Наташа вышла из автомобиля первой.
Ее немного укачало – почти час пришлось трястись сначала по трассе, потом по деревенскому бездорожью. Даже плеер и громкая музыка не спасали. Голос Саши Васильева дрожал и подпрыгивал на кочках, словно солист был пьян и плохо попадал в ноты. Обычно, когда Наташа ездила к бабушке на лето, поездка не казалась такой муторной и долгой. А теперь вот так… Дело, наверное, было в том, что теперь Наташу никто не ждал.
Мама, как всегда, застряла где-то в глубине салона. Запихивала в сумку вывалившиеся вещи, искала черные очки. Копуша.
– Ну же, не тяни резину, – едва слышно пробормотала Наташа, поправляя лямку рюкзака.
Папа обошел автомобиль, хрустя подошвами по ломкому насту, и сразу же закурил. Окинул взглядом Наташу, задержался на обкромсанной ножницами челке, тяжело вздохнул. Наверное, хотел что-то сказать. Что-нибудь утешительное, но Наташа поспешно отвернулась. Папа не умел утешать, да и не до него сейчас было.
Возле бабушкиного двора стояло несколько автомобилей, вгрызшись колесами в наметенные за несколько дней сугробы. На лавочке у калитки расселись бабушки, каждой из которых было лет по сто, не меньше. Сквозь приоткрытые ворота Наташа разглядела людей, суетящихся во дворе. Как много, оказывается, у бабушки было друзей!
– Мам, я пойду в дом, – сказала она. – Холодно тут стоять. Догоняй.
– Я с тобой, – буркнул папа, швыряя окурок в снег. Он выкурил едва ли половину. Нервничал. – Организовать всех надо.
Ему было неловко, Наташа видела. После того как папа ушел из семьи, он никак не мог наладить с дочерью связь. Будто обвалился мост, по которому Наташа могла без проблем перебегать к папе, делиться с ним какими-то своими переживаниями, обниматься, тереться носом о его щетину и просто сидеть рядом, чувствуя тепло и заботу. Теперь ничего этого не осталось – мост обратился в груду скользких камней. Попытки пересечь развалины были, но Наташа сознательно держала дистанцию. Она не могла понять, как относиться к папиному уходу. Как его принять.
Они молча прошли ко двору. Папа снова достал сигаретную пачку, повертел в руках, затем со вздохом убрал ее обратно. Он, кажется, бросал курить, да всё никак не получалось. Как в старом анекдоте про «Сникерс».
Наташа услышала перешептывания, доносившиеся с лавочки: «Это, значит, внучка. Хорошенькая. На бабушку похожа, да? И норовом, говорят, тоже».
Юркнула за калитку. Папа, нагнав, пробормотал:
– Проходи в дом, и сразу – мимо гостиной, не останавливайся. Дуй на второй этаж, к себе в комнату. Нечего тебе на ужасы всякие смотреть.
Сам остановился, приветливо поздоровавшись со старушками, завел разговор с подошедшими женщинами, головы которых были покрыты черными платками.
Наташа задержалась буквально на секунду, оглядывая двор. Справа, почти вплотную к забору, молчаливые люди расставляли длинные деревянные столы и лавочки. Какие-то мужчины убирали снег большими деревянными лопатами. Кто-то мелькал в окне летней кухни, и из открытой двери валил густой белый пар. Кажется, тут всё было хорошо организовано и без папы.
Наташе раньше не доводилось бывать на похоронах, но она прекрасно понимала процесс, не маленькая. Сначала бабушку и Глеба Семеныча повезут на кладбище, где обоих закопают. Мама почти наверняка будет плакать, папа сдержит слезы. Потом во дворе за этими вот столами соберется множество людей, они будут есть, пить, произносить поминальные речи об усопших. Мама снова будет плакать. А потом начнут петь песни. И каждый гость обязательно, ну просто обязательно, скажет, какая у бабушки выросла красивая внучка.
– Пойдем, солнце. – Появившаяся внезапно мама взяла Наташу за руку, потянула к дому.
Черные очки скрывали мамины заплаканные глаза и потекшую во время поездки тушь.
