Вертолет, завывая турбинами, летел все дальше на восток, прямо к цели нашего путешествия. Сейчас мы где-то над Финским заливом. Скоро на горизонте покажется Кронштадт. Вертолет стал снижаться еще над Финским заливом, пробивая облака. В Питер мы рассчитывали попасть, обогнув его с севера, чтобы не тарахтеть над самим городом. Со штурманом, моим земляком, мы прикинули, что, зайдя к месту высадки со стороны Пороховых, мы пройдем над дачей Кушелева-Безбородко и выйдем к Таврическому саду со стороны Водопроводной станции. Ее высокая кирпичная башня была хорошим ориентиром.

Еще до отправки экспедиции мы с Бережным и Бесоевым обсуждали опасность нашей высадки с вертолета в Таврическом саду. И пришли к единодушному мнению, что риск минимальный. Ночное появление над городом грохочущий машины, конечно, не останется без внимания, но самой высадке, которая, по нашим расчетам, займет не более пяти минут, никто не успеет помешать. В саду возможен сторож, но он вряд ли сунется к нам, издали наблюдая за непонятным для него явлением. А жители домов на Таврической улице, запуганные уголовным беспределом, вряд ли захотят выйти на улицу – жизнь дороже. Звонить в милицию-полицию никто не станет из-за отсутствия таковых. Ну а после высадки мы бесследно растворимся в темных улицах спящего города. К тому же я знаю все тамошние проходные дворы, где можно мгновенно исчезнуть, и вынырнуть уже на другой улице. Хорошо быть местным, хотя и родившимся через тридцать восемь лет после октябрьских событий…

Остались позади черные форты Кронштадта, вытянувшиеся цепочкой поперек залива. Где-то там бузят и агитируют «за свободу» балтийские «братишки». С ними нам еще придется помучиться, приводя их к общему знаменателю, но это впереди. До Кронштадта руки дойдут еще не скоро.

Вертолет, выйдя в район Полюстрово, стал снижаться. Борттехник махнул рукой, показывая, чтобы мы были готовы к десантированию. Впереди высились громада башни Водопроводной станции и шатер Таврического дворца, слева же виднелись купола Смольного собора.

Высота пятьдесят метров, за раскрытым люком ревет разорванный вертолетными винтами сырой питерский воздух. Перемахнув Неву, мы зависли над Таврическим садом. Высаживаться нам предстояло на площадке, где любители конного спорта занимались выездкой своих лошадей. Это место мне было хорошо знакомо – при советской власти здесь играли в футбол. За забором сада на другой стороне Кирочной высился шпиль Музея Суворова.

Первыми по фалу вниз через открытый люк вертолета соскользнули две «мышки» с ПНВ. Приземлившись, они резво разбежались в разные стороны, и, убедившись, что все в порядке, подали нам сигнал инфракрасным фонариком.

Вертолет стал снижаться. Вот его шасси коснулись земли. Мы быстро выпрыгнули из винтокрылой машины и отбежали в сторону. Взревев двигателями, Ка-27ПС взмыл в воздух и отправился в обратный путь. А мы, подхватив свои вещи, резво пошагали по пахнущему конским навозом плацу в сторону деревянного мостика через одну из проток декоративного пруда.

Местное время 04:55, Петроград. Таврическая улица. Александр Васильевич Тамбовцев

Перебежав через мостик, мы подошли к воротам сада, выходящим на Таврическую улицу. Постояли, прислушались. Было тихо. Никаких сигналов по рации не поступало – значит, «мышки», обеспечивающие нашу безопасность, ничего подозрительного не обнаружили. Бесоев подошел к воротам, отодвинул засов и приоткрыл одну из створок. Мы протиснулись в образовавшуюся щель. На улице, вместо привычного асфальта, под ногами оказалась булыжная мостовая. Мы дождались, когда прикрывавшие нас бойцы Бесоева перемахнут через ограду сада, и отправились в сторону Тверской улицы. В руках у меня был деревянный чемодан-сундучок, где лежал ноутбук и прочие нужные для работы вещи. На углу Таврической и Тверской мы полюбовались домом со знаменитой «башней из слоновой кости» поэта-символиста Вячеслава Иванова.

