Подчиняющиеся Центробалту отряды матросов-большевиков, конечно, боеспособны, но в случае высадки десанта не смогут повлиять на ситуацию из-за своей малочисленности. Вся операция спланирована для того, чтобы организовать захват со стороны суши Церельской батареи.

– Да, положение действительно серьезное… – Сталин озабоченно прошелся по комнате, – немцы могут прорваться в Рижский залив и выйти к Ревелю. А там и до Петрограда рукой подать. Товарищи, вы точно уверены в своих сведениях?

– Товарищ Сталин, – сказал я, глядя прямо в глаза будущему генералиссимусу, – мы совершенно точно осведомлены о планах германского командования. Но у нас есть твердые основания считать, что сейчас в нескольких милях западнее залива Тагалахт на острове Эзель происходят события, которые поставят жирный крест на немецких планах прорыва в Рижский залив, и их десантная операция закончится полным провалом. Германские войска и флот понесут такие значительные потери, что после этого поражения утратят наступательный потенциал и начнут искать возможность заключить с Россией сепаратный мир. Вы помните, что немцы уже закидывали удочки на эту тему – через фрейлину императрицы Марию Васильчикову в декабре 1915 года и через члена Государственной думы Александра Протопопова в Стокгольме в 1916 году. За мир с Россией выступают такие влиятельные персоны в Германии, как гросс-адмирал фон Тирпиц, дипломаты Ульрих Брокдорф-Рантцау и Хельмут Люциус фон Штедтен. Стать посредником в переговорах между Россией и Германией вызвался племянник вдовствующей императрицы Марии Федоровны датский король Кристиан Х.

– И какие условия мира предлагали германцы? – заинтересованно спросил у меня Сталин.

– Речь шла о территории Польши и части Прибалтики, – ответил я. – Взамен они предлагали России приращение ее территорий за счет… своей союзницы, Австро-Венгрии…

Сталин рассмеялся.

– Конечно, чужое отдавать не жалко… – Тут он стал серьезным. – В общем, условия мира не такие уж тяжелые. Об этом стоит подумать. К тому же в ходе переговоров возможен торг – не так ли, товарищ Тамбовцев?

– Все зависит от обстановки на момент переговоров, – ответил я. – Если дела на фронте у немцев будут идти не очень хорошо, то можно добиться и более существенных уступок.

Сталин опять замолчал, о чем-то задумавшись. Потом он потер руками воспаленные от бессонницы глаза, и спросил:

– Товарищи, как вы насчет того, чтобы сообразить выпить чаю?

– Мы совершенно не против, – ответил я за себя и Бесоева. – Честно говоря, эта ночь выдалась для нас очень бурной, и мы тоже ни минуты не спали.

Сталин взял чайник и пошел куда-то вглубь типографии. Мы с Бесоевым переглянулись. Похоже, Коба отправился не только за кипятком. Я знал, что практически весь центр Петрограда был телефонизирован. Интересно, кому сейчас звонит Иосиф Виссарионович? Понятно, что не Ленину в Выборг. Дзержинский сейчас в Москве… Интересно все же, кому.

Сталин вернулся минут через десять и уже не выглядел таким озабоченным. Поставив на стол большой медный чайник, он открыл тумбочку в поисках заварки. В жестяной банке было пусто. Для верности Виссарионович поковырялся в ней пальцем, а потом развел руками.

– Прошу прощения, товарищи, чаю не осталось. Весь кончился. Можно, конечно, выпить просто кипятка. У меня есть немного сахарина.

Я приоткрыл свой сундучок, и достал оттуда свой походный набор – пластиковую коробку, в которой хранилось с десяток чайных пакетиков и столько же кусочков сахара. Выложив все на стол, я повернулся к Сталину и увидел его изумленные глаза.

– Это заварка, – сказал я, показывая Сталину пакетик с желтеньким ярлычком, – надо положить пакетик в стакан и залить кипятком. Хвостик с бумажкой оставляем снаружи. А это натуральный сахар – кладите его себе по вкусу. Для меня вполне достаточно двух кусочков.

