С Наташей такое случалось. Черт знает как, но, бывало, опережала на мгновение, смахивала с губ еще не высказанную фразу. Как-то в три с половиной года она спросила у Грибова, серьезно заглядывая ему в глаза: «Пап, а ты плавда не хочешь больше сестличек и блатиков?» Все тогда здорово посмеялись, вот только Надя и Грибов за час до этого обсуждали на кухне, что не собираются больше заводить детей. Наташа не могла этого слышать, поскольку спала за двумя дверьми, а родители разговаривали шепотом. Откуда узнала? Как догадалась?

Потом тоже всякое случалось, хотя и не часто. Наташа предсказывала погоду, знала, когда в школе внезапно отменят занятия, а однажды за завтраком сообщила Наде, что та может не торопиться на работу, потому что «туда придут милиционеры и всех арестуют». Необъяснимо перепугавшаяся Надя тут же позвонила директору, который, конечно, посмеялся над предсказанием, но спустя полтора часа был арестован сотрудниками управления экономической безопасности. Надя узнала об этом, стоя в пробке, за полкилометра от офиса. Она до сих пор помнила, как по затылку будто провели холодным лезвием.

Каждый раз, когда у Наташи случались такие вот видения, Надя думала о маме, которую в поселке считали ведьмой. Что это, наследственное? Бывает вообще такое?

В то, что у мамы был какой-то дар, Надя верила, но с оговорками. Да и в Наташин верила, чего уж. Просто старалась не погружаться в эту тему, не делать жизнь сложнее, чем она есть.

– Бабушка умерла, да, – произнесла Наташа таким тоном, будто говорила о погоде.

– Ты меня сейчас пугаешь, – пробормотала Надя. – Папа звонил?

– Вот еще. – Наташа шевельнула плечом. – У него вечно много дел.

Надя выдохнула.

– Бабушка умерла, верно, – сказала она. – И Цыган вместе с ней. Ужасная история. Он с ума сошел, ударил бабушку топором, потом… потом сам тоже умер.

– Кошмар, – сказала Наташа и, будто потеряв к страшной новости интерес, переместилась с тарелкой супа к кухонному столу. Села на табурет, поджав одну ногу, положила перед собой телефон. На телефоне крутилось какое-то видео.

– Наташа, милая, – Надя пыталась тщательно подобрать какие-то умные и важные слова. – Это большое горе для всей нашей семьи. Хотя бы покажи, что проявляешь немножко сочувствия.

Наташа опустила ложку, тяжело посмотрела на Надю:

– Мама, милая, – произнесла она, нарочито копируя интонацию матери. – Ты не видела бабушку шестнадцать лет. Только я к ней и моталась каждое лето да по праздникам. Поэтому позволь мне самой выбирать, как переживать, а как нет. Хорошо?

Это был апперкот без предупреждения.

– И зачем ты так со мной?

– Захотелось. – Наташа снова зачерпнула ложкой суп. – Не бери в голову, плохое настроение.

– Плохое настроение? Ты серьезно? То есть для тебя вот это всё – плохое настроение? Бабушка умерла, а ты?.. Подожди-ка… – Надя внезапно кое-что заметила. – Это, блин, что такое?

Надя провела рукой по волосам дочери, прежде чем та успела отдернуть голову.

Кто-то состриг Наташе челку, прошелся ножницами по вискам и затылку. Неумело, криво, вырвав клочья волос то тут, то там. Неровные срезы, торчащие волоски. Наташа пыталась скрыть уродливые патлы, кое-как причесавшись, – но разве такое скроешь?

– Кто это сделал? – Надя почувствовала, что начинает злиться. Это была уже совсем другая злость – материнская. Острые иголки сквозь тупую ноющую боль в голове. Впрочем, нетрудно было догадаться, что произошло. – Снова подралась?

За последние два месяца Надю вызывали в школу трижды. Наташа, освоив приемы женственности, тут же начала флиртовать с мальчиками из старших классов. Одноклассницам вышеупомянутых мальчиков это не нравилось, и они приходили на переменах «разбираться». Ну а где словесные перепалки, там и драки. Наташа после драк ничему не училась, флиртовала вновь и нарывалась на очередную драку в туалете или за школой. Умела конфликтовать, в общем. Вся в мать.

Надя не знала, как решить вопрос. Пару раз она звонила родителям старшеклассниц, угрожала, что вызовет полицию, поднимет вопрос перед директором школы, но эффекта никакого не было. Тем более, если начистоту, Наташа тоже была виновата. Строить глазки взрослым мальчикам… ох уж эти подростки!..

– Мам, всё нормально, – шевельнула плечом Наташа, не отрываясь от экрана телефона.

– Они же тебя изуродовали!

– Не драматизируй. Я всё равно хотела постричься. Завтра схожу в парикмахерскую, сделаю нормальную прическу.

– Это снова те девчонки из старших классов?

Иголки злости больно впивались в виски, в затылок, в кончики пальцев.