С Таврической мы свернули на Тверскую, а с Тверской на Кавалергардскую. Идти нам было меньше километра. На пустынных улицах не наблюдалось ни одной живой души. Лишь на пересечении Кавалергардской и Шпалерной навстречу попался припозднившийся прохожий, но, увидев нас, испуганно шарахнулся в подворотню. На афишных тумбах болтались обрывки каких-то плакатов, улицы освещались редкими фонарями, лампы которых горели в полнакала. Было сыро, темно и неуютно.

На углу Шпалерной, там, где в мое время стоял памятник Дзержинскому, виднелись одноэтажные корпуса Аракчеевских казарм. До начала войны в них находилась Офицерская кавалерийская школа, которой одно время командовал генерал Брусилов. Сейчас здание казарм было бесхозным, частично разграбленным местными жителями.

А вот и цель нашего путешествия – массивный пятиэтажный дом в стиле модерн. Именно в нем и располагалось Товарищество печатного и издательского дела «Труд». В этой типографии сегодня печатался очередной номер большевистской газеты «Рабочий путь».

Мы остановились и стали совещаться. В типографию я решил отправиться вместе с Бесоевым. Ирину пока брать с собой не стали. Женщина, тем более красивая – это отвлекающий фактор. А беседа со Сталиным предстояла серьезная.

Найдя нужную вывеску, мы вошли в темный пахнущий сыростью и кошками подъезд. Там впотьмах я столкнулся с невысоким плотным мужчиной, выходившим из дверей типографии. Он ударился коленом о мой сундучок и сквозь зубы выругался: «Шени деда…» Я понял, что это не кто иной, как сам товарищ Сталин, собственной персоной.

– Гамэ мшвидобиса, генацвале (Добрый вечер, дружище), – поприветствовал я его по-грузински.

Тот изумленно ответил:

– Гагимарджос… – И потом, справившись с удивлением, спросил уже по-русски: – Товарищ, а мы разве с вами где-нибудь встречались? Я не могу в темноте разглядеть ваше лицо.

– Товарищ Сталин, мы к вам пришли по важному делу, – сказал я, – информация, которую мы вам хотим сообщить, еще не известна никому в Петрограде. Вы можете опередить всех, опубликовав ее на первой полосе вашей газеты. Завтра – точнее, уже сегодня – «Рабочий путь» будут рвать из рук мальчишек-газетчиков.

Заинтригованный Сталин задумался. После недолгих размышлений в нем сработал инстинкт журналиста, и он пригласил нас в типографию, где для редактора большевистской газеты был отведен небольшой закуток. На небольшом столе стоял чайник, и рядом – несколько стаканов в подстаканниках. Тут же присутствовал заправленный серым одеялом топчан. Я подумал, что порой Сталину приходится есть и ночевать прямо на рабочем месте.

В помещении знакомо пахло типографской краской, в центре комнаты стоял линотип. Рабочий пронес мимо меня набранную полосу и положил ее на верстак.

При свете десятилинейной керосиновой лампы мы более тщательно разглядели друг друга. Сталин сейчас не был тем монументальным вождем Страны Советов, которого мы привыкли видеть в фильмах о войне или послевоенном времени. Ему было всего сорок лет, и выглядел он как обычный кавказец. Одет он был просто: солдатская гимнастерка, брюки, заправленные в солдатские сапоги, поношенная серая куртка…

С не меньшим любопытством и настороженностью Сталин разглядывал и нас.

– Давайте представимся друг другу, – сказал Сталин. – как меня зовут, и кем я работаю, вы, похоже, уже знаете. А вот я не знаю, с кем имею честь беседовать…

– Тамбовцев Александр Васильевич, – ответил я, – некогда специальный корреспондент одного из информационных агентств. Можно сказать, ваш коллега.

– Старший лейтенант Бесоев Николай Арсентьевич, – представился мой спутник.

Сталин с интересом посмотрел на него. То ли ему показалась знакомой эта осетинская фамилия, то ли он удивился тому, что вроде бы сухопутный офицер носит военно-морское звание.

– Как к вам обращаться? – спросил Сталин после небольшой паузы. – «Господа» или «товарищи»?

– Обращение «товарищи» для нас более привычно, – ответил я.

Сталин понимающе усмехнулся.

– Итак, товарищ Тамбовцев, и товарищ Бесоев, что же такого важного вы хотели мне сообщить?

– Речь идет о судьбе революции, – сказал я. – Вы, наверное, знаете, что некоторые деятели Временного правительства очень хотели бы, чтобы германцы начали наступление на Петроград…

Тот кивнул и, достав из кармана портсигар, закурил папиросу.