Сталин с удивлением покрутил в руках пакетик, потом, глядя на нас, заварил чай и добавил в стакан сахар.

– Как все удивительно и просто… – пробормотал он себе под нос, – никогда в жизни не видел ничего подобного.

Пока мы не спеша пили по первому стакану чая, он с интересом нас разглядывал. Потом, видимо, сделав какие-то свои выводы, сказал:

– Товарищи, я уже почти час общаюсь с вами, но так и не смог понять, кто вы и откуда. Не могли бы вы раскрыть мне свое инкогнито?

– Иосиф Виссарионович, мы ведь уже представились вам, – ответил я, – поверьте, мы назвали свои настоящие имена и фамилии и род занятий. А вот ту информацию, которая вас так интересует, мы раскроем вам в самое ближайшее время. Сейчас наш рассказ может прозвучать для вас слишком невероятным. Потерпите немного. Иногда не надо спешить – вы ведь помните кавказскую пословицу: «Быстрая река до моря не добежит».

Сталин молча усмехнулся и пригладил усы. Он с удовольствием прихлебывал горячий чай, продолжая внимательно разглядывать нас. Коба явно чего-то ждал. Или кого-то? Интересно…

Все выяснилось через несколько минут. Снова у меня в кармане запищала рация. Включив ее на прием, я услышал спокойный, немного замедленный, голос еще одного бойца из группы Бесоева – Максима Турдибекова: «Дед, я Алтай. К дому подъехал тарантас с мотором, – в наушниках раздалось сдавленное хихиканье, – и колеса, как у велосипеда – со спицами. В авто двое: водитель в коже и пассажир в офицерской форме. Пассажир вышел из машины и идет в редакцию. Нам его брать его или как? Прием».

– Отставить… – ответил я, искоса посмотрев сначала на Бесоева, потом на Сталина. – Пусть идет, а вы еще усильте наблюдение. До связи.

– Ну, товарищ Сталин, и кого нам ждать? – спросил я нашего гостеприимного хозяина. – С кем мы будем иметь честь познакомиться через несколько минут?

Ответить мне Сталин не успел. В помещение вошел высокий худощавый офицер лет пятидесяти, с небольшими усиками и в пенсне. Я его узнал, хотя качественных фотографий этого человека мне видеть не доводилось. И немудрено – люди его профессии не любили, когда их фотографировали.

– Доброй ночи, Николай Михайлович, – вежливо поздоровался я с вошедшим, чем привел его в состояние легкого обалдения, – точнее, доброе утро. – Глянув на часы, я добавил: – Наверное, скоро уже начнет светать?

Офицер (точнее, генерал – об этом говорили его золотые погоны с зигзагом и красная подкладка шинели) удивленно посмотрел на меня и на Бесоева. Но, как человек воспитанный, генерал вежливо поздоровался с нами и присел в углу на топчанчик.

«Удивительно, как он похож на полковника Бережного… – подумал я, – прямо родной брат. Интересно будет посмотреть на их знакомство…»

– Вот это те самые люди, о которых я и сообщил вам, Николай Михайлович, – сказал Коба, – Похоже, это ваши коллеги. Они обладают совершенно секретной информацией о замыслах германцев, но с ней почему-то пришли не к вам, а ко мне.

– Представьтесь, пожалуйста, господа, – твердым и властным голосом обратился к нам генерал-лейтенант Потапов – начальник военной разведки Русской армии.

– Николай Михайлович, – ответил я, – мы ваши коллеги, только пришедшие издалека. Я Тамбовцев Александр Васильевич, в настоящее время журналист и военный корреспондент, но в свое время работал в одной разведывательное структуре, название которой вам точно незнакомо. Ведь слова «Первое главное управление» вам ничего не говорят? А вот мой коллега, старший лейтенант Бесоев Николай Арсентьевич, действительно служит в ГРУ – военной разведке, нынче пока именуемой разведуправлением главного штаба – а точнее, в одном из ее специальных силовых подразделений.