Наташа промолчала.

Это всегда так. Детям кажется, что они способны разобраться со своими проблемами и без взрослых. До поры до времени. Пока не становится слишком поздно.

– А если бы они тебе глаза выкололи? – спросила Надя, сжимая и разжимая кулаки.

Наташа ответила едва слышно:

– Мы разобрались.

– Как? Ты вообще понимаешь, куда можешь впутаться? Это мальчишки должны драться, а не вы. Хочешь, чтобы я снова позвонила? У меня все телефоны давно есть. Разберемся!

Надя неосознанно провела пальцами по Наташиным волосам, ощущая неровность срезов. Наташа осторожно отодвинулась:

– Мам, – сказала она снова. – Я знаю, что ты хочешь позвонить Машиным родителям, поругаться, покричать. Не надо. Это не самое лучшее решение. Я постригусь и постараюсь больше не ввязываться в драки. Договорились?

Надя тяжело вздохнула. Навалилось всё сразу. Сначала бабушка, теперь вот челка… Неравнозначно, конечно. Вспомнила, как сама в детстве частенько хватала за волосы деревенскую забияку Ленку Шестакову из параллельного класса. Ох и понаставили они друг другу синяков!

Детская жестокость – это в каком-то смысле нормально. Тренировка перед взрослой жизнью. Оттачивание, так сказать, мастерства.

– Ладно, – сказала она. – Наташа, надо постричься сегодня. Так ходить… безобразно. Будь выше. Сейчас поешь и сходи, сделай нормальную прическу. Чтобы лучше всех, хорошо?

– Не надо больше звонить никому, – еще раз попросила Наташа. – В прошлый раз всё равно не помогло.

«Прошлый раз» был две недели назад, когда Надю вызывали в школу по поводу драки. Одна из старшеклассниц, Маша Семенцова – высокая, стройная девочка с хорошо очерченной большой грудью и с абсолютно волчьим взглядом на красивом веснушчатом лице, – поймала Наташу в туалете и попыталась макнуть ее головой в раковину, под струю кипятка. Наташа сопротивлялась, но Маша была сильнее, и в итоге у Наташи долго не сходили с шеи красные пятна от ожогов… Тогда Надя не сдержалась. У классного руководителя она взяла телефон Машиной мамы и долго, зло кричала в трубку всё, что думает о Маше и о ее родителях. Потом, впрочем, она поняла, что кричать бесполезно. На другом конце ее слушала безразличная тишина. Тишина, исходящая от человека, которому было плевать. Сухой и тихий голос спросил: «Вы всё сказали?» – и собеседница отключилась. Машина мама не приходила в школу, а на родительские собрания посылала пузатенького лысоватого мужа. Надя подозревала, что Машина мама вообще редко опускается до общения с кем бы то ни было.

Надя вышла из кухни в гостиную, села на диван, сжав в руках сотовый телефон.

В ухо шепнула мать: «Шлюшка расплачивается за свои грехи».

Эту фразу Надя слышала, когда выбегала из родительского дома шестнадцать лет назад. Крик в спину из комнатки под лестницей. Запах воска. Мама лепила из расплавленных свечей круглые неровные шарики и бросала их в таз с теплой водой. В тазу плавали пучки трав, деревянные щепки, черные, обугленные яйца. Мама опускала в воду руки, перемешивала так, что в центре таза появлялась миниатюрная воронка, и, глядя на Надю большими темными глазищами, бормотала: «Негоже порядочной девушке спать с двумя мужиками! Шлюшка и есть! От одного ребенок, от второго – репутация! Весь поселок о тебе говорить будет, если мамка не предпримет меры! Но мамка у тебя умная. Слышишь? Это ты дурочка, а я-то знаю, что делать!»

И Надя видела (или по прошествии лет убедила себя, что видела), как вода в тазу начинает пузыриться, словно вскипает, и из нутра накрученной воронки поднимается белый свет.

«Нет, мама! Это же мой ребенок! Это же мой…»

«У шлюшек не бывает детей! Ты даже не знаешь, кто отец! Артем или Коля? А раз не знаешь, то я тебе подскажу и покажу! Стало быть, надо узнать, надо решить!»

Надя вздрогнула и сообразила, что сидит на диване в гостиной своей квартиры. Она уже взрослая, самостоятельная… и сколько лет прошло, а? Пора бы забыть всё.

Помотала головой, отгоняя слишком живые воспоминания.

Запах воска. Словно только что вдохнула…

Картинки перед глазами поблекли, стали сначала черно-белыми, как фотографии из старого альбома, потом растворились совсем. Прошло много лет. Прошлого не вернуть. Мама мертва. Со всех сторон навалилось настоящее – осязаемое, близкое.

– Я не шлюшка, – пробормотала Надя.