Сени оказались забиты обувью и одеждой. На кухне орудовали немолодые женщины в халатах и передниках. Пахло мясом, салатами, стекла запотели изнутри, на газовой плите пыхтели и позвякивали крышками кастрюли.
– Ой, какие люди пожаловали! – Полная розовощекая женщина, которой было лет, может, пятьдесят, подошла ближе, уперев руки в боки, улыбнулась, разглядывая девочку. – Ну, здравствуйте. Галину Викторовну помнишь?
Наташа пожала плечами. Кажется, эта женщина приходила к Цыгану за самогоном.
– Какая красавица у бабушки выросла! Ягодка! – Она перевела взгляд на маму, и улыбка тут же сползла с большого раскрасневшегося лица. – И вам доброго дня, Надежда. Имя-то у вас неподходящее, да? Не оправдываете.
Мама открыла было рот, потом закрыла, не зная, видимо, что ответить.
– Вам тут не рады, – сказала Галина Викторовна, обращаясь к маме. – Просто чтобы вы знали. Нельзя так поступать с родными. Ушли, и всё? Совсем забыли, кто вас вырастил и воспитал?
Мама ничего не ответила, но сжала Наташину ладонь и резко потянула за собой, в гостиную.
Там, под низким потолком, около телевизора, на табуретах стоял гроб. Вот что имел в виду папа, когда попросил здесь не останавливаться. Вокруг гроба толпились совсем уже старенькие бабушки, сгорбленные, худенькие – словно призраки спустились, чтобы принять в объятия новоприбывшую. По стенам ползали дрожащие тени. На табуретках стояли зажженные свечи. Чей-то надтреснутый старческий голосок монотонно бубнил молитву.
Кухонные ароматы проникали сюда и смешивались с каким-то острым и неприятным запахом, от которого Наташе захотелось чихнуть. Кое-как сдерживаясь, не поднимая головы, она прошмыгнула в коридор, к лестнице на второй этаж.
– У бабушки голова закрыта черной тканью, – пробормотала мама, догоняя. – Ужас какой…
– Еще бы. – Наташа закрыла дверь, отрезая гостиную от коридора, и уже тут звонко чихнула. – Ее же ударили топором по голове несколько раз. Цыган ударил.
– Ты меня пугаешь.
– Правда жизни, что такого? Он был пьян, говорят, взял бабушку, протащил через весь дом, а потом повесил вниз головой в дверях. А сам набрал ванну кипятка и свалился туда. Как в сказке про царя, который сварился.
Мама еще крепче взяла Наташу за запястье.
– Это кто такое говорит? – прерывающимся голосом спросила она. – Сама придумала? Как обычно, с этими своими видениями в голове? Или отец рассказал? Он язык за зубами не умеет держать. Вечно болтает всякое.
– Ничего такого. Просто знаю. – Наташа осторожно высвободилась из цепкого захвата. – Не нужно быть такой впечатлительной, да и всё.
Мама хотела что-то еще сказать, но у нее, как всегда, не нашлось слов. Мама была пьяна, от нее разило алкоголем вперемешку с валерьянкой. В сумке наверняка лежала бутылка вина или коньяка. Наташе было неприятно находиться рядом с пьяной мамой. Она уже отвыкла, почти забыла, а теперь вот пришлось резко вспоминать – запах перегара, неверную мамину походку, ее постоянные перепады настроения…
– Пойдем, – сказала мама наконец. – Тебе в детскую, а мне носик попудрить.
Она прошла по коридору, зацепила ногой горшок с разлапистым фикусом, стоящим под окном. Ругнулась вполголоса:
– Понаставили тут… Раньше не было… – и потопала наверх по скрипучим ступеням.
Мамина тень скользнула по стенам и исчезла в тонких трещинках деревянной обивки. Наташа повернула голову, неосознанно подчиняясь внутреннему позыву, и уставилась на крохотную дверь под лестницей. За дверью был бабушкин рабочий кабинет, куда она никого не пускала, кроме редких гостей. Обычно на двери висел замок, и маленькая Наташа потратила много времени, чтобы хоть как-то попытаться его снять. Детское любопытство, как известно, не знает слова «нельзя».
