Артиллеристы на обеих русских батареях, прикрывающих вход в залив, видя, что работа не закончена, открыли беглый огонь по вражеским судам, столпившимся там, где германские тральщики были атакованы винтокрылыми аппаратами. Белопенные столбы воды от рвущихся шестидюймовых фугасов поражали тральщики и миноносцы. Ополоумевшие от страха немцы не отвечали, и русские орудия расстреливали вражеские корабли как на полигоне.

Мичман Зверев, вместе с комиссаром Центробалта, матросом 1-й статьи Прохором Москвиным наблюдавший в бинокль за происходящим в бухте побоищем из-за бетонного бруствера второго орудия батареи № 45, вздохнул и сказал:

– Это Чесма, Прохор, настоящая Чесма. Была такая битва во время войны с турками в царствование Екатерины II. Тогда русский флот ночью в Чесменской бухте, что на острове Хиос, сжег весь турецкий флот. Ужасно интересно было бы узнать, кто и зачем сейчас сжег германцев…

Комиссар лишь пожал плечами. Ему в Центробалте ни о каком таком новом чудо-оружии никто ничего не говорил. Там все больше напирали на революционную бдительность и на то, чтобы не пропустить германца в Петроград. А сейчас произошло такое, о чем надо было срочно сообщить рапОртом лично товарищу Дыбенко, председателю Центробалта.

Оторвавшись от наблюдения, он ответил Звереву:

– Я, мичман, знаю столько же, сколько и ты. Скажу только, что я на одной такой летающей машине флаг наш андреевский видал, а значит, они не англичане и не мериканцы. Наши это, русские. Пойдем, поможешь рапорт товарищу Дыбенко составить. В юзограмме напишем все как есть, что видели своими глазами. Германца побито несметно, и народа, и кораблей. Может, товарищ Дыбенко чего знает?

Тем временем взрывы в заливе прекратились. И тогда с моря до артиллеристов батареи, задробивших стрельбу, донеслись крики ужаса. Это орали немецкие солдаты, сошедшие с ума во время страшной бомбардировки.

Солнце еще не взошло, но уже было светло. Немецкие солдаты, безуспешно пытаясь спастись, сотнями барахтались в холодной воде. Кто-то из них не успел надеть спасательный жилет – те сразу же тонули. Но можно сказать, что этим «счастливчикам» повезло, и смерть их была легкой. Те же, кого пробка жилетов держала на поверхности, умирали от холода в ледяной воде долго и мучительно.

Когда солнце наконец появилось из-за горизонта, к берегу мыса Хундерсорт волны стали выносить трупы в спасательных жилетах и без них. Их было много, очень много…

Выбросившиеся на пустынный берег десантные и боевые суда германцев продолжали гореть. Всю поверхность бухты усеяли обломки уничтоженных кораблей, трупы десантников в серых мундирах и моряков в черных форменках.

Командир и комиссар батареи отправив рапорт Дыбенко и заодно комфлота Бахиреву, снарядили из добровольцев группу, которая на баркасе обследовала берег бухты Тагалахт и немецкие корабли, выбросившиеся на мелководье. Никто из тех, кто сумел выбраться из воды и уцелеть на разбитых, изрешеченных осколками транспортах и плашкоутах, и не подумал оказать сопротивление. Противник был настолько деморализован, что при приближении патруля тут же поднимал руки. Тем более что большинство немецких солдат давно потеряли свое оружие в море. Некоторые из уцелевших немецких десантников и моряков находились явно в невменяемом состоянии. Часть из них просто спятила. Те же, что сохранили разум, в ужасе что-то бормотали. Мичман Зверев, немного знавший немецкий язык, перевел комиссару Москвину и другим матросам то, о чем рассказывали немцы.

По их словам, они вышли из Либавы в составе десантного корпуса, чтобы захватить острова Моонзундского архипелага. На транспорты было погружено все необходимое для постройки пристаней в месте высадки. Командиры сказали им, что русская армия сражаться не будет и что им предстоит просто легкая прогулка: бравые солдаты кайзера сойдут на берег, не замочив ног, и одним своим видом разгонят «русише швайне», которые уже закончили для себя войну и ждут не дождутся, когда немцы возьмут их в плен. И вот тогда, когда от начальников десантных партий уже поступила команда приготовиться к началу высадки, и произошло самое страшное.