Она набрала сохраненный две недели назад номер, какое-то время вслушивалась в гудки, а когда щелкнуло соединение и женский голос спросил: «Да?», начала бормотать негромко, чтобы Наташа не услышала:

– Здравствуйте. Я мама Наташи. Ваша дочь сегодня угрожала моей ножницами. Я хочу сказать, что если вы не поговорите с Марией, то мне придется обратиться с заявлением в прокуратуру…

3

Наташа четко знала время, когда бабушка умерла.

В половине второго ночи комната погрузилась в беспросветную вязкую темноту, а на грудь Наташи будто запрыгнул тяжеленный кот и впился когтями в кожу. Наташа открыла глаза, но ничего, конечно же, не увидела. Темнота просачивалась сквозь стиснутые зубы, заполняла уши и налипала на веки.

Такое уже бывало. Можно привыкнуть, если захотеть.

Внутри головы зародился шум, будто прокручивались шестеренки старого механизма: далекий скрип, скрежет, тяжелый медленный стук. А потом – раз! – и ее комната исчезла. С черноты сорвали одеяло, мир напитался красками, обрел пугающую реалистичность, плотность, осязаемость.

Наташа поняла, что лежит на кровати, но уже не в своей комнате, а в гостиной бабушкиного дома. Холодный ветер вдруг налетел с жадностью одичавшей собаки, растрепал волосы, задрал одеяло. Наташа быстро подобрала ноги, села оглядываясь.

Она сразу увидела бабушку, лежащую на кафельном полу. Руки ее были раскинуты в стороны, одна тапка слетела с ноги, обнажая фиолетовый носок. Голова оказалась как-то неестественно вывернута: левой щекой бабушка уперлась в пол, стеклянным глазом смотрела куда-то вбок. Рот был приоткрыт, несколько выбитых зубов прилипли к растрескавшейся губе.

Из-под тела бабушки медленно расползалась лужа крови, похожая на скользкого темно-красного монстра.

А рядом валялся топор – большущий, с массивной рукоятью, лезвие которого тоже было в крови. Капли, разбрызганные по полу, напоминали божьих коровок. Остро запахло смертью – Наташа не знала, как пахнет смерть, но почему-то была уверена, что этот коктейль должен содержать в себе запахи гнили, пота, протухших яиц. Взболтать, но не смешивать.

Еще Наташа увидела тень, будто где-то за пределами гостиной стоял… кто-то… хозяин топора. Бесформенный и страшный. Выжидал… Он готов был нанести удар топором еще раз, в любой момент, только дайте повод… И он каким-то невероятным образом почувствовал присутствие Наташи. Понял, что она видит гостиную, видит бабушкин труп. Хотя на самом деле Наташи там не было.

Она уловила движение воздуха и повернула голову в тот самый момент, когда размытая тень метнулась в ее сторону. Успела увидеть длинные руки с изогнутыми пальцами, услышала треск, похожий на скрежет ломающихся механизмов, а потом пронзительно завопила.

На мир стремительно накинули черное покрывало, вопль растворился в вязком воздухе, и спустя секунду (или черт знает сколько времени) Наташу вышвырнуло обратно в ее милую, хорошую, родную комнату.

Настольные часы с мягкой зеленоватой подсветкой показывали без двадцати два ночи. За окном сонно прошуршал шинами автомобиль. Где-то в горле застрял обрывок крика. И еще был запах смерти. Он как будто прилип к ноздрям. Его нужно было вдохнуть, иначе не избавиться.

Наташа осторожно втянула носом воздух, закашляла. Сердце колотилось как бешеное. Подушка была влажной от пота. Наташа встала с кровати, подбежала к окну и быстро закрыла его, потом задернула шторы.

Сон сделался размытым, нереалистичным. Но Наташа знала, что всё, увиденное в нем, – правда. Бабушка мертва, ее убили, а какая-то злобная тень спряталась в доме, поджидая… кого? Новых гостей?..

Прямо у окна Наташа вдруг расплакалась. Она размазывала слезы вспотевшими ладонями и беззвучно тряслась от накатившего страха.

Вспомнилось, как несколько лет назад бабушка сказала ей:

– Как только меня убьют, тебе придется встретиться лицом к лицу с очень большим злом. Держи в уме, хорошо?

Сказано это было невпопад, за ужином, когда бабушка с Цыганом распивали из граненых рюмочек холодный самогон. Наташа в тот момент ковырялась вилкой в яичнице и смотрела по телевизору «Поле чудес». Она даже не сразу сообразила, что бабушка обращается к ней. А когда поняла, неловко рассмеялась, потому что бабушкины слова были нелепые и какие-то совсем неправильные. Следом рассмеялся Цыган и хриплым голосом попросил не пугать ребенка на ночь глядя. Только бабушка не смеялась. Она держала на весу рюмочку и смотрела на окно, укрытое деревянными ставнями.

…Слезы закончились быстро, и Наташа, вернувшись в постель, забралась под одеяло с головой. Она прихватила с собой телефон и наушники. Запустила на репите «Нирвану» и тихонько уснула под хриплый голос Курта Кобейна, который пел что-то про призраков и детей.