Однажды бабушка застала Наташу у двери с металлическим прутом, которым девочка пыталась сбить петлю. Бабушка рассмеялась, а затем сказала:
– Пока не время, радость моя. Как-нибудь ты войдешь, но без меня.
– А что там интересного? – Наташе было восемь. Она думала, что за дверью скрывается какой-то волшебный мир, вроде Нарнии или страны с Изумрудным городом.
– О, ты удивишься так, что ум за разум зайдет, – ответила бабушка, улыбаясь редкими желтоватыми зубами. – Я была такой же много лет назад. Всюду совала нос. Это хорошо, дети должны быть любознательными. Но каждому делу свое время, правильно же? Так что наберись терпения и жди.
Ключ бабушка носила с собой. Он болтался на черной тесемке, которая была обмотана вокруг запястья левой руки. Только им можно было открыть замок.
Но сейчас никакого замка на двери не было. Дверь оказалась закрыта на обычную щеколду. Можно подойти, отодвинуть ее, и…
И что же Наташа увидит? Что-то такое, от чего ум за разум зайдет? В Нарнию она уже не верила. А вот в колдовство, которым обладала бабушка, – вполне.
Наташа закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться. Темнота, конечно, не приходит по заказу. Мир не посылает сигналов, когда очень хочется. Но все же…
– Куда потерялась? – окликнула со второго этажа мама. – Копуша!
Что-то мелькнуло в уголках глаз. Сгустки черноты. Белые кляксы. Черточки. Детали. Изображения.
Дверь ванной комнаты за спиной Наташи отворилась – девочка резко обернулась, открыла глаза и с трудом подавила вопль. Вышел какой-то мужчина, вытирающий полотенцем руки. Был он высокий и худой, с коротким ежиком седых волос, остроносый и с крохотными глазками под редкими бровями.
– Привет, красавица! – сказал мужчина, улыбнувшись. – Ты, наверное, внучка Зои Эльдаровны? А папа твой где, не знаешь? Как раз ищу его.
– Он на улице. Со старушками разговаривает, – ответила Наташа.
Секунду назад она видела это лицо, сотканное в черноте из штрихов и деталей. Наташа уже знала: мужчину с полотенцем звали Антоном Александровичем Крыгиным. Он работал в администрации поселка.
Мужчина вытер руки, повесил полотенце на крючок и вышел из коридора в гостиную.
Наташа некоторое время разглядывала дверь без замка в бабушкин рабочий кабинет. По старому дереву расползались белые кляксы, но они быстро исчезли – как и любой «глюк», который возникал время от времени в Наташиной голове.
– Ну, где ты? – снова позвала Надя сверху.
– Я к тебе еще вернусь! – пообещала Наташа двери и поспешила наверх.
Грибов задержался сначала у калитки, здороваясь с безымянными старушками, потом во дворе – когда его окружили местные и принялись выражать сочувствие. Кого-то он знал, кого-то видел в первый раз. Надя с дочерью исчезли в дверях дома, и Грибов в какой-то момент захотел оказаться рядом с ними, подальше от бестолковой суеты и мрачного настроения.
На крыльце он столкнулся с долговязым мужчиной лет около шестидесяти, одетым в костюм с галстуком. На лацкане значок – российский триколор.
А еще, подумал Грибов, разглядывая узкое лицо с длинным носом, тонкими губами и крохотными темными глазками, человек напоминал крысу. Высокую такую, сутулую крысу.
– Артем Леонидович, здравствуйте! – Мужчина протянул руку для пожатия. – Я сосед, если не помните. Вон там, через дорогу живу. Антон Крыгин. Это я, если помните, обнаружил тело. Скорблю. Ужасная новость, ужасная.
– Вы мне звонили… – вспомнил Грибов. – Спрашивали разрешения, чтобы начать процедуру… гхм, похорон.
– Да-да. Так получилось, у нас с женой есть ключи. Мы с вашей тещей были в отличных отношениях, часто заглядывали друг к другу. Поселок маленький, как же иначе? Страшно, конечно, что встречаемся в таких вот обстоятельствах. – Крыгин засуетился, пропуская Грибова к дверям, затем в сени, затараторил: – Я вас как раз искал! Если позволите, я хотел бы еще чем-нибудь помочь. Чем-нибудь, знаете, существенным. Не просто пару слов сказать или гроб отвезти. Мелковато это всё для такой женщины, как Зоя Эльдаровна!