– Германское командование планирует провести десантную операцию по прорыву немецких кораблей в Рижский залив и захват Моонзундских островов, – сказал я и обратился я к Бесоеву: – Николай Арсентьевич, дайте, пожалуйста, карту.

Тот достал из планшетки сложенную в восемь раз карту с планом немецкой операции. Я развернул ее на столе перед Сталиным, который с любопытством смотрел на мои манипуляции, и продолжил, водя по карте карандашом, как указкой:

– Вот, смотрите – в случае успеха немцы обойдут приморский фланг русской армии и высадят десант, который беспрепятственно двинется на Петроград. Не факт, что они смогут взять его. Но Временное правительство, а точнее, те, кто выступает за военную диктатуру, объявят столицу на военном положении. Правительство сбежит в Москву, а в Питер введут нераспропагандированные части, которые начнут в городе резню. В первую очередь будут уничтожены руководители советов всех уровней и лидеры большевиков. Петроград зальют кровью. Вспомните, что нечто подобное произошло в 1871 году в Париже, где французские войска под командованием Тьера и при поддержке немцев уничтожили Парижскую Коммуну.

Сталин нахмурился. Он долго смотрел на карту, потом глянул на нас и неожиданно спросил:

– Товарищи, вы случайно не из ведомства генерала Потапова?

Я улыбнулся. Генерал-лейтенант Николай Михайлович Потапов был начальником военной разведки Русской армии. С июля 1917 года он тесно сотрудничал с большевиками.

– Нет, Иосиф Виссарионович, сейчас мы не из этого ведомства, хотя некоторые из нас и имеют к нему прямое отношение. Особенно Николай Арсентьевич. – Я жестом указал на Бесоева.

И тут у меня в кармане запищала рация. Достав ее (Бесоев потом сказал мне, что в этот момент глаза у Сталина стали «по девять копеек»), я включил прием и услышал голос Вадима Свиридова – одного из бойцов обеспечения, отвечавшего за нашу связь с адмиралом Ларионовым.

– Дед, я Пегий. Только что вышел на связь «Первый». Публика прибыла, «Большая Музыка» началась. Как понял меня, прием?

– Пегий, я Дед, понял тебя. Оставайся на связи, – ответил я.

– Что все это значит, товарищи? – несколько изумленно спросил у нас Сталин.

– Это значит, товарищ Сталин, что германский флот сосредоточился на исходных позициях для осуществления операции по прорыву русских минно-артиллерийских позиции в Рижском заливе…

03:55 СЕ. ТАКР «Адмирал Кузнецов», оперативный отдел

Контр-адмирал Виктор Сергеевич Ларионов

До рассвета еще полтора часа. Все вокруг укутывает непроницаемая тьма. Ночь. «Час Быка». Время, отведенное нам на раздумье, почти вышло. До начала «операции по принуждению Германской империи к миру» осталось всего ничего, меньше пяти минут. Только что поступило сообщение от капитана первого ранга Перова. Его отряд последовательно форсировал и Передовую, и Центральную минную позиции, и теперь на максимальной скорости движется к месту временной стоянки у острова Гельголанд. Как и предусматривал план, при получении сообщения о том, что два противолодочных вертолета Ка-27-ПЛ вылетели на «Кузнецов», я отправил на «Североморск» взвод СПН ГРУ на двух транспортно-ударных Ка-29.

Немецкий флот тоже прибыл в зону своего сосредоточения к точке «Вейс». Группы тральщиков с авангардом десанта на борту приступили к прорыву минных заграждений у входа в бухту Тагалахт. Артиллеристы двух русских батарей на мысах Хунденсорт и Ниннаст, которые должны были бы прикрывать это минное заграждение, сейчас спят сном младенца. Да и что могли бы поделать против тяжело забронированных германских линкоров береговые батареи калибром в 120-152-мм, предназначенные для борьбы с эсминцами и легкими крейсерами. Хотя проблем десанту они могли бы доставить предостаточно, но все дело в том, что в те времена, если цель была не видна невооруженных глазом, или в бинокль, это означало, что она вообще не видна.