Тут немцы начинали дрожать и нести околесицу. Они бормотали что-то о «летающей смерти», об «оружии бога Тора», и о «крылатых всадниках Апокалипсиса». По словам пленных, вдруг разверзлись небеса и на них набросились все силы ада. И что они – три десятка человек – это все, что осталось от десантного корпуса германской армии.

По мере того, как мичман Зверев переводил то, что рассказали пленные, у русских моряков, слушавших этот рассказ, от ужаса зашевелились волосы на голове. Те, кто еще верил в Бога, стали тайком креститься. Можно было верить пленным или не верить, но почти все из того, о чем они рассказывали, моряки видели своими глазами. И главное – молодые немцы, испытавшие на себе всю мощь неизвестного противника, за одно, проклятое для них утро, стали седыми. Мичман Зверев, считавший себя просвещенным атеистом, и комиссар Москвин, который давно не верил ни в Бога в черта, тоже вдруг почувствовали себя неуютно.

Приказав артиллеристам собрать всех пленных в одном из пустующих капониров батареи, они отправились на КП ждать новых данных об обстановке на море и хоть каких-то распоряжений от командования флота и Центробалта.

12 октября (29 сентября) 1917 года, Петроград. Кавалергардская улица дом 40, типография газеты «Рабочий путь»

Александр Васильевич Тамбовцев

Сталин взял переданную ему юзограмму и стал внимательно ее читать. Потом хмыкнул, перечитал снова и протянул бланк генералу Потапову.

– Извините, товарищи, – усталым голосом сказал Сталин, – только теперь я могу поверить в то, что вы мне рассказали. Слишком уж фантастически все это звучало. Как вы там сказали – «мы люди из будущего, с русской военной эскадры, прибывшей к нам из 2012 года…» А вот теперь, после этого сообщения Центробалта, я даже не знаю что и думать… – Он прошелся по выгородке взад-вперед, потом повернулся в нашу сторону и посмотрел эдаким своим пронзительным «тигриным» взглядом и произнес тихо и серьезно: – Мне ничего не остается, как поверить вам…

В ответ на это я только слегка улыбнулся. Ведь доказательств нашей «нездешности» было у нас достаточно. Тем временем генерал Потапов в свою очередь два раза перечитал сообщение, крякнул, снял с носа пенсне и тщательно его протер белоснежным носовым платком.

– Да, как все просто… – сказал он, – и как все страшно. Еще в середине августа мы получили от наших агентов информацию о том, что германцы готовятся к прорыву в Рижский залив. Сказать честно, никто из нас даже и не рассчитывал, что армия и флот, находящиеся в сильнейшей степени разложения, смогут отразить немецкий удар. Но сейчас наблюдатели на Эзеле сообщают, что в море горят и взрываются немецкие транспортные и боевые корабли, в заливе Тагалахт волны выносят на берег трупы немецких солдат и моряков… – Генерал вздохнул. – Южнее селения Памерорт на берег выбросился поврежденный германский крейсер. Батареи Балтфлота открыли огонь по освещенным пожаром немецким кораблям. На ноги поднят Разведотдел Балтфлота, служба радиоперехвата каперанга Ивана Ивановича Рейнгартена пытается перехватить вражеские радиограммы и определить уровень немецких потерь.

– Наши определят быстрее, – машинально сказал я, потом вспомнил о самом главном и повернулся к Иосифу Виссарионовичу. – Товарищ Сталин, сегодняшний номер «Рабочего пути» уже печатают?

– Ай, бодиши! – воскликнул будущий «вождь и учитель», быстро ухватив мою мысль; от волнения у него на мгновение прорезался резкий кавказский акцент. – Адын момент, таварищи… – И главред «Рабочего Пути» почти бегом отправился куда-то вглубь типографии.

А генерал Потапов, еще раз пробежав послание Центробалта, задумчиво посмотрел на меня и сказал:

– Не знаю, как к вам и обращаться-то…

– Николай Михайлович, – ответил я, – у нас принято обращение «товарищ», но если вам оно непривычно или неприятно, то можете называть нас по имени и отчеству.