– Я ничего не понимаю… – Потапов снял фуражку и вытер пот со лба. – Александр Васильевич, какое первое главное управление? Что это за структура, о которой я ничего не знаю? А про ГРУ, Николай Арсеньевич, я тоже до сегодняшнего дня не имел никаких сведений. Будьте любезны, может быть, вы мне скажете прямо, кто вы и откуда?

Мы с Бесоевым переглянулись. Видимо, подошло время приоткрыть карты.

– Иосиф Виссарионович, Николай Михайлович, – обратился я к Сталину и Потапову. – Мы из вашего будущего, из конца 2012 года. Не считайте нас сумасшедшими или шарлатанами. Мы говорим вам правду…

В этот момент у меня в кармане снова запищала радия.

– Дед, я Пегий. Первый сообщил – «Первое отделение концерта окончено. Антракт. Публика довольна». Как поняли меня, прием.

– Пегий, я Дед, понял тебя. До связи, – ответил я и посмотрел на часы – шесть ноль пять. Похоже на правду.

На недоуменное молчание Сталина и Потапова я коротко ответил:

– Товарищи, командующий нашей эскадрой контр-адмирал Ларионов только сообщил нам, что германская операция «Альбион» полностью и окончательно провалилась. Десантный корпус и часть флота кайзера Вильгельма уничтожены. – Увидев, как вздрогнул генерал Потапов, я добавил: – Да, Николай Михайлович, именно так. Мы сюда попали не втроем и не вдесятером. Там, в ста верстах западнее острова Эзель, находится русская боевая эскадра из нашего времени. И то, что она сделала – это только начало.

Сталин и Потапов изумленно переглянулись. И тут в нашу загородку просунулась вихрастая голова мальчишки-разносчика.

– Товарищ Сталин, вам юзограмма* из Центробалта…

Примечание авторов: *юзограмма – так в то время назывались телеграммы, передаваемые с помощью электромеханического буквопечатающего телеграфного аппарата системы Юза, клавиатура которого напоминала клавиши аккордеона.

12 октября (29 сентября) 1917 года, 04:00. Балтика. Северо-восточный берег острова Эзель. Горло залива Тагалахт

Погода в эту ночь была туманная: наблюдателям, стоявшим с биноклями на вышках, не видно было ни зги. Волнение моря не превышало двух баллов. С неба сыпалась морось, слабый западный ветер насквозь пронизывал тонкие шинели русских моряков.

Под утро уставшие и озябшие наблюдатели заметили в предрассветном тумане серые призрачные силуэты неизвестных кораблей, медленно крадущихся к бухте Тагалахт. Впереди шли тральщики и миноносцы, а сзади, едва видные на фоне темно-серого неба, маячили линейные корабли и крейсера.

Четыре шестидюймовых орудия батареи № 45 изначально предназначались для отражения высадки вражеского десанта в наиболее удобном для этого месте на Эзеле, а именно в бухте Тагалахт. Однако орудия были вынесены на наружные мысы, и в случае нападения они первыми подвергались огню корабельной артиллерии. Если против эсминцев, и даже крейсеров, шестидюймовки и смогли бы устоять, то против «чемоданов» германских дредноутов они были бессильны. По существу, артиллеристы на батарее были смертниками. И желания погибнуть за какое-то там Временное правительство и лично за Сашку Керенского моряки не испытывали.

Получив сигнал с наблюдательных постов, командир батареи № 45 приказал сыграть тревогу. Артиллеристы обреченно направились к орудиям, рассчитывая при первых же выстрелах вражеских линкоров бросить все и спрятаться в бетонированных блиндажах.