Грибов обернулся через плечо. Крыгин стоял на крыльце, разминая тонкий слой снега туфлями, и оживленно жестикулировал. Темные редкие волосики на лбу растрепались. Был он окутан паром, словно иллюзионист, выходящий на сцену. Щеки раскраснелись, под носом блестели капельки пота. Мокрая крыса. Выдра, ага.
– Великолепная была женщина!.. – повторил Крыгин, проводя ладонью по волосикам. – Половина поселка на ней держалась. Я такой ведьмы никогда не встречал.
– Что вы сказали? – переспросил Грибов.
– Зоя Эльдаровна очень многое сделала для Шишкова. – Крыгин прижал тонкие ладони к груди и выразительно вздохнул. – Я, если позволите, вращаюсь в тех самых кругах, где положено обращать внимание на добрых людей. Так вот, Зоя Эльдаровна была не просто доброй. Она очень помогала.
– Кому?
– Всем.
– А про ведьму что?
– Вы не знали? Она умела лечить людей. Предсказывала будущее. Сводила и разводила. Мою корову на ноги подняла. Много, много чудных вещей.
Грибов тряхнул головой.
– Слышал что-то, – сказал он. – Не задумывался просто. Это разве не слухи? Ну, вы действительно в это верите?
– Как же не верить, когда я своими собственными глазами видел?
Грибов тряхнул головой еще раз, будто мог вот так запросто вытряхнуть нелепые мысли. Спросил:
– А чем вы хотели помочь? Я пока не очень представляю…
– Дом очистить надо, от негативной энергии, – пояснил Крыгин, продолжая улыбаться. – Вашу тещу убили, а убийство обладает очень мощной аурой. Энергия тут теперь такая, что лучше не соваться. Я бы даже ночевать не стал. Ну, знаете, у негативной ауры есть свойство где-то оседать, за кого-нибудь цепляться. Она как паразит… У меня есть связи, если позволите. Могу привести кое-кого, чтобы очистил. Всё за мой счет. Считайте, что это дань уважения безвременно погибшей.
– То есть вы все же верите?
– А вы, стало быть, нет? – Брови Крыгина поползли вверх. – Хотя вам простительно. Это мы, жители маленьких поселков, ужасно суеверные и обращаем внимание на разное… Поверьте, лишним не будет, если приведу, хорошо? Вы с женой не против?
– Мы в разводе уже несколько лет, – вырвалось само собой, и Грибов отчего-то смутился.
– Такое тоже случается, – понимающе кивнул Крыгин и снова пригладил жиденькие волосы. – Я бы ауру проверил на вашем месте. Лишним не будет. Любовь ведь проходит не просто так, разные факторы влияют. Психологические, мистические. Сглазил кто, а? Мы вот с женой больше двадцати лет в браке. Один раз нас чуть не развели, представляете? Нашлась тут одна, пришла из соседнего поселка, влюбилась в меня… а когда я отказал, представьте себе, накинула порчу, прямо на перекрестке. Еле выкрутились.
Грибов слушал этот бред и не понимал, почему он все еще стоит в сенях, где у окна суетились женщины, что-то режущие, лепящие, готовящие. Почему не уходит? Проклятая вежливость. Человек из администрации не нравился ему всё больше и больше. Мало того что похож на выдру, так это была еще и слишком болтливая выдра.
– Проверьте кое-что, – напутственно сказал Крыгин. – Иголки в дверях. Обломки ножей под полом. Поищите лезвия от ножниц, хорошо? Всякое бывает…
Грибов деликатно улыбнулся. На ножницах лимит общения с незнакомцами у него истек.
– Простите, перебью. Мне надо срочно заниматься вопросами организации, – буркнул он и пожал Крыгину руку.
Ладонь у того была холодной и влажной – словно лягушку потрогал. Едва сдерживая гримасу брезгливости, Грибов поспешил к двери в гостиную. Последнее, что он услышал, было:
– Я вас наберу, если позволите. Через пару дней, как тут всё уляжется! Знаю, знаю одного человечка, он обязательно поможет…
О проекте
О подписке