– Хорошо, Александр Васильевич, – кивнул тот. – В силу моих должностных обязанностей сейчас меня интересует, каковы дальнейшие планы вашего командования? Дело вот в чем… – Генерал в раздумьях снова начал протирать пенсне. – Германцев вы разбили. Этот фигляр и болтун Керенский, естественно, завтра же объявит себя великим полководцем и припишет себе все заслуги в поражении немецкого флота. А это плохо: лавры победителя могут, хоть и ненадолго, прибавить ему популярности…

Я с интересом посмотрел на генерала.

– Это проблема вполне решаемая, Николай Михайлович. Подумайте сами – не остановить германцев мы не могли. Мы же все-таки русские. Дело еще в том, что десант во время транспортировки по морю весьма уязвим, выбивать же потом уже высадившийся германский корпус было бы трудно и чревато большими потерями. Чтобы окончательно свергнуть всеми презираемое Временное Правительство, теперь остается лишь уговорить товарища Сталина официально возглавить партию большевиков и взять власть в стране в свои руки. Причем сделать это надо как можно быстрее. Первым шагом к этому станет сегодняшний выпуск «Рабочего Пути»: утренний – с анонсом, и вечерний – с подробным репортажем с места сражения. К завтрашнему утру газета «Рабочий путь» станет самой популярной газетой в Петрограде, а партия большевиков – самой популярной партией в России. Уже сегодня вечером не мальчишки-газетчики будут бегать за читателями, предлагая ее купить, а читатели будут бегать за этими мальчишками в надежде найти газету с описанием разгрома германцев. А что именно будет в вечернем номере – о том особый разговор…

В этот момент в закуток вернулся донельзя довольный Сталин. Он залпом допил уже остывший чай, лихо разгладил свои усы, и с улыбкой сказал:

– О чем шушукаемся, господа-товарищи? А я едва успел, буквально в последнюю минуту остановил выход номера. Если бы вы слышали, какими словами меня крыл метранпаж! Таких загибов я не слыхал даже от уголовников в Баиловской тюрьме. Но я все же уговорил его срочно переверстать первую полосу. И наша большевистская газета первая и единственная сегодня сообщит о славной победе НАШЕЙ большевистской эскадры… – Сталин вопросительно посмотрел на меня и, дождавшись моей легкой улыбки и короткого кивка, продолжил: – …над германским флотом, рвавшимся к Красному Петрограду.

– Все правильно, товарищ Сталин, – еще раз кивнул я, – мы там, у себя на эскадре, готовясь к сегодняшней миссии, решили вам немного помочь. Во время боя наш кинооператор вел съемку на месте событий, и мы решили на своем полиграфическом оборудовании напечатать примерно полторы сотни цветных плакатов-афиш, которые неплохо бы сегодня же расклеить на афишных тумбах города. В них будут самые эффектные кадры взрывающихся и горящих германских судов, пленных немецких солдат и офицеров в мокрой и грязной форме. А также сообщение о том, что все подробности о сражении в Рижском заливе можно будет прочитать в вечернем выпуске газеты «Рабочий путь». Сейчас как раз заканчивают печатать эти плакаты. Кроме того, к завтрашнему утру материал будет переведен на кинопленку привычного вам формата, и неплохо было бы организовать просмотр фильма для всех желающих. В придачу к этому вы получите в самое ближайшее время, – я посмотрел на часы, – где-то к полудню, целую пачку фотографий с места сражения и репортаж, написанный нашими журналистами. Товарищ Сталин, вы успеете сделать цинковки к вечернему номеру и набрать тексты? Учтите, что номер получится раза в три-четыре толще, чем обычно.

– Сделаем, в лепешку разобьемся, но сделаем! – Сталин от азарта даже вскочил с места. Глаза его горели, весь он был готов тут же сорваться и помчаться делать номер, который будет информационной бомбой огромной силы.

– А вы успеете к полудню доставить с Моонзунда фото? – скептически спросил генерал Потапов. – Ведь расстояние от Эзеля до Петрограда немаленькое…

– Успеем, Николай Михайлович, – успокоил я Потапова. – Летательному аппарату, который доставил нас в Петроград, понадобилось всего час двадцать минут, чтобы преодолеть расстояние от местоположения нашей эскадры. Как только материалы будут готовы, вертолет вышлют немедленно. О его вылете нас предупредят заранее по радио.