Но тут произошло то, чего никто не ожидал. Один из вражеских крейсеров вдруг со страшным грохотом взорвался. Никто не увидит атакующий на скорости 2,8 маха «Москит»: весь процесс занимает доли секунды, не успевая отобразиться на сетчатке человеческого глаза. И этот «Москит» решил взорваться как раз в носовом бомбовом погребе крейсера. Ослепительная вспышка осветила морскую гладь, буквально забитую вражескими кораблями. Не успели моряки очухаться, как в море прогремело еще несколько взрывов, причем два из них, наиболее мощные, случились на крупном линкоре или линейном крейсере (на глаз не отличишь), который с сильным креном быстро пошел ко дну. Еще один немецкий корабль пылал как факел, два других крейсера, накренившись, едва держались на плаву…

Артиллеристы батареи № 45, уже приготовившиеся к открытию огня по противнику, застыли с открытыми от изумления ртами. После серии взрывов наступила тишина. Текли томительные минуты. Медленно приходящие в себя моряки-балтийцы судорожно пытались понять, что происходит, кто и каким оружием уничтожило германские корабли. Было непохоже, что противника накрыли залпы наконец-то вышедших из Гельсингфорса линкоров. К тому же даже их двенадцатидюймовые снаряды были не способны отправить на дно крейсер одним попаданием.

А через пару минут тишину нарушил гул с небес. Стаей злобных шершней подходили невидимые в темноте другие участники сражения. Балтийские моряки на берегу не знали, что эти ракеты, в отличие от «Москитов» и «Вулканов», не умеют распределять между собой цели, поэтому время их пуска было растянуто по времени, а боевые курсы были рассчитаны так, чтобы зоны захвата их радиолокационных ГСН не пересекались.

Результат превзошел все ожидания. На крупных судах германского транспортного флота загремели взрывы. Набитые десантниками транспорты взрывались, горели, тонули. Перевернулся и затонул самый крупный в германском флоте пароход водоизмещением 11 тысяч тонн, на борту которого был целый пехотный полк. С мостика полузатонувшего линейного крейсера «Мольтке» немецкое командование операцией «Альбион» с ужасом наблюдало за происходящим.

Первым опомнился командующий морскими силами адмирал Шмидт, и вскоре с мостика изуродованного взрывами «Мольтке» замигали вспышки сигнального фонаря: «Всем линкорам! Немедленно отходить в Путциг. Проиграна только битва, но не война. Германия превыше всего! Вице-адмирал Шмидт».

Этот приказ спас моряков линкоров. Предназначенные для них тяжелые бомбы были сняты с подвесок самолетов «Адмирала Кузнецлва», и отправлены на склад. Но это был лишь третий акт драмы. Со скоростью двухсот пятидесяти километров в час к немецкой десантной армаде приближались новые действующие лица.

Не прошло и получаса, как над головами людей, барахтающихся в холодной балтийской воде, раздался странный гул. В серых предрассветных сумерках над черной гладью вод появились силуэты невиданных летательных аппаратов. Похожие на доисторических хищных летающих ящеров, они широким фронтом шли в сторону германской эскадры, чуть рыская на курсе, будто принюхиваясь к добыче.

Вот ведущий группы поймал в прицел набитый германскими солдатами плашкоут; рука в кожаной перчатке откинула предохранительную скобу и на мгновение утопила кнопку. Два НАРА огненными молниями сорвались из-под пилонов винтокрылой машины и огненными кометами унеслись к цели. Яркая вспышка сдвоенного взрыва разломила плашкоут на части и отправила германский взвод из состава авангарда десанта в Валгаллу.

Мгновение спустя небо над заливом Тагалахт расцвело яркими трассами пушечных и пулеметных очередей, яркими кометами летящих во все стороны НАРов… Два винтокрылых аппарата на какое-то время зависли возле полузатопленного немецкого линейного крейсера. Что они там делали, с берега было не разобрать – похоже, что с помощью веревок они кого-то подняли с мостика корабля.

Это было страшное зрелище! Небо над заливом стало красным. Немецкие корабли, баркасы, плашкоуты, горели, словно копны сена. С неизвестных летательных аппаратов в их сторону летели огненные стрелы. Корабли германского десантного корпуса и сопровождавшие их миноносцы горели и взрывались. Те из них, что сохранили ход, пытались найти спасение, судорожно меняя курс, и попадали на минные заграждения. К взрывам ракет и снарядов добавились взрывы морских мин. Закончив свою работу, странные летательные аппараты поднялись выше, развернулись и быстро удалились в сторону открытого моря.