Для своей операции немцы вовсю использовали подготовку своих моряков к действиям в условиях плохой видимости. Отметки, соответствующие немецким кораблям на планшете, почти совпадают с данными фон Чишвица. Новейший германский линкор «Баерн» уже на подходе к своей позиции напротив Серро. Еще два линкора бросили якорь в виду Церельской батареи. Двадцать 12-дюймовых стволов против двух. Если верить старой схеме, то церельцы не смогут им даже ответить, ибо немецкие линкоры стоят вне сектора их обстрела. Адмирал Шмидт, командующий операцией, осторожен, и немцы не рискуют ничем. Десантный же флот на планшете напоминает стаю лососей, идущих на нерест в устье реки.

Быстро поднимаюсь в башню управления полетами. Хочется все видеть своими глазами. На ярко освещенной палубе почти праздничная суета. Экипажи и технический персонал готовят к вылету ударные вертолеты. Три МиГ-29К и один Миг-29КУБ стоят со свернутыми консолями крыльев в специальном кармане перед «островом». Под каждым из них подвешено четыре управляемых высокоточных противобункерных бомбы. Задача простая, как апельсин – максимальный шоковый эффект при минимальных затратах боеприпасов и моторесурса. Не до жиру. Глубины под линкорами небольшие, и впоследствии мы позволим немцам забрать свой металлолом. Но это исключительно после заключения мирного договора, а пока пусть побудет у нас в заначке.

Я уже в башне. Одна минута до начала операции… «Москва», «Адмирал Ушаков», «Ярослав Мудрый», «Сметливый» готовясь к ракетной атаке, легли на курс ост. На палубе «Кузнецова» четыре Ка-52 и четыре Ми-28Н уже на стартовых позициях, раскручивают винты роторов. Шесть Ка-29 на кормовой стоянке с еще сложенными винтами готовы занять их место на старте. Планшет на башне показывает воздушную обстановку. Пока в воздухе один вертолет ДРЛО Ка-31 с «Москвы» и разъездной вертолет КА-27ПС с «Кузнецова», на котором оператор с телеканала «Звезда» готовится снимать свой самый забойный документальный фильм под названием «Крах Альбиона». Кстати, это идея Тамбовцева. Журналисты захвалили с собой в Сирию даже принтер, печатающий на кинопленке. Собирались они как на необитаемый остров. И правильно: лучше ни от кого и ни в чем не зависеть.

Время «Ноль»; чуть в стороне от нас два раза полыхнуло багрово-розовое пламя, и две огненные кометы, косо пролетев по небу, скрылись в облаках. Это «Москва» нанесла удар двумя «Вулканами» по линейному крейсеру «Мольтке», где находится штаб десантного корпуса. Мгновение спустя «Адмирал Ушаков» начал выпускать во тьму свои «Москиты». Их цели – легкие крейсера «Эмден», «Франкфурт», «Кенигсберг», «Карлсруэ», «Нюрнберг». И «Москиты», и «Базальты» каждую секунду полета преодолевают по 830 метров, до их целей 110–115 километров – это всего 135 секунд полета ракет. Когда они истекут, немецким морякам придется взглянуть прямо в глаза Большому Полярному Лису. Стартовавшим одновременно с ними «Уранам», нацеленным в транспорты с десантом, добираться до цели втрое дольше – больше шести минут. Как только последний «Уран» покинул свою пусковую установку и направился к цели, я перевел дух. Как говорил Темуджин Есугеевич Борджигин, больше известный как Чингисхан, «пущенную стрелу не остановишь». А головной «Вулкан», между прочим, уже преодолел половину расстояния до цели.

Ракеты ушли вперед, и четко в соответствии с графиком с палубы «Кузнецова» стали взлетать ударные вертолеты. Когда все идет согласно заранее составленным планам, то, с одной стороны, по сердцу разливается мед от осознания хорошо выполненной работы, а с другой – возникает тревога, ибо накапливающаяся энтропия, вылившись в крупный сбой или аварию, способна так дать копытом по зубам, что мало не покажется. Поэтому не будем говорить гоп, пока не поймем, во что впрыгнули.

Минус тридцать секунд. Странная сложилась ситуация. Русские моряки и солдаты на берегу не подозревают о нацеленных на них германских орудиях. В свою очередь, немецкие моряки на боевых и транспортных кораблях, солдаты на пароходах и десантных баржах не догадываются о приближающейся к ним крылатой смерти.