Увидев изумленный взгляд генерала, я пояснил:

– Николай Михайлович, вертолет – это такая винтокрылая машина, которая может подниматься и опускаться вертикально, и передвигаться по воздуху со скоростью 250 верст в час. Вот только это очень шумная и заметная машина… Мы-то прилетели ночью, когда никто лишний раз носа на улицу не высунет. А вот как быть днем? Могут возникнуть сложности в связи с тем, что посадка вертолета привлечет внимание множества зевак. Николай Михайлович, видимо, придется сажать ее где-нибудь подальше от города. Может быть, вы предложите подходящее место?

В разговор неожиданно вмешался Сталин:

– Не вижу проблемы, товарищи. Мы все равно во всеуслышание заявим, что немцев разбила наша большевистская эскадра, построенная на деньги партии, к примеру, в Америке. Вы сказали, что ваш вертолет может опускаться вертикально. Так вот, товарищи, если он опустится во дворе этого здания, то это только еще больше убедит людей в нашей правоте.

Я побарабанил пальцами по столу.

– Тогда, товарищ Сталин, как говорят на Востоке: «Если вскочил на спину бешеного тигра, то скачи, а то он тебя разорвет…»

– Что ви имеете в виду, товарищ Тамбовцев? – Сталин присел напротив меня. – Я вас не совсем понимаю.

Я вздохнул.

– Товарищ Сталин, давайте я буду говорить откровенно…

Он задумчиво кивнул и сказал:

– Мне кажется, это будет непростой разговор.

– А кто вам обещал, что все будет легко и просто? – парировал я.

– Тоже верно, – согласился Сталин, – но нет таких крепостей на свете, которые не смогли бы взять большевики. Говорите, товарищ Тамбовцев, я вас внимательно слушаю.

– Примерно через сутки в Петрограде высадятся примерно пять сотен бойцов, прекрасно обученных, вооруженных и экипированных. С учетом их подготовки, вооружения, техники, боевого духа и решимости, их можно было бы приравнять к нынешнему армейскому корпусу. Теперь вы понимаете, что «бешеный тигр», о котором говорится в пословице, уже на подходе. Попав в город, наши люди пинком вышвырнут правительство Керенского, и власть можно будет передать в руки тех, кто остановит распад страны и превращение ее в колонию европейских государств. И не только европейских. Вакуум власти надо заполнить немедленно. Мы с Николаем Михайловичем, несмотря на то, что нас разделяет без малого век, единогласно сошлись в одном – силой, которая будет способна остановить распад страны и иностранную интервенцию, могут стать только большевики. Только тут возникает вопрос: согласны ли партия большевиков вообще и товарищ Сталин в частности взять на себя этот страшный груз ответственности? Скажу сразу: в наше время большевики взяли власть и спасли страну. Но каких жертв и крови это все стоило… Мы хотим, чтобы те муки страдания в этот раз не повторились.

По ходу моего рассказа Сталин то краснел, то бледнел. На его лице явственно обозначились оспинки, обычно незаметные. Потом он вытянул из кармана коробку с папиросами и закурил. Я ему не мешал, и не торопил с ответом. Такую информацию нужно переварить не спеша.

Наконец, раздавив в пепельнице окурок, Иосиф Виссарионович пристально посмотрел на меня. За эти пять минут он будто постарел на десять лет.

– Непростую задачу, товарищ Тамбовцев, вы поставили передо мной. Мне приходилось бежать с каторги, участвовать в «эксах», не бояться ни Бога, ни черта. Но каждый раз что-то приходилось делать впервые. Как вы правильно заметили, товарищ Тамбовцев, нам, большевикам, никто не обещал, что будет легко. Могу ли я переговорить с адмиралом Ларионовым?

– Можете, товарищ Сталин, только я бы посоветовал вам побеседовать с Виктором Сергеевичем вживую, с глазу на глаз. Вы прекрасно понимаете, почему именно так, а иначе…

А вот радиостанция нам сейчас понадобится. Надо согласовать время и место передачи «посылки» из будущего.

