Как это не похоже на то, что испытала я. Хотела порвать и выбросить эти тридцать страничек, но стало жалко. Не ясно, правда, чего. То ли себя, сидящую на кровати в одиночестве, то ли ту мечтательную девочку в девятом классе, то ли свою мечту. Засунула рукопись в чемодан и запихнула его подальше под кровать. А тут и девушки пришли с работы. И начались расспросы:

– Как там? Какие парни? Встречалась ли с кем-то?

Но Анка предупредила, что дома ничего рассказывать нельзя. Поэтому с удовольствием рассказывала об экскурсиях, о море, о «воспитательной работе», но ни слова об Армане. Это должно остаться только моим. С нетерпением жду от него письмо. И письмо пришло. На очень приличном английском Арман пишет, как ему недостает меня, наших встреч. Вспоминает, как мы проводили время и что делали. Мне даже немного стыдно читать. Но письмо я сохранила. Единственное письмо, оно даже сейчас у меня в том стареньком чемоданчике, все забываю выбросить. Сразу же ответила, подождала две недели и написала еще одно. Но больше писем от Армана не было.

И все равно я на него обиды не держала. Может быть, отец перехватывал мои письма, может быть, Арман уехал в Париж, ведь собирался поступать в колледж. Не знаю. Мне казалось, что никогда не забуду эти счастливые недели.

Неприятная история произошла с Володей – нашим комсомольским секретарем. Через несколько дней после моего возвращения он пригласил меня в кафе, мол, расскажи, как отдыхала. Мы посидели минут двадцать, я успела рассказать то, что можно было рассказывать, но вижу, он не слушает. Потом пригласил к себе. Я встревожилась, но виду не подала. Улыбаясь, сказала, что должна встретиться с подружкой, назвала Лену, которая когда-то подсказала мне, как можно остаться в Москве, хотя давно уже с ней не встречалась: она и работала на другом объекте, и жила в другом общежитии. Володя нахмурился и начал довольно резко выговаривать мне, что так не делают, что долг платежом красен. Я молчала, но не хотела с ним идти, это было бы предательством по отношению к Арману. Мы разошлись в разные стороны, и он остался в большой обиде на меня.

Лена, я вспомнила ее. Мысли перенеслись в 1967 год, когда я очень самоуверенно пыталась поступить на факультет журналистики Московского университета. Ведь в школе учительница литературы говорила, что у меня талант, я пишу прекрасные заметки в стенгазету. По литературе была всегда самой лучшей. Да и по всем гуманитарным предметам. Конечно, по физике и математике в четвертях были только четверки, я не понимала тогда, что мне их немного натягивают. Но по всем остальным предметам были всегда только уверенные пятерки. Классный руководитель – наша Виктория Львовна, пыталась вытащить меня на серебряную медаль, но у нее ничего не получилось.

И это было потрясением, когда мне по английскому поставили на приемном экзамене тройку. Отчетливо помню, как вышла, ничего не соображая, из помещения, где сдавала английский. Все было, как в тумане. Возвращаться в Зеленодольск, на улицу Серова, 87? Ни за что. Лучше смерть, лучше броситься под поезд метро. Но ко мне подошла Лена – абитуриентка, с которой мы познакомились совсем недавно в столовой, посмотрела на меня.

– Завалила?

– Да, Лена, тройка.

– И у меня. Придется опять идти на стройку. Я уже третий раз заваливаю экзамены. Наверное, пойду в следующий раз сдавать в другой вуз.

– А что? Разве можно пойти на стройку? У тебя ведь тоже нет московской прописки.

– Нет конечно. Но на стройку берут. Кто-то же должен здесь работать. У строителей есть лимит.

– А кого берут? Нужно иметь профессию?

– Нет, они берут практически всех. Главное, чтобы был молодым и здоровым. А профессии научат быстро. Девушек берут штукатурами или малярами. Учат за месяц. Вернее, учат прямо в бригаде, чего там хитрого?

– А как с жильем?

– Дают общежитие. Если есть лимит – есть и общежитие. Вернее, наоборот.

– Ты покажешь, куда нужно обращаться?

– Нет проблем. Давай завтра с утра. А сейчас с горя пойду выпить пивка. Немного выпьешь, и станет легче. Пойдешь со мной?

Так я и стала представительницей гордой московской строительной гвардии.

Еще два года я проработала в бригаде маляров. Правда, в комитет комсомола треста и в райком комсомола меня больше не выбрали. И, наверное, работала бы много лет, но одна встреча в конце лета 1971 года изменила многое. Однажды к нам пришел архитектор, надзирающий за выполнением своего проекта. Мы занимались отделкой нового кинотеатра и как раз заканчивали красить в фойе одну стену. Архитектор остался недоволен цветом, а я тут же выпалила:

– Красим тем, что дают. Ваши претензии – к снабженцам.

Он все же добился замены краски, пришлось на другой день перекрашивать законченную стену. Женщины подняли крик, но бригадир успокоил, что договорится с начальством, и нам зачтут обе работы.

Еще через два дня архитектор пришел специально, хотя вроде дел к малярам у него не было. Пришел к обеденному перерыву, когда мы расселись в углу комнаты, развернули принесенную еду. Женщины не хотели идти в столовую: далеко, да и переодеваться долго, не пойдешь же пачкать людей своей замаранной одеждой. Он встал около меня, начал какой-то путаный разговор о целостности восприятия всего проекта, о важности цветовой гаммы. В общем, нес какую-то муру. А я растерялась, есть стало неудобно, ничего не слышу, мысли крутятся совсем о другом. Для чего он пришел? Я в этой грязной спецовке выгляжу ужасно. Молчу и, наверное, выгляжу дура дурой.

Зато женщины воспользовались моментом и начали на повышенных тонах высказывать свои претензии: стены высокие, а начальство не учитывает это, расценки, как за обычные комнаты высотой в три метра; краски очень густые, и их нужно долго размешивать, а моторчик у прибора, которым их мешают, сдох, теперь все приходится делать вручную. Архитектор даже растерялся, начал оправдываться, что он этими вопросами не занимается. Тогда наша бойкая Настя в упор спросила:

– Так чего ты тогда сюда приперся? Ольга понравилась? Мы тебе ее так просто не отдадим.

И расхохоталась, за ней вся бригада, оторвавшаяся на время от обеда. Тут он совсем растерялся, не знал, что сказать. Я возмутилась:

– Что ты влезаешь не в свои дела? Может быть, мы уже давно знакомы.

Взяла его за рукав, отвела в сторону:

– Действительно, зачем вы пришли? Развлечься или чтобы над вами посмеялись? Как вас зовут?

– Иван. Я хотел увидеть вас. Извините, если помешал. Теперь они будут смеяться?

– Да ладно вам, Иван. Смешное имя, теперь редко кого называют Иваном. Не боюсь я их смешков. Это они просто завидуют.

– Чему?

– Долго объяснять. Увидели меня? Хорошо. А мне сейчас нужно пообедать и за работу.

– А после работы? Можно вас встретить?

– Вам что, делать нечего?

Я уже вовсю лукавила. Мне до смерти хотелось, чтобы он встретил меня после работы у всех на виду.

Такой симпатичный, молодой, высокий, архитектор. И глаза, глаза такие ласковые. Все девицы от зависти лопнут.

– Ну поговорить спокойно.

– О чем? Ладно, мы кончаем работу в шесть.

– Спасибо.

Время тянулось ужасно медленно. Девчонки посматривали иногда на меня. Пару раз пытались разговорить, но я молчала. А в голове уже радужные картинки: красивый жених, я в подвенечном платье, цветы, музыка (я один раз была на процедуре заключения брака). Впрочем, постаралась все выбросить из головы.

Глупости все это. Он даже не придет, одни слова только. Я так грубо говорила ему.

Но когда переоделась и почти первой выскочила из строящегося кинотеатра, он был около нижней ступеньки. Я даже остановилась на мгновение, когда увидела его.

Чего он во мне нашел? Как я одета? Что мы будем делать? Видят ли девчонки?

Девчонки видели, много судачили, приставали потом ко мне, я отмалчивалась. Но это было потом. А сейчас независимо спустилась по ступенькам:

– Пришел? И что мы будем делать?

– Может быть, пойдем в кино? Или просто погуляем?

– В кино не хочется. Но погода прекрасная.

Действительно, это было время бабьего лета. Тепло, листья пожелтели, но еще не опали, недалеко был Измайловский парк, в котором я и раньше любила гулять. И мы пошли в парк.

Это была первая из наших совместных прогулок. Он рассказывал о себе, о своем детстве в Калинине, в доме для детей эмигрантов из Испании. Он родился не в Испании, а в России, но мать умерла при родах, отец периодически работал где-то за границей. Школа, потом Московский архитектурный институт. И вот работает теперь в Москве. Кстати, настоящее имя Хуан, но с детства все зовут Иваном. Так решили когда-то воспитатели, чтобы дети не дразнили. Наверно, они были правы. Отец то ли погиб, то ли умер где-то на Западе. Ему толком так и не объяснили и посоветовали не задавать ненужных вопросов. Фамилия Мартинес. Он даже произнес свое испанское имя полностью, то есть два имени и две фамилии, но я запомнила только Хуан Мартинес. Рассказывал много, но умолчал, что у него семья: жена и двухлетний ребенок. Я узнала об этом почти через два месяца, когда уже не было сил расстаться с ним.

Мы встречались по субботам еще три раза, гуляли по осенней Москве, я даже перестала стесняться, тоже что-то рассказывала, но, конечно, не о своей семье, больше о том, что читала, делилась моими мечтами стать журналисткой или писательницей. Честно говоря, я не представляла себе, что значит быть писательницей, о чем писать. Но очень надеялась, что поступлю в университет, окончу его, и вот тогда начнется настоящая жизнь. А Хуан (буду так называть его, мне так больше нравится) поддакивал, что действительно я еще молодая, у меня вся жизнь впереди. Я тогда не понимала, что писать – это выражать свою позицию, перерабатывать свои впечатления от жизни. А какие могут быть впечатления, если сидишь на одном месте? Если весь опыт – это книги, только книги, которые прочитала.

Но стоял уже октябрь, стало холодно гулять, и Хуан предложил поехать на дачу к знакомому архитектору. Почему не поехать? В субботу вечером выехали с Ярославского вокзала. До платформы «55 километр» (сейчас это платформа «Радонеж») электричка доезжает практически за час. Даже не успели соскучиться, было уже темно, накрапывал мелкий дождь. Перебежали по деревянным мосткам на другую сторону железной дороги и сразу же попали в большой дачный поселок. Хуан объяснял в электричке, что землю под дачи давали после войны, землю давали щедро: от тридцати соток до двух гектаров. В зависимости от заслуг. Землю получил отец нынешнего хозяина – заслуженный генерал, командовавший на Урале строительством танков во время войны. Он построил приличную дачу, благоустроил землю, но его сын – архитектор с трудом поддерживает порядок на даче, а за землей даже не следит.

Хозяин, Петр Аркадьевич, оказался солидным мужчиной среднего роста с живыми серыми глазами. Когда присмотрелась, оказалось, что солидность ему придает только окладистая борода. На самом деле он был не старше сорока лет. Петр Аркадьевич не женат, а на даче всем хозяйством заправляет его тридцатилетняя подруга Зоя. Она так и представилась – Зоя, хотя хозяина в нашем присутствии всегда называла полностью, по имени и отчеству. Наверное, это была у них такая игра, так как по тому, как она давала ему поручения, я быстро поняла, что он находится у нее практически под каблуком. Хуан передал ей захваченную из Москвы бутылку «Столичной».

Кроме нас на дачу приехала еще одна пара – журналист Виктор Борисович с подругой Ниной. Виктор Борисович печатался в солидном литературном журнале и «подрабатывал», как он говорил, на телевидении. Впрочем, об этом он говорил с кривой усмешкой – по-моему, даже стеснялся. Нина – черноглазая брюнетка, совсем даже не худая, несколько ниже меня. Поразило, как она уверенно разговаривает с мужчинами, называя каждого только по имени. Мне сначала показалось, что они женаты с Виктором Борисовичем, но быстро поняла, что это не так.

Зоя хлопотала по хозяйству, расставляя на столе посуду, рюмки и нарезая на кухне гигантскую миску салата. Мужчины сразу начали обсуждать какие-то политические события, а мы с Ниной оказались как бы не у дел. Вернее, мы сразу же предложили Зое свои услуги, но она прогнала нас в «зал». Так она называла большую комнату с разожженным камином, где за столом сидели мужчины. Она предполагала, что мы будем их развлекать или хотя бы отвлекать от яростных споров, но мужчины не обращали на нас внимания. Тогда мы устроились на медвежьей шкуре в уголке и завели свой разговор. Вернее, разговор начала Нина:

– Ты давно с Иваном?

– Нет, мы встречаемся только два месяца.

– А с женой его знакома?

Я чуть не поперхнулась.

Женат? И ни разу даже не заикнулся об этом? Как теперь вести себя с ним? Что я здесь делаю?

Нина сразу заметила, как изменилось у меня лицо:

– Что, ты не знаешь, что он женат? Мужики всегда умалчивают об этой пикантной детали их жизни. Да ладно, пусть думают, что мы такие дуры.

Совершенно не хотелось продолжать этот разговор, вообще не хотелось разговаривать. Хотелось встать и уйти. Уйти, даже не поговорив с Хуаном.

Но куда я уйду? Ходят ли сейчас электрички?

А Нина сразу же перешла совсем на другое. Пожаловалась, что Виктор слишком редко имеет возможность «вывезти» ее к друзьям: жена контролирует каждый шаг.

– Да и с работой не спешит помочь. Надеялась, что он поможет мне перейти в приличный журнал или на телевидение. Я ведь окончила журфак университета, а сейчас торчу в задрипанном сельскохозяйственном журнальчике. Зарплата грошовая, командировки черт знает в какую глухомань. С тоски там можно спиться.

Я молчала. Нина продолжала бы болтать, но в этот момент Зоя приказала мужчинам прекратить дурацкие политические разговоры, и пригласила нас с Ниной к столу.

За столом Петр Аркадьевич уже разливал водку по маленьким стаканчикам, слава богу, что не по граненым. Не хотелось выделяться, пришлось тоже поднять свой стаканчик. Петр Аркадьевич провозгласил:

– Ну, за встречу!

Все выпили и потянулись к тарелке с маленькими маринованными огурчиками.

– Моя хозяйка готовила, – похвастался хозяин.

Я не смогла выпить все, водка жгла горло и весь рот. Я обычно пила вино, да и то редко. Сидящий слева Виктор Борисович участливо спросил:

– Не пошла или непривычно?

– Да не пью я ее!

– Что же ты не сказала, – вмешалась Зоя, – сейчас я тебе принесу вино.

Она пошла на кухню и принесла мне начатую бутылку «Вазисубани». Мужчины между тем возобновили спор. Спорили о Федерации Арабских Республик, что это будет означать для Союза, Египта и Израиля. Хуан считал, что это первый шаг к объединению арабских стран, предвещающий разгром Израиля, Петр Аркадьевич возмущался:

– Не смогут они долго продержаться вместе. Интересы разные. Саудовская Аравия никогда не присоединится к этим паршивым «псевдосоциалистам». И Израилю они не страшны.

Виктор Борисович попеременно вставлял едкие замечания то одному, то другому. Все одновременно ели и непрерывно спорили, выстраивая все новые аргументы. Зоя два раза пыталась прекратить спор, но это было бесполезно, махнула на них рукой и обратилась ко мне:

– Тебе, Оля, наверное, это совсем неинтересно. Иван немного рассказывал о тебе. Зря ты пытаешься идти на журфак, потом вся жизнь будет дерганная. Посмотри на Ниночку – никак не может найти свое место. А ведь окончила журфак с отличием. Дипломная работа была великолепная. И что теперь? Писать об удоях, о племенных быках? Ладно бы о «племенных» мужиках. А в приличный журнал без волосатой руки не устроиться, будь ты хоть Хелен Томас из United Press International.

– Нет, интересно, только я не пойму, почему это объединение так ужасно для Израиля?

– Опять воевать будут, не сейчас, так через пару лет.

Зоя как в воду смотрела. Теперь я понимаю, что это был естественный вывод любого интересующегося событиями на Ближнем Востоке, но меня-то это совсем не интересовало. И боялась я разговора о Хуане, поэтому сразу перевела разговор на нейтральную тему:

– Зоя, как у вас все здесь красиво, уютно. Разве это дача? Это прекрасный дом.

– Да, покойный отец Петра Аркадьевича последние годы никуда не выезжал отсюда. Так здесь и умер, сидя в кабинете. Все правил свои воспоминания о войне.

– И написал, напечатали?

– Практически написал, успел, мы обращались в редакцию. Главред хвалил, говорил, что книга интересная, но точка зрения автора и его выводы слишком отличаются от принятых в настоящее время, да и о роли Леонида Ильича ничего не сказано. Посоветовал подождать. Глядишь, что-то изменится.

– Понятно.

Мы с Зоей и Ниной практически поели, и Зоя предложила:

– Пойдем, я тебе покажу второй этаж.

Мужчины уже приняли по третьей, продолжили свой бесконечный спор, правда, теперь о Китае, а мы с Зоей отправились наверх. Нина с нами не пошла, она здесь далеко не в первый раз. Зоя показала спальню для нас с Хуаном.

Даже не спросила, в каких мы отношениях.