Минус десять секунд. Вспоминаю строчку из труда фон Чишвица: «Всего в двух эшелонах надо было переправить около: 24.600 офицеров и нижних чинов, 3.500 лошадей, 2.500 повозок, 40 орудий, 220 пулеметов, 80 минометов и сверх того большое количество боеприпасов, инженерного имущества и запас продовольствия на 30 дней; только одно продовольствие весило 2 300 тонн».

Думаю: «А вот лошадок жалко, это вам не „дойчен зольдатен унден официрен“, это действительно Божьи твари, которые не ведают, что творят…»

Ноль – время вышло! После я много раз просматривал отснятый Андреем Владимировичем Романовым фильм. Оба «Вулкана» наводились на центр ЛК «Мольтке», находившийся в районе второй трубы. Всего лишь пятидесятимиллиметровые бронепалубы прикрывали сверху третье и четвертое котельные отделения, а также пороховые и бомбовые погреба башен «В» и «С». И вся эта роскошь – в радиусе пятнадцати метров от точки прицеливания.

Ракеты ударили в палубу почти одновременно, под углом примерно семьдесят градусов. Ослепительная вспышка расколола темноту. Боевая часть первой ракеты весом в тонну пробила бронепалубу, прошла через котельное отделение и взорвалась под снарядным погребом башни «С». Кумулятивная струя разрушила внутренние перегородки и пробила в правом борту ниже ватерлинии дыру диаметром в 7–8 метров, куда хлынула вода. «Мольтке» – корабль с кочегарками, работавшими на угле. Взрыв котлов выбросил в небо облако раскаленного докрасна шлака. Собственно, этого хватило: немецкий крейсер получил смертельное ранение. Но что сделано, то сделано. Вторая ракета ударила в его середину, между трубами, повредив паропроводы и добавив еще одну пробоину по правому борту. Дело в том, что вся конструкция подводной части боевого корабля была рассчитана на то, что мина или торпеда взорвутся у борта с наружной части корпуса, и придется оказывать сопротивление ударной волне, идущей внутрь. Но кумулятивная струя, порожденная взрывом полутоны взрывчатки, ударила изнутри. На это немецкие конструкторы не рассчитывали. Через три минуты после первого попадания «Мольтке» сел на грунт с креном в тридцать градусов. Корма ушла под воду по верхнюю башню, полубак частично остался над водой. Получив доклад о попадании в «Мольтке», я приказал отправить группе Тамбовцева сообщение о начале «Большой музыки».

Почти одновременно с «Мольтке» взорвался легкий крейсер «Франкфурт», идущий вслед за тральщиками, сопровождая авангард десанта в бухту Тагалахт. «Москит» не умеет бить в палубу. Высокий профиль полета у него не предусмотрен. Он бьет исключительно в борт. Куда попала злосчастному «Франкфурту» осколочно-фугасная боевая часть, вызвавшая такой эффект, я не знаю. Но факт остается фактом: крейсер был уничтожен почти мгновенно. Правда, это был единственный легкий крейсер, пораженный «Москитом» насмерть. Крейсер «Эмден», получивший семидесятисантиметровую надводную пробоину в левом борту и трехметровую подводную в правом, сумел выброситься на отмель у Памерорт. При этом из-за возникшего крена пользоваться артиллерией он не мог.

Через полтора часа, когда рассвело, сидящий на мели крейсер стала обстреливать русская батарея у Серро, что вынудило команду сойти на берег. «Кенигсберг» горел в ночи, как факел, освещая все вокруг. «Карлсруэ» оказался прошитым насквозь по диагонали. Взрыватель сработал со слишком большой задержкой. Но даже так его скорость после попадания «Москита» не превышала двенадцати узлов.

Еще один крейсер, «Нюрнберг», получив попадание в носовую часть, а также подводную пробоину, с сильным дифферентом на нос потерял ход, но остался на плаву. Некоторое время спустя, во время спасательных работ, он все же напоролся на русскую мину, сорванную с якоря, и затонул.

Отгремел последний взрыв, и наступила тишина. Но у немецкого экспедиционного корпуса все было еще впереди. Смерть приближалась к ним тремя волнами. В первой шли ракеты «Уран», нацеленные на самые крупные транспорты. Во второй восемь ударных вертолетов были готовы устранить недоделки, оставшиеся от крылатых ракет. В третьей волне шесть транспортно-ударных вертолетов должны были завершить разгром десанта. Прилетать потом МиГам или нет, я решу, когда станет ясна вся картина происходящего.