По рации я вызвал в типографию Вадима Свиридова с его «мобильным радиоузлом» за спиной. Зайдя в закуток, он быстро, по-деловому, скинул рацию с плеч и стал разворачивать свою бандуру, что-то бормоча себе под нос. Минуту спустя, включив питание, Вадим стал настраивать рацию, перебирая каналы. Генерал Потапов с изумлением смотрел на нашего «маркони». Ведь полевые радиостанции в это время представляли из себя кучу ящиков и сундуков, перевозимых на двух пароконных повозках.

Наконец, видимо, добившись приемлемого результата, Вадим быстро проговорил:

– Гнездо, я Пегий, как меня слышите, прием?

Вадим вызывал флагмана нашей эскадры. Среди шороха и потрескивания мы услышали голос радиста с «Кузнецова»:

– Пегий, я Гнездо, слышу вас на четверку, прием…

Я взял у нашего радиста микрофон и сказал:

– Гнездо, я Дед, дайте Третьего.

Некоторое время пришлось подождать – и вот в динамике прозвучал вполне узнаваемый знакомый голос Коли Ильина, моего бывшего коллеги:

– Дед, я Третий, слушаю тебя, прием.

– Третий, я Дед, – сказал я, – когда будет отправлена посылка для товарища Сталина? Мы готовы принять ее в любое время, прием.

После короткой паузы Ильин ответил:

– Дед, посылку вам отправим через минут сорок, у нас возникли небольшие трудности при печати. Но, уверен, картинка всем очень понравятся. Все, что называется, в цвете, снимали с подсветкой от горящих германских кораблей.

– Третий, я Дед, будем ждать вашего сигнала…

– Александр Васильевич, – обратился ко мне генерал Потапов, – я предлагаю место приземления вашей летающей машины – ипподром в Коломягах. Бегов там сейчас считай что нет, место практически безлюдное. Я возьму в гарнизонном гараже грузовичок с охраной – и можно будет доставить, как вы говорите, «посылку» хоть в Смольный, хоть куда, не более чем за час.

– Спасибо, Николай Михайлович, – поблагодарил я генерала, – но товарищ Сталин уже решил не скрывать своей связи с нами, поэтому вертолет мы приземлим… – я повернулся к товарищу Сталину, – в этом дворе, пожалуй, маловато места: размах винтов этой машины – семь с половиной саженей, да еще воздушные потоки во дворе-колодце… пилот просто не возьмется сажать машину. Лучше использовать то же место в Таврическом саду, где мы и высадились этой ночью, когда прибыли сюда.

Сталин утвердительно кивнул, соглашаясь с моими доводами, и я снова вызвал по рации Ильина.

– Третий, место посадки прежнее, Таврический сад. Экипаж в курсе!

– Дед, все понял, – сказал Ильин, – время прибытия откорректируем позднее.

– Вот и все, – сказал я, передав трубку радисту. – Будем ждать посылку.

Посмотрев на изумленные лица Сталина и генерала Потапова, я с улыбкой сказал:

– Вижу, у вас появилось много вопросов к нам… Я готов на них ответить.

– Вопросы есть, как же без них… – Генерал Потапов достал из кармана записную книжку, полистал ее, что-то прикинул, а потом сказал: – Александр Васильевич, а что, если я пошлю с вашим, как вы его называете, «вертолетом», моего представителя. Нам желательно установить и поддерживать связь с вашим командованием, – он вздохнул, – у нас это называется «делегат связи».

– У нас тоже, Николай Михайлович, – сказал я и добавил: – Я думаю, что это будет наилучшим вариантом в преддверии, так сказать, предстоящих важных событий.

Генерал кивнул.

– Вот именно. К сожалению, у меня самого нет возможности отлучиться из Петрограда и лично познакомиться с вашей эскадрой и адмиралом Ларионовым. Но я готов созвониться с генерал-майором Михаилом Дмитриевичем Бонч-Бруевичем, который несколько дней назад по приказу Керенского отстранен от командования Северным фронтом. Обстановка в районе Рижского залива ему достаточно хорошо известна. Я думаю, что общение вашего командующего с Михаилом Дмитриевичем будет полезно для обеих сторон.

Я вопросительно посмотрел на товарища Сталина. Тот прошелся по выгородке взад-вперед и задумчиво проговорил: